Мир XXI века меняется с такой фантастической скоростью, что человек за его темпами успевает едва ли. Не отстает в многообразии модификаций и фотография, несмотря на свою «ортодоксальную» зависимость от механики «схватывания» момента реальности и химии его превращения в материальный объект – снимок. С ростом популярности и доступности компьютерных технологий процесс производства изображений утрачивает исключительность, однако удивительные превращения стали происходить и с самим содержанием понятий «автор снимка» и «снимок». Все большую свободу в производстве изображения начинает играть именно техника. Компьютер, в широком значении этого слова, берет на себя ответственность в создании изображения, он корректирует и активно дополняет его, оставляя нас в легком недоумении и страхе: неужели, говоря о мире изображений, мы уже живем в мирах киберпанка? Осторожно, глитч?
Создание любого изображения и его последующий контакт со зрителями можно рассматривать в терминах теории коммуникации. Ведь как устное или письменное сообщение, так и фотография несут в себе определенные смыслы и нацелены, среди прочего, на передачу этих смыслов адресату. При анализе актуального сегодня феномена «глитча» (компьютерного глюка) продуктивной отправной точкой может стать использование математической модели коммуникации К.Шеннона-У.Уивера (1949), которые дополнили классическую линейную модель (коммуникатор-сообщение-канал-аудитория-результат) интересующим нас сегодня компонентом – шумом.
Во времена Шеннона-Уивера шум оценивался скорее негативно. Шум, ошибка, помехи: естественно имелось в виду прежде всего нечто, что искажало чистоту передачи сообщения, неважно, шла ли речь о «естественных» помехах, присущих каналам передачи, или о «семантическом шуме», связанном с точностью формулировки сообщения или особенностями того, кто сообщение воспринимал «на другом конце провода». Основной критерий определения «шума» – его способность сделать сигнал-сообщение более сложным для распознавания, шумом называлось все, что мешало получателю сигнала декодировать его и не входило в изначальные намерения передающего. Однако, рассматривая растущую популярность глитч-арта, мы понимаем, что со времен теории американских исследователей многое изменилось.
В области сегодняшней фотографии такой вид шума, как «глитч», часто рассматривается современными авторами как важный компонент финального сообщения. Другими словами, «глюк», или временный случайный сбой, вызванный особенностями функционирования цифровой машины, в XXI веке уже не что-то, от чего стоит избавляться. Он – часть изображения, порой даже желанный случайный гость, способный вызывать у получателя сообщения-изображения, то есть кого-то из нас, эстетическое переживание.
Одна из авторов сайта «Аббатство А», Razeil, задается вопросом: «Сам по себе-то глитч-арт страшный, если задуматься над ним всерьез: искорёженные лица, раздробленные цифровыми «глюками» тела на фотографиях, вывернутые наизнанку и скрученные в узел полигоны существ в играх… Иногда картинка так сильно «заболела» ржавчиной шальных пикселей и искажений, что и вовсе непонятно, что на ней когда-то было и было ли вообще. Почему многим они кажутся такими сочными и притягательными? Дело в воображении? Мозг додумывает, что погибло там, за занавеской искажения?» [1]
Одним из объяснений растущей в мире популярности феномена глитч-арта и глитч-фотографии может быть возвращение к доминирующему сегодня визуальному контексту. Что представляет собой привычная визуальная среда изображений, с которой мы ежедневно сталкиваемся в городе? Идеальные лица и тела отфотошопленных моделей на рекламных растяжках, красивые люди, красивые формы, реальность сжимается до сонного утреннего столкновения с собственным отражением в зеркале. Остальное – позерство, фикция, королевство кривых зеркал наоборот. Если задуматься, то протест «глитча» – эта тяга к «несовершенству», легитимация права на ошибку – кажется вполне логичной реакцией на искусственность мира, навязываемого нам капитализмом. Почему бы не сместить эстетический фокус на несовершенное, не привязаться к случайности, генерируемой, к тому же, не нами, а машиной?
«Но разве нет чего-то соблазнительного в ошибке лишь потому, что она уводит нас в сторону от изначального намерения, прерывая вереницу задач, целей и результатов, куда-то в миры ненамеренного и непрогнозируемого», – пишет американский исследователь Питер Крапп в масштабной работе по изучению ошибки в современной медиа-культуре «Игры с глитчем: пространство ошибки».
Хм, значит шум тоже может быть красивым?
Многие исследователи современного медиа искусства полностью в этом уверены. Ведь был же в свое время и «красивым», и популярным во Франции, России и Германии декаданс, с его постулатами отхода от общепринятых норм, падением ценности содержания, эстетикой смерти и сомнений в мирских радостях, восхищением и завороженностью темными символами готики.
Задается вопросом определения места и ценности ошибки в современной фотографии и известный витебский фотограф и теоретик Александр Веледимович. Размышляя по поводу формулы искусства, он приходит к выводу о необходимости наличия в нем трех компонентов: любви, информации и ошибки.
«Делай то, что любишь, во что веришь, доноси информацию по правилам, но с ошибками, – утверждает фотограф, – Ошибка привносит в изображение момент нарушения, она непривычна для схемы мира в голове зрителя или существующей, общепринятой схемы искусства. В чем-то это похоже на теорию об интеллекте, о том, как наш мозг воспринимает мир. Человек рискует не заметить того, что вписывается в картину пережитого им опыта, а то, что в этом опыте пока отсутствует, как раз и способно заставить мозг отреагировать. Привычное можно уподобить скучному блужданию по галерее, наполненной не пробуждающими интерес образами, которые будут вызывать у зрителя лишь разочарование».
Выходит, что привлекательность глитча уже может иметь, как минимум, два объяснения. Глитч интересен, потому что выбивается из привычного. Он ярок и, по сути, иррационален. Он также достоин внимания, так как несет в себе протест против фальши «идеальных» картинок. Привлекательной оказывается и его неконтролируемая природа: наконец-то в мире, где нам твердят о свободе и ответственности за собственные решения, мы можем спокойно сложить руки и перенести ответственность на машину.
Современные американские исследователи дошли даже до обоснования целого направления «эстетики глитча», напоминая, что с категорией случайности как одним из инструментов творчества уже активно работали в начале XX века представители дадаизма. Равно как и белые полотна абстракциониста Роберта Раушенберга [2], или созданная полностью из случайных звуков окружающей среды пьеса «4’33’’» Джона Кейджа, произведения глитч-арта скорее создают специфические условия для рождения «сообщения», чем транслируют «то, что хотел сказать автор». И такое искусство кажется естественной реакцией на отчаянно нуждающийся в точке опоры мир.
«Глитч» – неудобен и странен ровно настолько, насколько странными и неудобными кажемся себе мы сами. Бояться его – значит бояться себя. Мир меняется, а вместе с ним, конечно, и содержание и форма искусства.
Страх или наслаждение, приправленное любопытством, – решать все же нам.
____________
1. http://abbacy-a.net/what-is-your-glitch/
2. https://www.sfmoma.org/artwork/98.308.A-C/essay/white-painting-three-panel/
3. https://www.youtube.com/watch?v=fOBitKLkTDM
