Давно собиралась написать о фотокнигах. А вышло как бы совсем о другом.
Мой российский издатель написал недавно пост в честь моего дня рождения. Там он упомянул о краудфандинге на мою книгу, которая в скором времени собирается быть изданной. Он сказал, что «если сообщество интересующихся фотографией людей не будет поддерживать выпуск тиражных фотокниг (в том числе и деньгами), то через небольшое количество лет это явление может вообще в нашей стране исчезнуть».
Это все здорово и правильно. Только я хотела добавить еще вот что. Кажется, раньше, чем исчезнут фотокниги, выставки и прочее, готова исчезнуть я. Даже если люди все-таки будут помогать финансово (а они понемногу помогают, это видно из краудфандинга, который пока застрял на отметке 2/3 для российского издания и 1/3 для англоязычного).
Я готовлюсь исчезнуть вот уже несколько лет. Мне хочется забиться в какую-нибудь дыру и не высовывать носу оттуда все оставшееся время, ну или хотя бы пару лет. Но все время отнимают дела, текучка.
Если от авторов будут ожидать сбора средств на их собственные проекты, то они перестают быть авторами, а становятся сборщиками средств. Автор для того и автор, чтобы быть аутистом. Чтобы коммуницировать со зрителем через свои произведения. И книга тут мне видится идеальной формой, ведь она — это вполне себе личное сообщение. Вполне себе законченное высказывание, без необходимости личного присутствия.
Но, если чтобы издать одну книгу, автору нужно написать пять тысяч сообщений, а потом ответить ответившим, послать миллион улыбок и воздушных поцелуев во все возможные и вероятные стороны, то Ньютоновы законы становятся слишком гнетущими, чтобы можно было бы создавать что-то еще.
Я не жалуюсь, но иногда мне кажется, что для любого автора или создателя чего-либо сила притяжения этой Земли действительно слишком велика. А другой у нас нет.
Нет, конечно, сидеть за компьютером — это не уголь копать, есть все-таки разница. Но все же ты сидишь тут, и света белого практически не видишь, и в то же время даже не можешь помышлять о творчестве. У меня были две ассистентки, которых я сюда специально для этого позвала, чтобы разгрузить свою жизнь для подступов к новым проектам. Но они просто сбежали, не выдержав тяжести трудовых нетворческих будней, ложащихся на фотографа, писателя и любого, кто хочет всерьез заниматься проектами. (За этот месяц, пока они были рядом, они были свидетелями, что я ни разу не брала в руки фотоаппарат, зато решала ряд других, никак не связанных со своим профессиональным профилем вопросов, например — прошла насквозь все круги сферы общественных отношений).
И с этой книгой — вот вроде бы ты делаешь очень разные и важные для развития общества вещи — хотя бы с точки зрения той свободы, которую ты практикуешь, она и есть уже — творческий независимый акт. А это общество в итоге выталкивает тебя полностью из справедливой системы разделения общественных благ (хотя кто в этом обществе когда-либо говорил о справедливости?).
И все к тому же тыкают тебя, что ты пытаешься нечестно подзаработать, отнимаешь хлеб у нищего и т. д. Посмотрите на меня. Давно ли я «подзарабатывала», чёрт возьми!
И еще вменяют, что «пиаришься" на этом (фу, какое нехорошее слово). Но в итоге ты «пиаришься" таким образом — оказываешься на площади у всех на виду с протянутой рукой, чтобы (как ни странно) просто продолжать делать свои проекты, рассказывать свои истории. А потом несешь эти деньги в конверте издателям. А если не хватило — добавляешь свои. А потом лижешь клапаны конвертов, клеишь марки дни и ночи (но до этого по-прежнему — как до Марса).
Весь этот год интенсивно и довольно хаотично я делала кучу всего хорошего и нужного. Преподавала воркшопы, писала тексты и статьи, сопровождала в путешествие известного фотографа, делала путеводитель, возвращалась в Сибирь за фотографиями, которые никто не собирается теперь публиковать, переводила воркшопы чужие. Организовывала выставки, где мне нужно было разобрать и собрать обратно шесть раз подряд тяжеленные металлические конструкции. Я лично не за одну из этих работ не получила никакого вознаграждения, а если и получила, то мне приходилось выбивать его с треском, ссорами и разрывом отношений. Получается, что при любом раскладе попытки выжить приведут к обвинениям в твой адрес — либо в нечестности, либо в продажности.
Я не сказала, что я бедствую. Нет, все o'key, и даже очень здорово, я научилась так существовать. Вот я сижу сейчас, и завариваю уже третий раз один и тот же пакетик чая. Одежда, которую я ношу, я получила в дар или купила в секонд-хэнде. Единственное, что у меня дорогого — это техника. Это часть меня, хотя и она вся сплошь б/у. И камера у меня сломалась, а починить или купить другую пока не могу. И еще — мне нужно ездить на поездах, летать на самолетах, и не потому, что я такая лягушка-путешественница, которой не сидится на месте, — а потому, что снимать в разных частях света, делать выставки и встречи — часть того дела, которое я выбрала и к которому пытаюсь относиться серьезно.
Но, кажется, вот в чем причина — общество не терпит такой возмутительной свободы, как сама идея для себя самого хоть что-то выбирать. Делать свои проекты, издавать свои книги. Общество как всегда хочет сделать тебя рабом определенной системы отношений, правил.
Мне нравится в этом случае аргумент в статье у Тима Крейдера. Если деньги в этом обществе являются главным носителем ценности, то, когда тебе предлагают что-то сделать бесплатно, это означает, что тебя просто не ценят.
Хотя у других, возможно, хуже. Мне, по крайней мере, не приходится тащиться каждый день в офис. Я создала свой собственный офис, который днем и ночью в любой точке земли всегда со мной, с дикой верой в то, что я сделаю, и что я со всем справлюсь — но, к сожалению, без всякой отдачи.
Мой е-мейл ломится от писем, а все отправленные мной подозрительно воспринимает как спам — уж слишком много я, по мнению Яндекса, всем пишу.
Мне удалось все это трезво осмыслить в тот момент, пока сижу тут на остановке поезда. На этом чертовом забытом полустанке. Мне нужно было ехать со своей станции из гетто на окраине города в центр Амстердама, в музей, но я опять все перепутала, там такая ужасная система указателей. Я заплатила за билет, которые здесь ой-недешевые (вот потому и образовываются гетто — ездить никуда невозможно). И вот я сижу, жду поезда, которого все нет, и понимаю, что этот полустанок указывает на какой-то пустырь с надписью «Зона отдыха». Наверно, сюда даже кто-то приезжает отдыхать. Только не в такую погоду, когда холод, темень и туман (подумала я, плотнее прижимая капюшон к ушам). Что такое отдыхать, я не знаю. Тем более я не представляю, зачем приезжать на этот пустырь, и что делать среди этих кустов, пусть даже и с группой друзей. Даже в свой день рождения я не увидела группы друзей, я провела его в фейсбуке, ставя лайки на формальные сообщения, рассылаемые по календарю. Пустые парки развлечений никак не по теме.
Дальше смотрю на здание. Оно темно-коричневое, довольно мрачное. Аренда офисов — 110 евро за квадратный метр — большими буквами в окне. Наверно, эти офисы никто не снимает. Хотя я тут же на секунду представила, что могла бы поставить стол в два метра, на нем работать, а под ним спать. Вышла бы неплохая экономия.
Позавчера мне исполнилось двадцать семь. Это был отличный момент, чтобы задать себе вопрос — что я делаю, куда иду. В музее я готовлю проекцию, которая будет как бы итогом всему. После нее дороги назад, туда, где я была, больше не будет. Да и дорога вперед кончилась уже довольно давно, а у меня ощущение, что я все иду по каким-то кустам да темным переулкам. Да, у меня выставка в большом «взрослом" музее, и я каждый вечер монтирую видео до момента, когда начинает рябить в глазах, и одновременно начинают нахально чирикать соловьи (а они здесь слегка припевают даже зимой, как и люди, катающиеся на велосипедах), а потом уношу со стола гирлянду из восьми или более кружек, и иду в душ, мыться бесплатными пробниками от шампуня. Когда я задала куратору этой взрослой выставки вопрос об авторском гонораре (ведь я уже полтора месяца безвылазно работаю над созданием заново этого проекта — значит, это работа по поручению), повисла неловкая пауза. «Э-э, я о таком не слышал. За всю мою практику мы никогда не платили авторам за выставки». И это притом, что для своей выставки я нашла спонсоров (надеясь получить сэкономленный остаток бюджета в качестве несостоявшегося пособия по безработице). Но от спонсоров музей с пафосом отказался. Они ведь в состоянии печать тысячи фотографий оплатить сами.
Я сижу на скамейке, и мой зад плавно начинает примерзать к ней. Думаю, ну почему в этой стране, где проезд на поезде стоит так дорого, а станции и поезда оформлены с таким шиком (в туалетах на зеркалах вырезаны птички), люди не додумались до того, чтобы сделать лавочки из более человечного материала? Пусть эти самые пассажиры, заплатившие билет, сидят и зарабатывают цистит, и не имеют места, чтобы согреться. Нет, надо все-таки не ворчать, а думать практически: натянуть пальто на плечи или под зад, чтобы согреться?
Когда наконец я понимаю, что мой поезд на другой стороне, очень медленно иду по переходу над рельсами. Именно в этот тонкий момент приходит мысль: я дошла до определенной черты. Дальше дороги нет. У меня выставка в музее. Могла бы я 5, 10 лет назад себе это представить? Почему такие вещи становятся вдруг такими важными, однако радости не приносят? Как долго можно идти по придуманной дороге, которая уже давно ведет куда-то не туда?
После этой выставки, после выпуска книги, боюсь, у меня не будет ни сил, ни желания продолжать делать то, что я делала раньше. Если так будет продолжаться, если я буду продолжать мерзнуть на разнообразных остановках и перебиваться, не в состоянии сходить с друзьями в кафе, то уже в 30 мне покажется это таким смешным и немного трагичным исходом всего, что было сделано, и о чем так мечталось.
Выйдет ли книга? Состоится ли краудфандинг? Я не знаю, и больше не хочу об этом думать. Книга еще не вышла, а я уже так устала отвечать на вопросы. Я для этого ее и решила сделать, чтобы дать исчерпывающую информацию обо всем. Но книга — для умных людей, умеющих читать. А вопросы продолжают сыпаться, что кажется мне неутешительным ответом на вопрос, существует ли в цивилизации интеллектуальный прогресс.
Для меня документальная фотография умерла. Она не просто умерла, у меня такое ощущение, что я много лет лелеяла мертворожденное дитя, этакого инопланетянина Алешеньку. Это не работает. Ни в какую. Я после стольких лет посреди пустыря. Пора себе самой в этом признаться.
А решила написать этот текст я вечером этого безумного дня. Я была в туалете, где уже несколько дней назад закончилась бумага. (Не то чтобы совсем нет денег, но скорее нет времени ее купить). Мы приспособились пользоваться газетами, которые каждый день в большом изобилии и с большим грохотом просовывают дырку в двери рано утром. Грохот случается оттого, что металлическая закрывашка в этой почтовой щели все время отваливается. И почтальон с диким шумом пытается поставить ее назад на место. Это же и является нашим будильником.
Итак, сижу я в туалете и думаю об экономических прелестях художественного существования. Беру эту газету, а там написано: «Секс-клуб за 50 евро в час. Новые дамы вэлком». Амстердам, свобода, ничего не скажешь. И тут я подумала, что в свои 27 не гожусь уже даже на это.
Что делать дальше, я не знаю. Хочется купить домик в лесу и ото всех, абсолютно ото всех скрыться. Но на домик нет никакой надежды, сами знаете почему.
Недавно мне предложили вести личный воркшоп странноватым бизнесменам, увлекающимся фотографией. Я запросила аж целых 80 в час (переплюнула проституток!). Если он состоится, то может быть, есть хотя бы на что-то надежда.
Хотя мое финальное заявление остается таким: сейчас, 19 ноября, в 0.21 по голландскому времени, подведена черта, за которой меня прежней — независимого автора-фотографа-куратора-режиссера — больше никогда не будет.
Но начнется что-то новое. В воздухе витает запах перемен. И его не перепутаешь даже с запахом лака для ногтей моей стажерки.
