— Да ничего вы не понимаете! Вильгельм в отличие от вас всех обладает даром видеть красоту в совершенно обыденных вещах, в обычном упавшем листочке даже! — в сердцах воскликнула девушка, защищая фотографии своего очевидно бездарного бой-френда. Я застеснялся. Может и вправду, «сквозь пластмассу и жесть Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья там, где мы склонны видеть столбы»? Ситуацию спасла невесть откуда взявшаяся японистка, разразившаяся по этому поводу просто таки гомерическим хохотом — да-да-да, именно так — увидеть необычное в обычном. Эта банальность, эта железобетонная аксиома вкладывается каждому самому маленькому япончику с самого раннего детства. Это у них поголовно, по дефолту, с молоком матери и в крови — обладать даром, видеть красоту в совершенно обыденных вещах, в обычном упавшем листочке. Единственное чего я не понимаю, почему мы не знаем ни одного японского фотографа-метафизика, в обычном понимании этого слова, естественно.
Для меня повод поговорить нашёлся сразу: в Москве стартовал I Конгресс метафизической фотографии. Сказано по её поводу в последнее время предостаточно — протиснуться со своими пятью копейками почти не реально. Сказано много по делу и хорошо сказано, может даже сказано больше, чем сделано, но то на любителя. Есть замечательные исследования, к примеру, статья Владислава Аксёнова МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ФОТОГРАФИЯ А. А. СЛЮСАРЕВА: ЗНАКИ И ПРИЗНАКИ (к постановке проблемы). Есть стенограммы жж-обсуждений и афоризмы самих метафизиков. Есть, в конце концов, площадная брань и ничем не подкреплённые измышления завистливых недоброжелателей. Есть и результат, казалось бы, пустой болтовни: дано определение жанру, скорее всего, что не верное (об этом, кстати, тоже много сказано), но определение ёмкое, запоминающееся и прилипчивое как всё ошибочное. Тоже польза — раньше когда видели, что человек страдает ерундой, просто крутили пальцем у виска, а теперь скажут с придыханием — метафизик!
И хоть сам я из этих, но червя сомнения ведь никто не отменял… Иногда кажется, что никакой это не отдельный жанр, просто подразделение стрит-фотографии-то же самое только без людей. А действительно, почему на метафизических фотографиях отсутствует человек? Почему его присутствие может так развеселить картинку, что она тут же переходит в ранг стрит-фотографии? Или может человека тяжело перевести из разряда человека в разряд элемента метафизической композиции, может он с трудом поддаётся остранению по Шкловскому?
Или вот наблюдение. Почти все метафизические фотографии можно подразделить на три типа:
Фотография крупным планом. Фактура или то, что ещё иногда называют find-art, найденным искусством и то, что Слюсарев называл термином «плоский пейзаж».
Средний план. Композиция, составленная из распространённых элементов окружающей городской среды, самые навязчивые из которых, разноцветные автомобили, рапортно-рельефные металлические, кирпичные да и просто обшарпанные заборы, стволы деревьев и лучший друг фотографа — красно-белая зебра ограничительной ленты.
Общий план. Унылый и безлюдный городской пейзаж. Пасмурно.
Какой уж тут отдельный жанр, какая метафизика? Просто три разных вида городских меланхоличных безлюдных пейзажей. Сплин обуявший фотографа выходного дня — завтра опять понедельник, опять в офис.
А как быть с распространёнными «дополнительными» определениями метафизической фотографии: абстрактная фотография, сюрреалистическая фотография, аналитическая фотография. И если с абстрактной фотографией всё более-менее понятно — её не может быть по определению. Если абстрактная живопись, изображает объекты не из мира вещей, а скорее из мира идей, то с фотографией этот номер не проходит — будь ты хоть Бодхидхармой, столб останется столбом, а забор — забором.
А что показывает сюрреалистическая фотография, какую другую реальность, кроме самой что ни есть реальной и видимой? Вот фраза, принадлежащая Дмитрию Музалёву: «МФ-живопись, сюрреализм и мф-фотографию Слюсарева объединяет вот что: смесь ощущения ирреальности и достоверности, которые они создают у зрителя. Потому и реализм, но выявляющий какие-то скрытые аспекты реальности, что-то такое про ее природу, что не лежит на поверхности». И если в отношении фотографии Слюсарева это очень меткое описание механизма того восторга, который вызывают работы классика, то в отношении 99% современной метафизической фотографии я лично этого пафоса открытия скрытого не чувствую.
Лично мне не видно никакой другой скрытой реальности или заветного «вещества существования» кроме тех прозаичных и обыденных вещей составляющих композицию среднестатистического метафизического снимка. Что анализирует аналитическая фотография? Как вообще фотография может быть инструментом познания мира? Должно быть, только как личный опыт — блуждания с фотоаппаратом на шее и разглядывание сырых стен как нельзя лучше стимулируют экзистенциальные рефлексии. Но я не могу поверить, что родовые грехи фотографии — вычленение реальности рамкой кадра и сплющивание трёхмерного мира в двухмерную фотографию, экстрагирование предметов из реальности и привычного контекста и перенесение их в другой контекст, могут помочь в исследовании этой самой реальности. Этот искажающий мир инструмент просто не в состоянии вскрыть какие-то глубокозалегающие пласты бытия. Как тут разглядеть метафизику в кривом то зеркале?
А какие творческие задачи решают метафизические фотографы? К примеру, кто-то из метафизиков использует одноимённую фотографию как прикладную для раскрытия каких-то социальных или философских тем? Вроде бы нет таких. Решается, пожалуй, только одна — фундаментальная визуальная задача: составление весьма симпатичных и гармоничных композиций из предметов живого и неживого мира, часто успешно решается, очень красиво бывает.
Не всё понятно и с общественным движением под названием метафизическая фотография. Человек двадцать фотографов постоянно на виду, группа в Фейсбуке так вообще почти пехотный полк насобирается. Но для серьёзной войны, наверное, маловато. У стрит-фотографов явный численный перевес, плюс международный статус. Метафизическая фотография, кажется, явление исключительно постсоветское, хоть конечно какие-то свои доморощенные метафизики и за бугром должны бы быть, по-другому только называются или совершенно легкомысленно пока ещё вообще никак не называются.
Гораздо хуже, что нет хотя бы нескольких мощных и ярких лидеров, каждый из которых был бы самобытным фотографом и неординарной личностью. В десяти упоминаниях из десяти звучит только одно имя, даже не имеет смысла повторяться — все и так знают кто это. Есть ли тогда достаточный потенциал разрушения у этой армии? Хватит ли наглости и сил понапробивать дыр в стенах галерей? Поднять знамя с именем Сан Саныча мало для этого, наверное.
Да, кстати, интересно, Бориса Савельева или Франциско Инфанте можно считать метафизическими фотографами, согласились бы они с таким званием?
