«Патриотизм»! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно.
Автор не известен
Получил я недавно открытое и смешное письмо от Старкова. Смешное, однако, все же нешуточное: то ли письмо, то ли донос. В нем я одновременно обвинялся: в русофобстве и антисемитизме, в национализме и сегрегации, а также в том, что отказывал в праве евреям быть русскими фотографами, в том числе и Халдею, гениально сфотографировавшему на крыше Рейхстага в качестве ЗНАМЕНИ ПОБЕДЫ свое личное знамя, удачно перешитое его родственником из бархатной месткомовской скатерти.
Придется немного отвлечься от темы. Я знал Евгения Ананьевича как простого, доброго, обаятельного и, разумеется, пьющего человека, но русским фотографом я бы его не назвал. Он был до мозга костей СОВЕТСКИМ фоторепортером, то есть, прежде всего, идеологическим работником. Говоря о советской школе репортажа, он выразился предельно точно: «Мы делали плакаты!» Его знаменитый снимок «Знамя Победы над Рейхстагом» — с одной стороны — исторический подлог, а с другой — символ и образ нашей Победы, в которой тоже много чего намешано: и бесчисленных жертв, и кровавых ошибок, и самоотверженного труда, и подлости и предательства, и поразительного, беззаветного, массового геройства. Как известно победителей не судят, мы знаем об этом хотя бы по Нюрнбергскому процессу, на котором Халдей тоже очень удачно работал.
Но я писал о другом, я писал об «открытом письме» и открытом доносе. По сталинским временам, в совокупности набралось бы, вероятно, и на «расстрельную» статью. Самое смешное в данном случае, что такой страстный донос либо катастрофически запоздал, либо чуть-чуть опередил свое время.
«Смешно-то — смешно, — подумал я, — а „доносчика“ жаль; ему бы фотографии поучиться, а не доносы строчить». Но чем я могу ему реально помочь? Случай трудный, словами тут не поможешь, я же не психиатр и даже не психотерапевт. Да и опытные врачи со своими сложными пациентами не спорят, чтобы их излишне не волновать, а, молча, вкалывают им успокоительное. Словами все ведь не объяснить, слова иногда бессильны, особенно когда их не воспринимают. Тогда их переводят или на язык жестов — для глухих, или на язык мокрого полотенца — в еще более тяжких случаях. «Полотенце» я, как человек, далекий от психиатрии и не склонный к насилию, осуждаю, но такова практика, такова жизнь — наш печальный и мудрый учитель.
Честно скажу, письмо Старкова мне сначала очень понравилось и высотой стиля, и глубиной мысли, и фельдфебельской прямотой, и наступательным духом, хоть от его духа чем-то неприятно шибало. Понравилось оно тем, что, как мне показалось, его можно было не комментировать, — откровенное саморазоблачительное письмо. Так же серьезно, откровенно и лживо, в нем приписывалось мне то, чего я не писал, не думал и не делал. Но это — обычный прием в полемике, на это внимания нельзя обращать, за такую «фантазию» нужно даже хвалить: растет креативный класс!
Надо, кажется, радоваться, что сохранились у нас в России природные, можно сказать, первобытные, цельные люди, словно высеченные из одного камня или выструганные из одного бревна! А говорят, что будто бы у нас генофонд пострадал, — врут, наверное, нерусские черти! Где же вы, местные «папы Карлы»? Настрогайте нам, поскорее, «настоящих» русских людей! Россия гибнет без них! Полковник Скалозуб и унтер Пришибеев уже ушли в литературный туман, решительный и харизматичный генерал Лебедь безвременно покинул нас, а истинно русский президент Ельцин бесславно почил в бозе. На смену им, правда, идут «новые» русские люди, и все было бы хорошо, но непохожи они почему-то на ломоносовских «Платонов и быстрых разумом Невтонов» — уж больно они необразованны и просты. Про такую простоту в народе говорят, что она хуже воровства. С такой простотой люди не просто позволяют всем желающим безнаказанно обворовывать себя, они сами себя просто напросто уничтожают.
Тот же народ говорит: «когда бог хочет наказать, он лишает рассудка». Письмо Старкова — это душевный стриптиз или, по выражению Андрея Вознесенского, «порнография духа». Собственные комментарии показались мне здесь излишними, пока я не прочитал комментарии посетителей сайта на злополучное «письмо». Мне стало грустно: придется писать об общеизвестном.
***
Что у нас за воздух в России такой? Умные люди с душой и талантом, любившие Россию всем сердцем и страдавшие за нее, ругали ее на все корки, обнажали ее недостатки, а вот во власть не шли, чтобы их исправлять. А когда шли, то и у них плохо получалось.
«Почему в России, — думал я, — умный и образованный интеллигентный слой всегда считал для себя зазорным сотрудничать с властью, уступая место ретивым прохвостам? Ведь, с властью сотрудничать выгодно и безопасно, да и сделать, напрямую влияя на власть, можно больше, чем безнадежно борясь с ней и ее обличая?» И понял, что честному человеку сотрудничать с властью, действительно, нельзя, если он не разделяет с ней полностью ее целей, методов и идеалов. Никакая власть не может быть человечной или интеллигентной, к ней неприменимы вообще этические критерии. Власть вынуждена быть циничной и сильной, иначе ее сомнут. Да и люди, дорвавшиеся до власти, проходят через такую каверзную борьбу, испытания и унижения, что им на нас глубоко наплевать. (Нам еще повезло, что Путину не пришлось проделать подобный путь, что власть на него свалилась, как манна небесная, неожиданно и даже помимо его воли). Для того, чтобы придать себе респектабельность или видимость «человеческого лица» власть «покупает» отдельных «видных» представителей интеллигенции, тем самым неизбежно деформируя личности своих услужливых советчиков и сторонников: тот, кто «обслуживает за деньги», постепенно теряет прежнего себя. Как говорил Чацкий, «служить бы рад, прислуживаться тошно». Сам-то Грибоедов служил, и поэтому знал, о чем пишет.
Подлинные русские интеллигенты властей сторонились именно по этой причине. Массовый подкуп интеллигенции происходил уже в советское время, причем к «господскому столу» ближе всех пролезали самые подлые и беспринципные, а самые честные и порядочные оставались ни с чем, вернее, оставались сами собой. Именно благодаря подлецам и прилипалам, слово «патриот» было давно опорочено, потому что в их устах оно свидетельствовало не о любви к Отечеству, а о стремлении заявить о своей благонадежности и пробиться к заветному пирогу.
Мне не нравится расхожее и хлесткое выражение «Патриотизм — последнее прибежище негодяя», потому что слово «патриотизм» употребляется в нем без кавычек, и тем самым обвинение падает на патриотизм, а не на негодяя, как следовало бы. Достаточно поставить кавычки — и все встанет на свое место. Патриотизм предполагает служение Родине, а негодяй обычно служит Мамоне, для вида прикрываясь ультра-патриотической фразеологией.
Слова о русской исключительности, конечно, красивы и тешат национальное самолюбие всякого русского, но почему-то, в первую очередь тех, кто исключительно глупы и бездарны, кому совершенно нечем гордиться, кроме величия предков, которых они не достойны.
Здравомыслящий русский человек лишен бахвальства. Он не скрывает и не замазывает свои недостатки, он обличает и высмеивает их в пословицах и поговорках, которые хлещут его, как веники в бане, выпаривая из него всякую дрянь. Я опять напомню слова литературного героя Тургенева о том, что «русский человек только тем и хорош, что сам о себе прескверного мнения», — в них не только преувеличенное осуждение косной русской среды, но и восхищение мужеством народа, говорящего о себе горькую правду решительно и прямо: не в бровь, а в глаз.
Надо, однако, признать, что это не только исконно-русская черта «народа-богоносца», нам и здесь не стоит особо гордиться. Например, ветхозаветные пророки так страстно и яростно клеймили отрицательные свойства «избранного народа», что любые тексты и разоблачения самых злобных антисемитов перед ними бледнеют, потому что самыми проницательными и злостными «антисемитами» были именно их пророки, которые, несомненно, хотели евреям добра.
Только глупцы и вруны принародно кричат, что они самые сильные, умные и духовные, пытаясь скрыть за громкими воплями свою ничтожность и пустоту. Для умного делания они не годятся, ну, если только как рабская сила для строительства очередного канала или как подневольная и угрюмая расстрельная команда.
А фотографии — что? Фотографии к любому делу приложатся. Всегда найдется какой-нибудь подлец вместо Родченко, чтобы сфотографировать новых каналоармейцев, перевоспитываемых заботливыми властями в послушную пыль и прах.
Может быть, Бог дал своим «любимым народам» злобных критиков, чтобы те не забывались в непомерной гордыне и самодовольстве, чтобы еврейские пророки — с одной стороны, а русские интеллигенты — с другой воспитывали и просвещали свою грешную паству?
Но, может, Господь ошибался, а «новые» русские — нет? Все может быть в виртуальном мире, обессмысленном постмодерном. Жить же приходится в мире реальном.
***
Любой народ любит порассуждать. Вот и в Германии когда-то рассуждали на тему «крови и почвы», а у нас все больше говорят про плохую погоду, бескрайние пространства и про бессмертную и безмерную русскую душу. Я тоже задумался. И почему-то про почву.
Что же у нас за почва такая, рождающая странных людей? Если вырастает на ней человек, провозглашающий, что он «патриот», то или с головой у него не все в порядке, или он хочет на «патриотизме» нажиться, сделать свой маленький бизнес.
Почему не растут у нас обычные патриоты, любящие Родину скромно, без деклараций? Ведь, любить Родину — это естественно, как естественно трудиться на ее — а заодно и на свое — благо. А заявлять об этом прилюдно — верх неприличия. Мы же с вами не в Америке, чтобы на балконах государственные флаги вывешивать. На самом деле, я думаю, все люди в душе патриоты. Ну, как не любить свою землю, свой дом, свою семью? Вот героев, готовых за Родину отдать свою жизнь, уже меньше. Сколько осталось их у нас, покажут дни испытаний. Но герои появляются не сами по себе, их воспитывает семья, государство и общество.
Однако общество потребления не воспитывает людей, а разлагает: корпорациям выгоднее и проще иметь дело со стадами прожорливых и всеядных неразборчивых свиней. Обращаться к такому обществу с патриотическими лозунгами бессмысленно, воспитывать его «конфетными» фотографиями смешно. Больное общество нужно лечить, пока оно еще не издохло. «Нужны едкие лекарства, горькие истины», — писал Лермонтов еще очень, очень давно.
***
Но есть человекообразные, которые книг не читают и этим гордятся: им уютнее во мраке невежества, в этом мраке они кажутся себе умными и учеными, а вот, когда дело доходит до того, чтобы изложить свои мысли, то выясняется, что и мыслей нет, и нет слов.
Что с ними делать? Да, пусть сами делают с собой, что хотят. Нельзя только допускать, чтобы они с нами делали все, что хотели. Менять надо к лучшему жизнь, может быть, государственную систему, а, может, — свое отношение к ним. Красивыми картинками жизнь не поправишь, в «потемкинской деревне» долго не проживешь. Государство, построенное на самовосхвалении и лжи, не устоит. Последний пример: СССР, развалившийся от лжи, которой циничные партаппаратчики нагромоздили горы. Ложь перевесила даже кровь, пролитую за советское государство, поэтому, когда оно развалилось, никто даже не пикнул. Потом опомнились, но было поздно.
Сейчас лжи еще больше. Теперь, в свою очередь, Российское государство тихо разваливается, а народа, считай, уже нет. И кому сейчас нужны наивные «патриотические» фотографии школы «Родина»? А они ведь тоже разоблачительные. Они почти ничего не рассказывают о Коломне, зато гораздо больше говорят об их авторах, об их туристском верхоглядстве и незаинтересованности в объектах съемки.
Хорошая фотография — это не холодная фиксация, а душевное переживание, душевный подъем, иногда даже душевный подвиг.
Авторам книги о Коломне лучше бы не показывать снимки столь низкого уровня. Невысокое качество способно опорочить любую идею.
Что за жизнь? Вечно пытаемся решить проблему, как «отделить агнцев от козлищ». И все же всегда обязательно найдется хотя бы один козел, который собьет из невинных овечек стадо и поведет их невесть куда.
В жизни приходится многому учиться, и не только фотографии, учиться, пока есть время, пока кто-нибудь снова не скажет: «Ваше слово, товарищ маузер!» Кстати, с маузером Старкова я хорошо себе представляю, а вот с фотоаппаратом не очень. Но пусть он уж лучше фотографирует: меньше наделает бед, к тому же фотография, говорят, лечит, снимая внутреннюю агрессию и заставляя внимательнее вглядываться в жизнь. Впрочем, выбор профессии — это его личное дело.
Я обратил внимание на его рассуждения о русской интеллигенции: «Кстати было бы еще неплохо, чтобы и новая интеллигенция появилась, а то нынешняя как-то не тянет в сравнении со старой. И дня бы на Беломоре не прожили бы, да и русскими себя не считают, а так, общечеловеками».
Видимо, подсознательно Старков все же считает, что на «Беломоре» «нынешней» интеллигенции самое место. Нет, вслух он этого, конечно, не скажет и тем более не напишет, но подсознание не обманешь: он, видимо, все-таки так ЧУВСТВУЕТ или этого втайне ЖЕЛАЕТ.
Вообще, мне кажется, текст Старкова — это текст современного «Шарикова», тот бы тоже после котов всю интеллигенцию передушил своими руками. Ей, бедной, еще повезло, что Сталин все же в духовной семинарии учился, а не в советском бездуховном ПТУ.
И тут меня пробрал страх: вдруг Старков меня за интеллигента ошибочно примет? Надо спешно отмежеваться. «Спешу заметить, что сам я не интеллигент, воспитывался в простой рабочей семье, гуманитарного образования не получил, и у меня абсолютно нет шкурных интересов в защите русской интеллигенции. Просто по невежеству своему я думал: ладно, пусть живут, гниды, хотя от них, конечно, пользы, как от козла молока. И еще хочу добавить, что я хоть и не интеллигент, а тоже на „Беломоре“ долго бы, наверно, не протянул. Так что, уважаемые господа „патриоты“ не надо меня туда, ради бога! Я ведь и вправду хотел написать, как лучше, а в том, что получилось по-черномырдински, виновен русский язык, природа, погода, обширные наши пространства и моя темнота. И не твердил я постоянно, что я — русский, а только в анкете по необходимости раньше указывал, так что зря вы, гражданин начальник, в этом меня обвиняете в своем открытом и гневном справедливом письме. Тем более, я не „общечеловек“, да и человек ли я? Так — пыль... и нечего со мной даже возиться. И с русским государством никогда я не заигрывал, ей богу, и в этом я не виноват! И „Гоголя-моголя“, которого вы так не любите, я тоже не читал, о Достоевском даже не слышал, — не обвиняйте хоть в этом! В русофобстве — еще куды ни шло, — потому что таких „русских“, как вы, гражданин начальник, я точно боюсь, боюсь, как бы от них какого горя не вышло!»
Незадумчивых я и, правда, боюсь, хотя Булгаков нам строго наказывал никого и ничего не бояться. Но может, я свой страх и пересилю, может, еще и поживу человеком.
Ну, вот опять о фотографии не удалось ни слова сказать: нет предмета для разговора. А может, прежде, чем серьезно фотографией заняться надо с самим собой разобраться? Не знаю, у всех происходит по-разному: для одних фотография — инструмент познания, для других — попытка заняться искусством, некоторые с ее помощью пудрят людям мозги, кто-то фотографией лечит, а кто-то и убивает.
Фотография — форма самореализации. Было бы что реализовывать, ведь главный принцип художника: все на продажу.
