Товарищи ученые, кончайте поножовщину...
(Владимир Высоцкий)
Обычно меня упрекают за длинные и путаные тексты.
Ну, да, я хочу вас запутать, чтобы вы поблуждали в моем потоке сознания и приложили некоторые интеллектуальные усилия, чтобы выпутаться из дурацкого лабиринта.
Ведь главное, чтобы мыслительный процесс у вас запустить, выработать привычку мыслить, – и тогда вы будете задавать вопросы исключительно только себе.
К тому же, скучно писать, что дважды два – четыре, а ведь ничего более умного и ценного я не пишу. Поэтому мне непонятно, чего не понимает в моих текстах госпожа Прокопенко, может у неё просто не хватает терпения прочитать их до самого конца?
Вот Курлович, тот понимает, что тексты на самом деле глупые и наивные, и это его даже радует; но они все же не устраивают оригинального мыслителя тем, что как бы начисто убирают его из сферы возвышенного фотоискусства, где он уже вроде прижился, и логикой простых и грубых вещей перемещают в тёмный закуток ничтожного хобби, которое даже творчеством назвать не поворачивается язык. А это жаль, потому что душа у Курловича нежная, тонкая и ранимая, и тянется она к красоте, но останавливается в изнеможении на пошлой красивости. Вот и приходится бедному, ограждая себя от критики, надуваться стыдливой гордостью, как мыльный пузырь, - но так и лягушка умеет. Правда, он еще научился в словесных баталиях кусаться, как собака, и в поединках всех загрызает, но искусство грызни и искусство фотографии все еще разные вещи.
Сам я к искусству прямого отношения не имею, в «фотохудожествах» не замечен, в связях, порочащих меня с искусством не уличён. Я люблю его чисто платонически и, к сожалению, безответно, поэтому о нём и его соискателях я могу говорить – из какой-то непонятной любви к нему, безнадежности и неизбывной глупости - начистоту и даже наотмашь.
Педану тоже не нравятся мои тексты, потому что самолюбивому маститому фотодизайнеру мои вопли и стоны о поруганном искусстве, о правде, смысле и о душе должны быть просто противны.
Ведь дизайнер, в отличие от художника, о художественной правде не помышляет, и совесть его не тревожит, да она ему практически и не нужна. И вправду, зачем она нам?
От неё лишь бессонница к старости появляется, а может и язва открыться, потому что сама она - язва. Миша, вероятно, думает, что его «самовыражение» должно быть всем интересно, и даже, что это и есть суть искусства. Но тут важно кто самовыражается и какими средствами, а главное, что у него за душой. Иной забубенный пьянчуга так выразится, что ему и 15 суток не хватит.
Педан тут же скажет, что я «передёргиваю». Да, передёргиваю, скучно же жить без шуток, подколок и преувеличений – все равно правду не понимают и не принимают. Но я думаю, он на меня не обидится, Миша у нас ведь сверхчеловек, правда карликовой породы, но его самомнению и самовыражению это ничуть не мешает. Я его за это совсем не виню, ведь, как говорит мой друг Гитман, собаки бывают и маленькие, и большие, и они правильно делают, что ничуть не переживают по этому поводу.
Еще Миша упрекает меня в тупости, злобности и паясничаньи, - ни от чего не отрекаюсь. Иронии в моих текстах больше, чем смысла, а тупости хватает на десятерых, может, злобности маловато, но в обществе её, в целом, хватает, так что я не думаю, что туда её надо вносить.
И не ждите впредь от меня ничего кроме глупости, я ведь пишу с единственной целью от вас ума поднабраться, но вы сами умных статеек не пишете, и только меня на все корки ругаете. Но ведь от ругани просвещения в обществе не прибавится, и тупость в умах не растворится, а только размножится.
И как просветлить людям мозги? Умные тексты пишут на таком заумном языке, что ум из них, как уж, ускользает, а в глупых текстах живут лишь низкие истины, которых люди признавать не хотят.
Я ведь зачем пишу – возбудить ваш ум, взбудоражить его, чтобы вы, наконец, дали все ответы на все вопросы без утайки, без передержек и подтасовок, - а вы их все не даете.
Педан удивляется: откуда я все беру? Отвечаю: из собственной головы, все глупости только мои, чужих я не повторяю, своих хватает с избытком.
И про цензуру я не то чтобы все наврал, я просто нагло вас провоцировал. Нешто не знаю я, что для культурного либерала слово «цензура» как красная тряпка для полуграмотного быка. (Я еще слово «госбезопасность» употребил для верности, но на него, к моему удивлению никто так и не среагировал. Может, не заметили, а может, уже стали бояться?) Растормошить надо было вас, чтобы у вас налились глаза кровью, чтобы у вас заострились рога, чтобы хвосты у вас поднялись от избыточного давления. Как, однако, самые пустые, но кодовые слова воздействуют на записных умников! Как они верят в них, потому что делать дело они давно разучились. Впрочем, от вас и требовалось лишь сказать свое слово, а лучше бы два, три, четыре, если вы в состоянии их связать, ну и мысль какую-нибудь развить, если вы в состоянии еще мыслить. Но вы способны только ругаться. Понимаю, трудно – идет деградация, сам с трудом вспоминаю некоторые слова. Но надо нам всем поднапрячься: приходят смутные времена.
Граждане, вы простите меня за то, что я пишу свои подлые тексты, как и Зощенко, на языке и на уровне, доступном для бедных. Я говорю, разумеется, не о зощенковском литмастерстве, даже не о душевной неразвитости, свойственной многим, и, конечно, не о благородной нищете духа. Я говорю об элементарном умственном уровне, который в моих текстах лежит ниже уровня моря. Причем, пишу я не по своей воле, которой у меня практически нет, а по воле узурпатора Безукладникова. Ему хочется бурных дискуссий, может, даже народных восстаний, а я уже ничего не хочу.
Запретите ему печатать мои безумные тексты, наложите на них запрет подвергните злостной цензуре, освободите меня от этой непосильной обязанности. Напишите ему гневное коллективное письмо! Признайтесь в своей умственной лени и импотенции! А также в подлом желании полного покоя.
Я хоть тогда и сам по ночам буду спать спокойно, не просыпаясь от кошмаров, в которых видятся мне то Курлович, то Педан, то они оба сразу. А я их видеть уже не могу, хотя ничего плохого они мне не сделали.
