Андрей Гринин Самоубийство субъекта |
|
Смотреть и видеть — в чужом языке различие между этими двумя глаголами дается не сразу. Но и различие прикрываемых этими словами действий коварно: когда следователь допрашивает свидетелей некоего происшествия, он часто не может добиться точных показаний именно потому, что они не видели того, на что смотрели, или наоборот — убеждены, что видели то, чего, по логике вещей, усмотреть было попросту невозможно. Получается что лгать умеют не только слова, но и глаза, и даже сами вещи — вспомним «Расемон». Или — уж коли нам взбрело в голову разобраться с видимым, следует признать за ним известное свойство оптического обмана, иллюзии, миража — укорененного в нем самом столь же незыблемо, как в человеке способность к смотрению и видению... Так, уже на первом шаге попытки разобраться с очевидностью, мы сталкиваемся с препятствиями, быть может самыми досадными из — уклончивостью и избеганием всего, с чем нам приходится иметь дело: ничто не идет к нам само; мало, что нет шага встречь нашему простодушию, нашей готовности довериться потоку, так нет — очевидность оказывается недосягаемой тем более, чем сильней мы к ней стремимся. Но это не все; предположим отказ от первого шага — наша чувства остаются при нас, но мы пассивны, затаились как охотник в засаде или — симметричный образ — часовой на посту: мир темен и тих, мы не знаем откуда придет знак появления неведомого нечто, желанного или опасного, мы не знаем даже каким он будет и придет ли вообще. Все что у нас есть — это наша способность к различению... Различению чего? Например сможем ли мы узнать в кивке ветки, случайном проблеске света, в шорохе палой листвы нужный нам знак?.. В первом приближении искусство это некий процесс упорядочивания наших представлений о мире (и нашего места в нем) в самом широком смысле; наскальный рисунок, сфинкс в Гизе, росписи на греческих вазах, скульптуры с фриза Парфенона, фрески Помпей, буддистские мандалы, иконопись, гентский алтарь братьев Эйк, картины Веласкеса и Рембрандта — список может быть продолжен до бесконечности — все это объемлется понятием «искусство». Есть еще литература — поэзия, драматургия, проза; есть театр, музыка и архитектура, и сравнительно молодые виды и технологии творчества — фотография, кинематограф, дизайн... Но все же само слово «искусство» взятое вне контекста связывается прежде всего со сферой визуального и, как говорили еще недавно, пластического — то есть не просто видимого, а изображенного. Изобразить что-либо и значит привести визуальное в распорядок пластического предъявления. Если не быть слишком придирчивым к словам, такое определение равно подходит и к «Бурлакам на Волге», и к «Авиньонским девицам», и к «Черному квадрату». Распорядок обусловливается предназначением конкретного произведения, временем и местом предъявления, культурой данного общества в конечном итоге — суммой ценностей, иерархией предпочтений, предписаний и табу. Извлечение видимого из хаоса, наделение смыслом — вот порождающий искусство импульс. В предложенной формуле может быть усмотрен изъян: чему принадлежит визуальное — хаосу мира или субъекту, этот хаос упорядочивающего? Если визуальное принадлежит обоим — миру как свойство, а субъекту как способность, и, таким образом, оказывается посредником, то вопрос может быть переиначен: как визуальное обретает силу импульса? Ответ не может быть однозначным — он зависит от метода, которым вооружен исследователь. Социолог, семиотик, философ-эстет или просто философ — каждый из них даст свой ответ, а ведь возможны и более «научные» заходы — скажем, со стороны теории информации (как это любит делать Умберто Эко) Казалось бы однозначный ответ дает фотография — в виде снимка. Однако снимок, будучи проекцией визуального, предъявляет увиденное как картинку, т.е. то, что в момент запечатления нечувствительно наделяется качеством проекции субъекта на мир: ты есть то, на что ты смотришь и что видишь. Можно ли здесь провести различение — отделить смысл от того, что его породило, загнать его в прокрустово ложе знака, и пребывать в уверенности, что получен «однозначный» ответ? Для того, кто взял в руки фотоаппарат «однозначность» как мечта о совершенной коммуникации — сбывание мечты быть понятым — равна самоубийству. |
отсюда и различие в увиденном у разных людей.