Тема: Дегуманизация фотоискусства

Предлагаю уважаемым посетителям этого форума почитать статью

Высоков Андрей

«Ты не сможешь
войти в меня дважды», —
сказала Гераклиту
река

Энди Ванс

Иногда так хочется сказать что-нибудь новое, умное и красивое… Но не успеешь открыть рот или взять в руки ручку как оказывается, что все уже давно придумано, сказано и записано, да еще каким-нибудь Аристотелем, который, поди, и фотографировать толком не умел. А если и умел, то в цифровой фототехнике точно разбирался не очень.

Аристотеля я, конечно, упомянул так — к слову. А поговорим мы об одном испанском философе Хосе Ортега-И-Гассет ¹ жившем в первой половине прошлого века. Точнее даже не о нем, а о его эссе «Дегуманизация искусства» и о том, как эта работа помогает понять, что происходит с фотоискусством сегодня.

Моя статья ни в коей мере не является пересказом этого эссе (очень советую Вам прочесть его самостоятельно). Скорее это мысли о современном (фото)искусстве возникшие при его прочтении.

Введение

Что испытывает человек, когда он видит картину или фотографию, слушает музыку, смотрит кино или театральное представление, которые он причисляет к произведениям искусства? Видимо то, что называется художественным или эстетическим наслаждением. Но что же это такое? Однажды мой товарищ сказал мне, что когда он смотрит на «Девятый вал» Айвазовского, то испытывает ужас, как будто он сам сидит в лодке, которую вот-вот накроет огромная волна. Можно ли его ужас назвать «эстетическим наслаждением»? Ведь наверняка он испытывал бы еще больший ужас, если бы наблюдал подобную сцену с берега. Тысячи если не миллионы людей плачут над страданиями героев бесчисленных сериалов (Ортега-И-Гассет до них не дожил — ему повезло). Может быть это тоже произведения искусства? Если говорить о фотографии, давайте представим себе чудесный пейзаж, прелестного котенка, или красивую девушку. Разве их фотографии понравились бы нам если бы не вызывали желания повалятся на травке, погладить котенка или еще какие-нибудь (менее скромные) желания? Опять таки, те же самые ощущения (даже более острые) возникли бы у нас при созерцании всего вышеперечисленного наяву. Так где же тут «эстетическое наслаждение» Искусством?

Между тем абсолютное большинство людей именно так и оценивают искусство (фотографию в частности). Что бы получать удовольствие от таких произведений вовсе не обязательно обладать каким-либо художественным восприятием. Достаточно обладать обычными человеческими качествами: любить животных, природу, сострадать человеческим несчастьям и т.п. При этом само «произведение искусства» может быть выполнено на уровне современной мыльной оперы, это не имеет большого значения.

Этот вид искусства, взывающий к «человеческим» чувствам Ортега-И-Гассет называет гуманизированным, в отличие от другого, «дегуманизированного искусства», вызывающего именно «эстетическое» наслаждение.

Мы рассмотрим дегуманизацию искусства (в частности фотографии) с трех сторон:

1. со стороны творца — его духовную отдаленность от изображаемой сцены;

2. со стороны творения — каким оно должно быть, чтобы вызывать не «человеческие» чувства, а эстетическое наслаждение (или что должен для этого делать его создатель);

3. со стороны зрителя — способность воспринимать такое произведение искусства.

I

Для рассмотрения отдаленности художника от изображаемого им события Ортега-И-Гассет рисует следующую ситуацию. Умирает знаменитый человек. У его постели любящая жена и врач. В глубине комнаты переминаются с ноги на ногу газетчик, оказавшийся здесь по долгу службы и художник, случайно забежавший на огонек. Мы с Вами поместим туда еще и фотографа (уж не знаю, по долгу ли службы или заодно с художником — как хотите).

Давайте расставим их по степени духовной отдаленности от постели умирающего. На первом месте, конечно, находится жена. Она практически не отделима от сцены. Врач отстоит несколько дальше, однако, хотя бы в силу своей профессии, тоже относится к происходящему весьма серьезно. Газетчик уже весьма отдален от скорбной ситуации. Если он и озабочен чем-то, то только тем как добиться чтобы завтра все читатели его газеты рыдали, став на мгновение родственниками умирающего. И он пытается погрузиться в сцену, представить себя живущим в ней.

И, наконец, художник ко всему безучастен. Его интересует только одно: заглянуть «за кулисы». «Печальный внутренний смысл события остается за пределами его восприятия», — утверждает испанский философ — «Он уделяет внимание только внешнему — свету и тени, хроматическим нюансам». Художник, по мысли Ортега-И-Гассет, замыкает цепочку: он максимально духовно удален от события.

Это утверждение кажется мне довольно спорным. Предположим, художник решил написать картину об этом событии (в противном случае его чувства нам не очень интересны). Конечно же, ему нужно постараться «пропитаться» событием, прочувствовать боль умирающего, скорбь жены, беспокойство врача, профессиональный интерес репортера…. Он находится, по крайней мере, не дальше газетчика, а может еще и ближе. У последнего наверняка заготовлено несколько шаблонных решений; художнику же нужно сказать что-то новое. Может быть отдать главную роль в будущей картине врачу или репортеру, или придумать еще какой-нибудь нетривиальный ход. Но это будет потом, когда он останется один на один с мольбертом, а пока ему нужно вжиться в ситуацию гораздо глубже, чем репортеру. И не важно, как он в дальнейшем ее изобразит: в традиционном реалистическом (гуманизированном) ключе, или попытается найти другие решения.

Все вышесказанное относится не только к художнику, но и к представителю любого другого искусства (поэту, музыканту, режиссеру …), желающему воссоздать в своем произведении сцену у постели умирающего. И пускай они потом «дегуманизируют» эту сцену до неузнаваемости — это будет завтра, а сейчас они жадно впитывают в себя всевозможные нюансы.

Но мы совсем забыли про нашего брата фотографа. Вот уж кто действительно удален от всего происходящего! Как легла тень от занавески на лице скорбящей женщины ему гораздо интересней всего остального. Он не может повлиять на ситуацию; зато он может выбрать подходящий ракурс и нажать на кнопку в тот самый единственный момент. Вживаться в сцену для него совершенно не нужно: это только помешает ему в работе.

Еще более удален от события … фотоаппарат. Он при всем желании не сможет посочувствовать ни умирающему, ни рыдающей женщине, … ни даже своему хозяину. Представьте себе такую ситуацию: жена умирающего неожиданно для себя вспомнила их первое свидание и улыбнулась почти счастливой улыбкой. Это было настолько мимолетно, что никто ничего не заметил. И только на следующий день, напечатав фотографии, фотограф увидит нечто невообразимое: на лице склоненной над умирающим «скорбящей» жены довольная улыбка!

Вот мы и пришли к казалось бы парадоксальному выводу: максимально духовно удален от сцены трагедии именно фотограф. Парадоксален этот вывод потому, что художнику, режиссеру или поэту присутствовать у постели умирающего вовсе не обязательно; они могут (целиком или частично) выдумать эту сцену, тогда как фотограф не может творить, не находясь в непосредственной близости ². Но физическая близость в этом случае не переходит в духовную, более того она ей препятствует — отдавшись во власть эмоций, фотограф перестанет следить за светом, за положением людей в кадре, за мимикой лиц… Он может всплакнуть завтра, когда его фотографии расскажут ему об ужасной сцене, которая разыгралась перед его фотоаппаратом.

II

Может ли произведение взывающие к обычным человеческим чувствам вызывать «эстетическое наслаждение»? Ортега-И-Гассет считает, что нет. В самом деле: представьте себе, что Вы сидите в машине и смотрите через лобовое стекло. Вы видите все, что происходит на улице. Вон пожилая женщина с трудом переходит дорогу и Вы переживаете за нее. А вот и красивая молодая женщина с ребенком…. Вы не видите только одного: стекла. Но Вы можете сделать над собой усилие и сосредоточится на нем. Теперь Вы видите все царапины, может быть капли дождя. Но улица превратилась в расплывчатые цветные пятна — нет ни красавицы, ни переживаний за старушку. Даже если Вы и различаете какие-то силуэты, они не вызывают у Вас «человеческих» чувств.

Также когда Вы смотрите на картину или фотографию, Вы не можете одновременно любоваться прелестями красивой девушки и получать «эстетическое» наслаждение от произведения искусства. Рассматривая «девятый вал» Айвазовского Вы переживаете за судьбу потерпевших крушение и не видите художественного произведения как такового.

Ортега-И-Гассет не приводит каких-либо конкретных примеров дегуманизированного искусства; мы тоже не будем этим злоупотреблять. Но несколько примеров помогут избежать излишнего теоретизирования. Первый пример из области поэзии. Каждый из нас в школе учил стихотворение А.С Пушкина «Поэт и гражданин»:

Поэтом можешь ты не быть,
А гражданином быть обязан.

Я не буду приводить его полностью (это несколько страниц текста), скажу только, что стихотворение построено как диалог между Гражданином (с большой буквы Г) и ленивым, не желающим служить обществу поэтом. Гражданин объясняет поэту, что так дальше жить нельзя, нужно служить великим целям и так далее и тому подобное. Произведение воздействует на вполне определенные человеческие чувства: любовь к родине, чувство долга. А теперь взгляните на стихотворение Андрея Вознесенского:

Можно и не быть поэтом
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемленная дверьми!

Это стихотворение, не взывающее напрямую ни к каким «человеческим» чувствам и в тоже время трогающие нас до глубины души прекрасный пример дегуманизированной поэзии. Всего четыре строчки, а сказано намного больше чем у Александра Сергеевича!

Перейдем теперь к живописи. Изображая что-нибудь — человека, животное, строение … — художник обычно пытается добиться внешнего сходства, реалистичности. Полное сходство, конечно, недостижимо, художник все равно изображает только схему изображаемого. Но он постоянно борется с этим, старается достичь все большей реалистичности…. и никогда не достигает ее. Таким образом, он изображает только некую схему, идею предмета пытаясь доказать всем (себе в первую очередь), что изображает сам предмет.

Экспрессионисты, кубисты и представители некоторых других направлений, возникших на рубеже 19-20 веков отказались от идеи реалистичности как таковой. Вместо того чтобы пытаться изобразить предмет, они стали изображать идею. Пожалуй, один из лучших примеров такой «дегуманизированной» живописи это картина Эдварда Мунка «Крик».

Вот что писал сам Эдвард Мунк о том, как ему пришла в голову идея создания картины: «Я прогуливался с двумя друзьями — солнце склонилось к закату — вдруг небо стало кроваво-красным — я остановился, чувствуя себя измученным, и прислонился к ограде — кровь и языки пламени взметнулись над черно-синими фьордом и городом — друзья продолжали свой путь, а я застыл на месте, дрожа от страха — и ощутил бесконечный крик, исходящий от Природы».

Мунк, конечно, и не пытался изобразить этот крик Природы в реалистической манере — вместо этого он изобразил саму идею Крика. В итоге получилась одна из самых знаменитых картин XX века!

* * *

Но вернемся к фотографии. Здесь мы, казалось бы, сталкиваемся с неразрешимым противоречием. В самом деле, фотоаппарат не может уйти от реальности, он не может зафиксировать схему (идею) предмета — он фиксирует сам предмет, при этом с фотографической точностью (уж простите за тавтологию). Но противоречие это кажущееся: то, что не может фотоаппарат, может фотограф.

Вскоре после появления первых фотографий, не успели еще остыть восторги по поводу точности, с которой фотография передает мельчайшие детали окружающей среды, фотографы стали пытаться с ней бороться. Появились специальные объективы (мягкорисующие, монокль, рыбий глаз и т.д.) способные исказить реальность не хуже экспрессионистов. Да и сама черно-белая фотография — это уже уход от реальности ³. Но искажение действительности — далеко не главный способ «дегуманизирования» фотографии.

Ортега-И-Гассет считал, что наиболее радикальным средством дегуманизации является метафора. «Метафора», — писал он, — «это, вероятно, наиболее богатая из тех потенциальных возможностей, которыми располагает человек. Ее действенность граничит с чудотворством и представляется орудием творения, которое Бог забыл внутри одного из созданий, когда творил его, — подобно тому как рассеянный хирург порой оставляет инструмент в теле пациента».

В качестве иллюстрации приведу один отзыв на фотографию выступающего на митинге оратора:

Зритель: Сильный образ. В кожаном плаще, в коричневой рубахе... Даже страшно!

Автор: Рубашка, правда, темно-синяя…

Как мог зритель разглядеть цвет рубашки на черно-белой фотографии (тем более, что автор этого не увидел)? Очень просто: «коричневая рубашка» суть метафора и фотография подтолкнула зрителя к этой метафоре, заставила его увидеть больше, чем хотел сказать автор.

Примеров художественных фотографий, которые читаются как поэтическая метафора достаточно много и Вы без труда найдете их просто погуляв по Интернету. Интересно в этой связи почитать «Что такое фотография? Беседа режиссера Руслана Рашкевича с фотографом Юрием Гавриленко».

Действенное и в тоже время очень простое средство дегуманизации состоит в изменении привычной перспективы. Вещи, которые с человеческой точки зрения представляются наиболее важными, изображаются незначительными; маловажные (опять таки с человеческой точки зрения) элементы выносятся на первый план. Все эти моменты нашли широкое применение в фотографии. Иногда расположение теней или трещин на асфальте могут иметь первостепенное значение. При этом в других видах искусства, скажем в живописи, этот прием почти не используется.

Аналогичный, широко используемый в фотографии прием — это съемка обыкновенных, хорошо знакомых предметов с совершенно неожиданных точек и в неожиданных положениях. Стоит только посмотреть на ракурсы Александра Родченко и его последователей.

* * *

Все рассмотренные методы — применение специальной оптики или выбор неожиданных методов съемки (съемка в ракурсе и т.д.) — очень действенные, но не главные методы дегуманизации фотографии. Рассматривая признанные шедевры фотографии иногда поражаешься: на снимке нет ни интересных событий, ни красивых пейзажей, ни длинноногих красавиц. Фотограф не применял никаких специальных приспособлений или методов съемки о которых говорилось выше. Просто взял и сфотографировал обыкновенную сцену из городской жизни. Смотришь на фотографию и … слышишь вопрос от своего спутника (или от себя самого): «ну и что же здесь такого особенного?»

В своей книге «Фотография как»⁴ Александр Лапин беседует с гипотетическим читателем о Картье-Брессоне. Читатель говорит автору: «Я никак не могу понять, что хорошего в этом вашем Брессоне. И почему им так все восхищаются? Самые обычные снимки, ничего нового, ничего интересного». И далее: «Зачем же тогда фотография, если она не говорит мне о жизни ничего нового, если в ней, попросту говоря, нет информации?». Нет информации.… Нет ни красивых девушек или золотистых закатов, которыми мы могли бы полюбоваться, ни политиков или кинозвезд, которых мы никогда не увидим живьем. Даже голодных детей, над которыми мы могли бы пролить слезы сочувствия, и то нет. Нет ничего способного вызвать чувства, которые Ортега-И-Гассет называл «человеческими».

В этом и состоит главный метод дегуманизации вольно или невольно применяемый мастерами фотографии. Они фиксируют ничем не примечательные моменты жизни, мимо которых мы тысячи раз проходили мимо, мимо которых еще не раз пройдем, не обратив не малейшего внимания. В содержании нет ничего интересного; единственное, что может нас привлечь это форма.

* * *

Здесь необходимо сделать маленькое отступление. Ортега-И-Гассет не дает сколько-нибудь строгого определения введенному им понятию «дегуманизированного искусства». Попробуем исправить это упущение испанского философа с помощью категорий «форма» и «содержание»⁵.

Обычно мы понимаем форму как какую-то внешнюю оболочку произведения искусства, а содержание как его тему и идею. В этом смысле содержанием стихотворения Пушкина «Поэт и гражданин» являются идеи автора о месте поэта в современном ему обществе, содержанием картины Айвазовского «Девятый вал» — красота и сила моря, беззащитность человека перед разбушевавшейся стихией и т.д. Если в этих произведениях изменить форму содержание не умрет: скажем, если пересказать «Поэт и гражданин» своими словами может получиться вполне достойное эссе, а на основе «Девятого вала» можно снять очень даже захватывающий фильм-катастрофу. В стихотворении же Вознесенского довольно трудно найти какое-либо содержание; еще труднее найти его во многих фотографиях Картье-Брессона.

Нужно отметить, что приведенное выше определение формы и содержания в искусстве очень непродуктивно. Даже рассматривая такое наполненное идеями произведение как «Поэт и гражданин», абсолютно очевидно, что разрушив форму мы убьем его как произведение искусства.

Все станет на свои места, если мы отведем теме (идее) произведения искусства более скромную роль содержимого. Оно, конечно, обладает своим содержанием, но более важную роль здесь играет содержание скрытое в форме. Именно оно отличает стихотворение Пушкина, от аналогичного по теме эссе. В некоторых случаях, однако, содержимое может быть настолько важным, что именно его содержание будет превалировать при оценке произведения. На тему «Поэта и гражданина» написано не мало исследований от школьных сочинений до научных статей, переваривающих его содержимое и так и этак. А попробуйте сказать что-нибудь членораздельное о кричащей «полоске света» Вознесенского!

Таким образом, мы подошли к следующему определению: Дегуманизированное искусство есть искусство, в котором нет иного содержания кроме формы. Содержимое в нем либо отсутствует, либо не представляет большого интереса. Еще раз повторюсь: отсутствует не Содержание, а именно содержимое.

* * *

В связи с этим возникает следующий вопрос: нужно ли нам такое «бессодержательное» искусство? Вопрос этот далеко не такой праздный, как может показаться. Л.Н.Толстой в своем исследовании «Что такое Искусство»⁶, однозначно отвечает: нет, не нужно. Искусство, по мнению Льва Николаевича, не ведущее человека к добру не только бесполезно, но и вредно. Потребителем же искусства он считал не образованных людей своего времени, а среднего крестьянина. Того самого крестьянина, который был до глубины души возмущен, когда узнал, что человек, которому в Москве собираются ставить памятник «был … больше чем легких нравов, что умер он на дуэли, т. е. при покушении на убийство другого человека, что вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные». Да, да, Вы не ошиблись, речь идет о А.С.Пушкине. И то, что не каждый крестьянин в конце XIX века понимал, за что Пушкину ставят памятник, не очень удивительно. Но как мог не понимать этого граф Толстой, остается для меня загадкой.

В чем же отличие «дурного искусства» от истинного? «В английской Academy рядом две картины: одна изображает искушение св. Антония, J. С. Dalmas. Святой стоит на коленях и молится. За ним стоит голая женщина и какие-то звери. Видно, что художнику очень нравилась голая женщина, но что до Антония ему не было никакого дела и что искушение не только не страшно ему (художнику), но, напротив, в высшей степени приятно. И потому в этой картине если и есть искусство, то очень скверное и фальшивое. В той же книге рядом небольшая картинка Langley, изображающая прохожего нищего мальчика, которого, очевидно, зазвала пожалевшая его хозяйка. Мальчик, жалостно скрючив босые ноги под лавкой, ест, хозяйка смотрит, вероятно соображая, не понадобится ли еще, а девочка лет семи, подпершись ручкой, внимательно, серьезно смотрит, не спуская глаз с голодного мальчика, очевидно в первый раз поняв, что такое бедность и что такое неравенство людей, и в первый раз задала себе вопросы: почему у нее все есть, а этот бос и голоден? Ей и жалко и радостно. И она любит и мальчика и добро... И чувствуется, что художник любил эту девочку и то, что она любит. И эта картина, кажется, малоизвестного живописца — прекрасное, истинное произведение искусства».

Лев Николаевич приводит анализ еще многих произведений искусства, но все в одном и том же ключе. Сравниваются «содержимое», внешняя идея двух произведений ⁷. Если они несут добро, это искусство, если нет — это «дурное» искусство, или не искусство вовсе. Нет ни одного слова о мастерстве автора, о его таланте; более того Толстой считает это не самым важным. Для создания произведения искусства, по его мнению, требуется, что бы автор «стоял на уровне высшего для своего времени миросозерцания, чтобы он пережил чувство и имел желание и возможность передать его и при этом еще имел талантливость к какому-либо роду искусств. Все эти условия, нужные для произведения истинного искусства, очень редко соединяются». Для создания подделки, произведения «дурного» искусства, «нужно только иметь талант в какой-нибудь области искусства, что встречается очень часто».

Их всех этих рассуждений нетрудно сделать вывод, что произведения «дегуманизированного» искусства таковыми не являются. Более того, если у Вас есть такая безделица, как «талант» творить их не представляет никакого труда.

Мне очень трудно себе представить, что этот воинствующий манифест написал гениальный русский писатель. Нужно сказать, что почти все свои произведения, скажем «Войну и мир» и «Анну Каренину» он также причислял к «области дурного искусства». Это конечно свидетельствует о его принципиальности, но возникает вопрос: было бы мнение Льва Николаевича кому-нибудь интересно, не будь он автором своих «дурных» произведений?

* * *

Художники творящие в «дегуманизированном» ключе не ставили себе целью нести в мир добро. По мнению Ортега-И-Гассет современного ему деятеля искусств ужаснула бы возможность стать пророком, быть «помазанным» на какую-нибудь великую миссию. Они стремились освободить свое искусство от всего «человеческого», приблизится к так называемому чистому искусству. И в этом, считал испанский философ, заключена не высокомерность, а величайшая скромность. «Искусство, освободившись от человеческой патетики, … осталось только искусством, без претензии на большее».

В эссе «Дегуманизация искусства» достаточно убедительно показано, что убежать от действительности не так уж просто. «Реальность постоянно караулит художника, дабы помешать его бегству. Сколько хитрости предполагает гениальный побег!». Очевидно, что фотографа она преследует настойчивее чем, скажем, художника или писателя. Но тем интереснее и поучительнее настойчивые попытки гениальных (и не только) фотохудожников разрушить эти оковы.

III

Вот мы с Вами и подошли к достаточно грустному разделу. Средний зритель не воспринимает «дегуманизированное искусство», в частности фотографию. «Зачем это снято?» или «Что он хотел этим сказать?», пожалуй, наиболее частые вопросы обывателей от фотоискусства. Обычно предполагается, что это дело вкуса. Ну, не нравится, мне Картье-Брессон или Юджин Смит: о вкусах же не спорят, верно? Но, по мнению Ортега-И-Гассет, проблема неприятия нового (как он его называл) искусства не сводится к «вкусовщине»:

«Каждое произведение искусства вызывает расхождения: одним нравится, другим — нет; одним нравится меньше, другим — больше. У такого разделения неорганический характер, оно непринципиально. Слепая прихоть нашего индивидуального вкуса может поместить нас и среди тех и среди других. Но в случае нового искусства размежевание это происходит на уровне более глубоком, чем прихоти нашего индивидуального вкуса. Дело здесь не в том, что большинству публики не нравится новая вещь, а меньшинству — нравится. Дело в том, что большинство, масса, просто не понимает ее».

Ситуация неприятная обеим сторонам. Фотографу неприятно отсутствие популярности у широкого зрителя и он успокаивает себя тем, что быдло, дескать, оно и есть быдло, что с него взять. Среднему зрителю такое отношение неприятно, и он либо притворяется, что тоже начинает что-то видеть, либо озлобляется: подсовывают, мол, всякую дрянь под видом «высокого искусства»…

По мнению испанского философа, проблема «непонимания нового искусства» неразрешима: «… оно делит публику на два класса людей: тех, которые его понимают, и тех, которые не способны (курсив мой — А.В.) его понять». Мне, однако, кажется, он излишне сгущает краски. Понять дегуманизированное искусство можно, стоит только приложить известное (в некоторых случаях весьма значительное) усилие. Так, уже цитируемый мной Александр Лапин писал, что для того чтобы понять фотографии Картье-Брессона ему потребовалось более 5 лет! И он считает, что это вовсе не безнадежно: «Еще никто и никому не смог объяснить, почему вот эта картинка красивая, а та — нет. Вместо объяснений гораздо лучше было бы повесить их рядом и сказать: «смотри!». Кому дано, тот увидит. А кому не дано, тот должен пропустить через себя сотни, тысячи таких сравнений и, в конце концов, тоже увидит» (выделено мной — А.В.).

Наверно, это излишне оптимистично. Не каждый увидит, а главное не каждый захочет тратить столько труда и времени. И это нормально. Ведь совсем не обязательно всем писать книги или музыку, снимать фильмы или заниматься художественной фотографией. Тем более фотографию можно любить не только за ее «художественность». Для многих (в определенные моменты, наверное, для всех) фотография «на память» значит намного больше, чем лучшие образцы мирового фотоискусства. Важно понимать, что творчество возможно не только в искусстве – и уж наверняка не только в «дегуманизированном».

Заключение

Теория фотографии как вида искусства еще слабо развита. Это и понятно: с момента ее рождения не прошло еще и двух сотен лет. С другой стороны общие основы теории искусства исследованы достаточно полно. И ответы на многие вопросы, связанные с фотографией можно найти у исследователей, живших задолго до ее появления. Так что я не случайно начал свое эссе с упоминания Аристотеля.

Ортега-И-Гассет ни разу не употребил в своем эссе слово «фотография»; может быть он даже не считал ее искусством. Тем не менее, его «Дегуманизация» дает для понимания сегодняшних проблем фотоискусства больше чем многие исследования, написанные гораздо позднее и напрямую посвященные фотографии.

Идеи, высказанные испанским философом, имеют и прикладное значение. Давайте возьмем интересную фотографию, на которой изображено какое-нибудь событие. Как разобраться трогает ли нас только сюжет, или в ней есть нечто другое, более глубокое? Теоретически очень просто – оценивать сюжет и гармонию изображения отдельно. Практически … можно попробовать дегуманизировать изображение до такой степени, что сюжет перестанет на нас давить. Скажем, повесить фотографию верх ногами, посмотреть через сильные очки или размыть изображение на компьютере. Содержимое, как выпитое вино, исчезнет, останется только форма – может быть роскошный бокал, может быть одноразовый картонный стаканчик.

Ну и напоследок хочу еще раз процитировать Александра Лапина: «Можно, например, заявить: «А я не согласен со Львом Толстым!»⁸. Или: «Мои карточки — это настоящие искусство, а вы ничего в искусстве не понимаете». Для того, чтобы повесить эту оригинальную мысль на каком-нибудь сайте, не требуется даже справка от психиатра. Это действительно безопасно, если даже тебя и назовут дураком, всегда можно с достоинством ответить: «Сам дурак», не утруждая себя излишней аргументацией».

Ну, как говорится, «Себя как в зеркале я вижу…». Хотя я далек от утверждения, что мои фотографии самые лучшие, но со Львом Толстым действительно не согласен и справки от психиатра у меня нет. А насколько аргументирована моя позиция — решать Вам.

Примечания, которые можно рассматривать как Список Литературы

1. 

   Испанский философ, публицист и общественный деятель Хосе Ортега-и-Гассет (1883-1955) — один из наиболее известных мыслителей ХХ века. Большая часть его творческого наследия — художественные очерки, насыщенные философскими идеями. Ортега-и-Гассет — один из главных представителей концепций «массового общества», массовой культуры и теории элиты (Восстание масс, 1929-30). В эстетике выступил как теоретик модернизма (Дегуманизация искусства, 1925). Главным даром Ортега-и-Гассет было не навязывать мысль, но — будить ее. Его произведения заставляют думать, спорить и искать новые решения.
   

2. Знаменитый психолог и теоретик искусства Рудольф Арнхейм в своем эссе «О природе фотографии» писал: «Следует ли поэту писать революционные гимны у себя дома или художник должен идти для этого на баррикады? В фотографии такого «географического» конфликта нет и быть не может: фотограф всегда должен быть там, где происходит действие».
   

3. Смотри, например, статью автора «Почему Черно-Белый».
   

4. Лапин А.И. «Фотография как…» Издание второе, М., 2004. Одна из лучших книг по теории фотографии на сегодняшний день. Первое издание можно найти в Интернете.
   

5. Более подробно вопросы формы и содержания рассмотрены в статье автора «Форма и содержание в фотоискусстве».
   

6. Толстой Л.Н. «Что такое Искусство».
   

7. Несколько далее Л.Н.Толстой рассказывает о прочитанном (!) им рассказе о неком театральном представлении у дикого народа вогулов. Кончается его рассказ словами: «И я по одному описанию почувствовал, что это было истинное произведение искусства». То есть, для того чтобы отличить истинное искусство от дурного, видеть (читать, слышать) его вовсе не обязательно!
   

8. Хотя А.И.Лапин нигде не пишет об этом, его позиция весьма антагонистична позиции Льва Николаевича — при том по самым принципиальным вопросам. Для того чтобы это увидеть достаточно прочитать их исследования: «Фотография как…» и «Что такое Искусство».
   

Оригинал статьи, а заодно другие статьи и фотографии автора можно найти на сайте www.PhotoIsland.net