В мире искусств, как и в мире животных, очень распространена мимикрия — маленькие зверьки для улучшения своей жизнестойкости неосознанно обретают внешние качества своих более грозных соседей. Они не обзаводятся клыками, ядом, острыми зубами — нет, они получают боевую раскраску на крыльях, яркие полосочки по бокам, нарисованные хищные глаза.
Искусство — такой же процесс бесконечного мимикрирования — мерцания значений и одежек, перенесения центра тяжести с внешнего на внутреннее и наоборот, попыток в чужой одежке пронести контрабандой новые смыслы и новые темы. Псевдо-картинки ловко подделываются под настоящие — искусство арт-мимикрии доводится до совершенства. Все засыпано правдоподобной и мастеровито нарисованной шелухой.
Подобные явления происходят и в арт-фотографии. Процессы, способы производства фотографии или техника, при помощи которых она сделана постепенно становятся самоценной величиной, заслоняющей собою сам сюжет и смысл. Раньше первым делом спрашивали на кеноне или на никоне сделана фотка, а если узнавали что на зените, то опозоренный и разоблаченный автор тихо растворялся в пространстве. Сейчас эту нишу в ряду выяснения «свой-чужой» занял процесс изготовления. «Пароль «Амбротип» — «Проходи», «Цианотипия» — «Проходи». Есть другие группы и другие пароли: «прямая фотография», «репортаж», «фэшн» и т. д. Чужие здесь не ходят, чужие не вписываются в рамки, не знают кодов и не способны не только создать что-нибудь стоящее, но и оценить чужой шедевр.
Так и не понятно, по какой причине толпы любителей прекрасного в мимикрическом порыве ринулись в ломографию, хольгографию, альтернативную фотографию, в раскрашивание фотографий «на холсте и маслом», а те, кто попроще — в фотошоп и прочий сложносочиненный софт. Задача — на обычную ничем не примечательную картинку путем нехитрых манипуляций наложить «фильтр» уникальности, сеть осмысленности, вуаль квази-художественности. Именно — наложить, поскольку царапинки и пятна, потертости и поблеклости останутся чем-то внешним, наложенным, отдельным от самой картинки.
Если начать писать руководство «как сделать хорошую фотографию» — пишутся же книги «как стать богатым»-то получится несколько главных признаков хорошей (гениальной) арт-фотографии:
1) Сложная техника исполнения — чем больше стадий замучивания бумаги, тем лучше. Что-то необычное — Камера размером с дом или снимок размером с булавочную головку (все же лучше с дом), сложный многоступенчатый процесс промываний-отбеливаний и т. д.
2) Некоторая мутность сюжета и содержания. Зритель додумывает, что скрывается за многочисленными мутностями и потертостями, пятнами и проплешинами. Зритель отвлекается на изучение паутины трещин и разводов на поверхности. Зритель погружается в дзен-медитацию.
3) Цвет — черно-белый или сложное смещение в область ультрафиолета, что-то такое неуловимо непонятное.
4) Искажение пропорций объекта — растянутые как сопли переулки и сворачивающиеся в трубочку натурщицы — тоже подойдут.
Наверно список этих признаков можно продолжать, но ошибочная логическая предпосылка заключается в том, что у настоящего произведения искусства нет и не может быть правил, по которым, оно сделано. Как нет логики у чуда — так формируется камень в толще земли, так растет цветок. Есть только ощущение свернутого китовым усом единого пространства, в котором неразделимо переплелись многочисленные «как» и «о чем». Списки и манифесты обречены на провал. Классификации и категории — удел критиков. Как написал Пастернак: «[современные течения] вообразили, что [искусство] может быть разложено на средства изобразительности, тогда как оно складывается из органов восприятия».
Печально видеть, когда процесс, собственно, одёжка, начинает диктовать свои условия изображению. И вот на наши фотографии в полном составе перекочевывают антикварные зонтики, цилиндры, тросточки и веера — весь пыльный склад «Мосфильма». Тут сразу вспоминаются причудливо разрисованные приспособления уличных фотографов, в которые заказчик или заказчица помещали свою физиономию, чтобы оказаться изображенными на фотографии в виде всадника или статной девицы. Это забавно видеть в семейном кругу, но ничего не дает автору и зрителю. Сложный фотопроцесс в этом случае выполняет роль прирученной собачонки.
Реальность штампует изображения с бешенной скоростью, а пулеметное устройство «палец-камера-принтер» оживляет этих големов, вкладывая им в рот записки скороспелых названий. Все это создало ощущение сомнительной легкости у зрителя, заваленного картиночным листопадом. Хочется замедлить это падение. И нам, зрителям, становится важнее в процессе «умного» видения прочувствовать продолженный момент медитации автора над снимком. Этот момент многократно удлиняется в процессе альтернативного процесса, когда есть возможность посвятить частицу души и ума каждой крупице изображения, собрать его на совершенно новом уровне.
Личинка, пройдя сквозь стадию имаго, полуфабриката, оказывается чудесной бабочкой и, вольно взмахнув крыльями, улетает в синее небо. Все уже заложено, и дело художника — не мешать своей картинке опериться и начать жить самостоятельной жизнью. Альтернативные процессы — лишь один из способов родовспоможения. Есть и другие, но это уже новая сказка…
