Раздумья о призвании — это мысли барские
Насколько связаны между собой жизненные обстоятельства творческого человека и плоды его творчества? Для творческой натуры реализация конкретной художественной идеи является смыслом жизни. К тому же, чем сильнее активное начало в характере человека, тем большую изобретательность он проявляет в достижении цели и тем менее щепетилен может оказаться в выборе сюжетов и моделей. Подтвердить, закрепить житейскую истину, которая противостоит морали, чтобы попытаться войти в «Замок», в пространство личного, не имея ничего, кроме возрастной энергии, которая вынуждает начинать говорить то, что думаешь, а не думать, что говорить. Если ты подвержен внутренней цензуре, боишься смутить, то рискуешь вообще ничего не высказать, потому что будешь выглядеть как морализатор, проповедник. Они тоже нужны, кто ж спорит, но искусство никогда не руководствовалось опасениями, что кто-то поймёт не так. Так как мы «пролетарским романтизмом» были отлучены от всего развращающего, так и наше самовольство вместе с нашими ничтожными страстями диктовали такую простоту во взаимных отношениях, которая оказывалась «хуже воровства», где всё было покрыто если не мраком, то принципиальной фальшивой недоговорённостью.
Говорят, «совок» регламентировал частную жизнь — ничего подобного. Он регламентировал жизнь общественную. А в свободное от основной работы и общественных поручений время делай что хочешь — хоть летай. Жизнь всем нам что-то предлагает, а мы раздумываем, колеблемся или соглашаемся на её предложение. К тому же, размышления о возможности проявить свои способности в чём-то, раздумья о призвании — это мысли, как ни крути, барские. Мысли сытого человека. С тех пор, как любительская забава превращается в средство существования, «советский труженик» вынужден думать о том, как физически выжить, и берётся за всё, что приводит к заработку. Ведь, на самом деле, наличие условий существования «творцов» никогда не сопустствовало их творческим дарованиям. Все всегда происходит на голом месте и вопреки обстоятельствам — потому что человек так захотел, потому что имеет пресловутое шило в известной мякоти.
Психология есть в некоем роде физиология, где телодвижения и мимика проговариваются о личных переживаниях
Уйти от традиций «гармонического» в рассуждениях о предназначении в портретном жанре, которой следовали предыдущие «спецы» — что это значит? Не то ли, что гармоническое перестало отвечать на запросы времени? Что оно не стало вызывать ответного отклика на то, чем мы обеспокоены и чем мы живём; потому что по внешнему виду уже нельзя было судить о скрытом, внутреннем. Психология есть в некоем роде физиология, где телодвижения и мимика проговариваются о личных переживаниях — не то, как тело выглядит, но то, как тело чувствует, занимаясь тем, чем оно занимается в данный момент: лежит на диване, совокупляется, курит...
В результате каких-либо профессиональных или личных отношений в процессе совместной работы, где властвуют силы не подвластные ни модели, ни его режиссёру, может возникнуть импровизация, приводящая к тому, чего открытым текстом сообщать нельзя. А когда всё можно, напрягаться не обязательно, можно обойтись заранее «найденным».
Такое впечатление, что большинство наших художников страдают от неудовлетворённости
Наше отношение к сексу — циничное и лицемерное. Это сфера, где мы позволяем себе лгать, причём, когда лжём, думаем, что во благо. Мы лжём, желая угодить, а не обмануть, но от этого ложь не становится правдой и начинает оказывать влияние на то, как мы относимся ко лжи вообще. Такое впечатление, что большинство наших художников страдают от неудовлетворённости и компенсируют этот плотский дефицит обвинениями в дурновкусии и порнографии. Только «порнография» для меня звучит практически как ругательство. Не совсем ругательство, конечно, при отсутствии у нас секскультуры. А пока это вредит тому, во что веришь и надеешься. Типажности и экзальтации режиссеру не сложно добиться. Такой клиент, как бы он ни хотел выполнить то, что ему говорит режиссёр, всегда скован рамками своих возможностей, в которых он, кстати, весьма убедителен.
Искренние чувства почти везде скомпрометированы многолетним использованием в качестве идеологических лозунгов
Осмысленное желание придерживаться неких предписанных творческих правил, как гарантия от ухода в абсурд и бесформенность, всегда присутствует в процессе работы, что не исключает и интуицию. Собственно, от того, насколько изменяется твоя оценка, казалось бы, знакомого, не раз виденного, в процессе общения догадываешься только уже по результатам отснятого материала, который стараешься скрыть от постороннего взгляда. И процессе работы надо было ещё научиться отделять важное для себя от «задних» авторских мыслей. Та своеобразная искренность, которую удалось добиться в процессе работы, позволяющая «приблизиться» настолько, чтоб не вызвать недопонимания, сохранить правдивость существования в совершенно условной среде (когда вокруг много света и на тебя глазеет посторонний человек), эта искренность до сих пор вызывает недоумение у разного зрителя. Потому что искренние чувства почти везде скомпрометированы многолетним использованием в качестве идеологических лозунгов, в основном в кино и театре — как у нас, так и за рубежом. Непроницаемость границ чужого (а значит, и твоего) существования — это для подлинной реальности. А наивное стремление познавать прежде запретное, внезапно ставшее доступным, когда никто не маячит у тебя за спиной, оборачивается правдой жизни в минуты особенно пакостные, когда приходится заботиться не о душевном совершенствовании, а об оправдании «низких сторон» суетливой жизни.
Тогда и возникает вопрос к авторам: зачем так подставлять людей? Зачем делать их заложниками своих сиюминутных (или далеко идущих) интересов? «Зачем он (Бахарев Н. С.), с упорством, достойным лучшего применения, отстаивает вот это своё право превращать лица в хари! Значит, такая у него „вывихнутая“ душа» — из откликов на фотографии в Интернете. Отрадно, конечно, что граждане бдят, не позволяя силам «зла»... Другое дело, что невежество не является основанием для того, чтобы художник отказывал этим людям в праве самим решать, что для них лучше, даже если когда они это принимают и понимают примитивно. «Нас объединяют с ними эмоции, то есть открывшаяся в результате взрыва иллюзий возможность быть причиной реальности объектов своих видений» (Фёдор Гиренок). Освобождаясь от пут условностей общежития, изживая комплекс прежней «зацикленности», подчиняясь повседневному, становящемуся для меня этикой, я в конце концов был вынужден не выделять себя, не ставить «выше-ниже» своих так называемых клиентов. Потому что я — один из них... Почти...?
Человек может жить-поживать до тех пор, пока он будет убеждён в своих возможностях как-то изменить тот мир, который строится на его глазах
Нам предоставлено право лишь думать, что мы свободны. Полная свобода действий — только в наших головах. Для нас неприемлема сама возможность другой творческой жизни, не говоря уж о невольной демонстрации того, что эта другая жизнь имеет определённые преимущества. Показать окружающим, что можно жить иначе, значит подвергнуть их искушению, лишить опоры на самодостаточное размеренное бытие. Положение в обществе «непризнанных творцов» никогда не было завидным. Но прежде мы не придавали данному факту особого значения. По той простой причине, что нехватка политической демократии уравновешивалась демократией повседневной, будничной, прямой, так сказать демократией на каждый день. Безусловно, большинство из нас субъективно были тогда честны, и более того, выражали не только свою личную позицию. Мы и не обгоняли время. Подгоняли — да, но это свойственно неравнодушно-активным. Ведь человек может жить-поживать до тех пор, пока он будет убеждён в своих возможностях как-то изменить тот мир, который строится на его глазах, и понимание своего назначения. Нелишне, кстати напомнить о случаях, когда чувства социальной ответственности того или иного автора совпадали с его творческим настроением — где за его откровенностью виден сам автор. Если религиозное переживание даёт человеку возможность воспринимать свою жизнь как нечто осмысленное, вывести её из категории театра абсурда и пустоты, то московский фотохудожник Георгий Колосов является для меня, практически, единственным примером такого подвижничества. Хотя сам я не верующий, но его фотоработы заставляют во что-то такое верить — можно, оказывается, жить сейчас, в своём времени и верить в вечное...
Иллюзия бессмертия фактов утверждает и наше бессмертие
Нет, не ради истлевших фактов фотографы стараются собирать и беречь документальные крохи своего прошлого, а как раз для себя, для живущих. Утверждая иллюзию бессмертия этих фактов. А значит, косвенно — и наше бессмертие утверждая. Так сказать, задним числом. Мера этого усилия выливается в результаты, ценность которых обеспечена доступностью и доверительностью в общении. Для философа Сергея Чиликова, фотография не является определяющим в его мирочувствовании — не царское это дело! Он строит свои сценические композиции на странном и неуместном допущении, едва держащемся на хлипкой логике и переносящем в физический мир философскую умозрительность — это и есть фирменный стиль тов. Чиликова. Психологическая, бытовая, какая угодно немотивированность в действиях его персонажей, умышленность сюжетных поворотов — да, это интригует. Другое дело, когда рассматриваешь его деревенский цикл! Здесь философия почему-то уступает место воображению, и понимаешь, что он пытается через эти визуальные описания выбраться к чему-то... К каким-то наднациональным идеям?...
А подростки Евгения Мохорева (Санкт-Петербург)? Только в детстве и юности мы проживаем предложенную роль — тогда мы доверяем не тому, что слышим, а тому, что видим, позже мы уже просто играем эти роли. Сохраняя детскую доверчивость и распахнутость в личных отношениях, Мохорев конструирует с помощью своего воображения некую реальность, которой придаёт предельно узнаваемые черты. Он призывает персонажей полностью отдаваться игре, где не просматриваются никакие притеснения, и зритель начинает верить, что это естественный процесс.
Здесь у меня всплывает имя Дэвида Гамильтона — соблюдая все условия благопристойности, его фотографии предлагают набор разрозненных воспоминаний, ворох ассоциаций, которые каждый насытит собственными наблюдениями. Непредсказуемость мотивировок детского поведения указывает на невозможность ясного и точного различения между «сделано» и «найдено», что не столько является вопросом о неопределённости границы между вымыслом и реальностью, сколько проблематизацией самого значения этих слов применительно к интерпретации изображаемого. Что касается «возможности установки общих нравственных критериев» — то искусство их не устанавливает, а транслирует.
Попытка через фотографию обрести потерянную подлинность жизни в век симулякров
Проблема сегодняшнего дня — отстранённость от фото, от подлинного общения со зрителем, хотя «контакта» вроде бы предостаточно. Игорь Мухин выпустил уже кажется пять своих фотоальбомов и, что называется, «нашёл свою интонацию». Правда, интонация как характер: её хорошо иметь, но не хорошо показывать. Его собственное чувство понимания жизни живёт над биографией и кругом творческих друзей. Используя идеализированную модель молодёжных отношений он, как я вижу, не чувствует, что навязывает нам уже привычный маршрут восприятия, выражающийся просто в возрастном, уже знакомом противостоянии. Возможно, я не готов к тому, чтобы принять эту внутреннюю настроенность в себя, рассмотреть и запомнить...
Чувство правоты не всегда совпадает с истинным положением вещей. Оно часто совпадает с чувством ожидания пользы... Для самого себя. Игорь всё-таки был научен советской культурной идеологией реализма, наследие которой ушло в историческую тень вместе со всей традиционалистской частью советского творчества. Можно, конечно, вспомнить латинское слово «традиция», обозначающая буквальную «передачу из рук в руки». Вероятно, эту традицию он и реализует в своём творчестве. Есть же примеры, когда создания художника оказываются объёмнее его первоначального замысла, а время выявляет этот объём, ранее недооценённый. Попытка через фотографию обрести потерянную подлинность жизни в век симулякров может оказаться для него большой ценностью, что и позволяет ему соотнести это с искусством. И принять его позицию я могу лишь через понимание его внутреннего убеждения: я вижу то, что вижу.
← Начало
