«Нам приятно гордиться наличием личного вкуса, но в реальности дела обстоят по-другому. Учитывая требования времени и особенности нашей психологической организации, вероятнее всего мы никогда не сможем уверенно объяснить, что именно и почему нам нравится в искусстве. Без стимула глубже заглянуть в себя, без помощи людей, чья задача заключается в том, чтобы направить наш энтузиазм в нужное русло, понимания у многих из нас просто не случится», – пишут о важности профессии арт-критика философ Ален де Боттон и искусствовед Джон Армстронг, авторы сборника «Искусство как терапия», по мнению «The Times», одного из самых «интеллектуально волнующих» произведений 2016 года.
В разговоре о роли арт-СМИ, на мой взгляд, главным является вопрос об ответственности. Документируя, описывая, анализируя искусство современников, критики играют заметную роль в формировании «полиции вкуса» – метафора, хотя и сильная, но близкая к реальности. Погружаясь в истинные причины создания того или иного произведения, «вписывая» и объясняя его ценность для культуры, искусства и истории, они передают сообщение сегодняшним и будущим поколениям: «Да, этот автор нашел нужные слова для описания происходящего. Да, его/её работы способны вызвать отклик у многих. Да, им удалось приблизиться к пониманию себя и своего времени».
В визуальном хаосе, ярко характеризующем начало нового тысячелетия, арт-фильтр нужен людям больше, чем когда бы то ни было. А авторы «Искусства как терапии» оправданно предостерегают: «Мы должны стать более требовательными в отношении того, чему мы отдаем предпочтения в еде, СМИ, архитектуре или способе проведения досуга. При выборе во всех этих ситуациях на нас ложится не меньшая ответственность, чем при покупке безопасного автомобиля».
На популярном сайте «Bird in Flight» есть рубрика с полезным названием «Почему это шедевр», как раз призванная стать путеводителем для аудитории онлайн-журнала в сложном мире современной и классической фотографии. Критики раздела анализируют произведения Нан Голдин, Синди Шерман, Дианы Арбус и многих других. Среди объектов анализа одного из последних материалов – снимок с изображением взрослой азиатской женщины, целующей отрезанную голову свиньи. Его автор – накануне трагически ушедшей из жизни молодой китаец Рен Ханг, о творчестве которого сейчас начали особенно много говорить.
К сожалению, поиск ответов на вопросы: «По какой причине мы должны обратить внимание на работы Ханга? Почему фотография матери фотографа, целующей тушу животного, вынесенная в заголовок редакцией журнала, заявлена как шедевр?» – не увенчались успехом. Ценность творчества погибшего художника объяснялась журналистом и куратором Александром Ляпиным образными метафорами, связать которые с фотографиями Ханга порой было непросто, тем более, что в качестве одного из ключевых понятий критик неожиданно вынес понятие «любовь».
«Его называли авантюристом психозов, который стремится к самому пределу, к краю, где любовь превращает нас в нечто целое, неразделимое». «Он придумывал свои иероглифы, в которые вкладывал свидетельства любви. Он склеивал обнаженные тела, показывая обреченность каждого на самость, чтобы уменьшить страдания от депрессии, не чувствовать бессилия от мысли о тщетности своего присутствия в этом мире» – комментирует фотографии Рена Ханга Александр Ляпин.
Даже беглого взгляда на работы молодого китайца достаточно, чтобы понять, что с любовью у него были специфические отношения. Их визуальный лейтмотив – голые юноши и девушки в странных позах, часто выставляющих напоказ гениталии. Кадр, выбранный редакцией «Bird in Flight» в качестве отправной точки «шедевральности» творчества Ханга, был взят из альбома, посвященного матери фотографа. В альбоме мало снимков, и почти на всех женщина снята в контакте с мертвыми животными и птицами. Она позирует в постели, с уже упомянутой головой свиньи, целует ее или примеряет на себя наподобие огромной маски.
На первый взгляд серия вызывает отвращение, вторая естественная реакция – сочувствие автору и его матери. Очевидно, что фотограф был подвержен сильным разрушительным эмоциям, заставляющим его искать в организации подобных постановок терапевтический эффект. Однако, в них вряд ли можно разглядеть свидетельства любви или какую-либо «шедевральность». Ни как арт-критику, ни как обычному зрителю она ничего не говорит мне о времени, о культуре или об истории. Но говорит о другом – о тяжелом душевном состоянии молодого человека.
На страницах «i-D», еще одного сайта, посвященного искусству фотографии, за несколько дней до публикации материала с комментариями Александра Ляпина, творчество Рена Ханга упоминалось в связке с менее восторженными возгласами. Название статьи арт-критика из Австралии Венди Сайфрет (Wendy Syfret) ясно очертило её позицию: «Настало время поговорить об одержимости искусства «гением-мучеником». Подзаголовок формулировал вопрос в плоскости далекой от поисков «цельностей любви» и звучал следующим образом. «Приносит ли нам на самом деле вред корреляция творчества и психических заболеваний?»
Убедительно и с должным уважением к их состоянию Сайфрет анализирует статистику и возможные причины возникновения расстройств у представителей творческих профессий и приходит к выводу о необходимости прекратить ассоциировать психические болезни с настроениями обреченных на страдания романтиков.
«Боль, которую переживают творческие люди, почему-то совершенно по-другому представляется в публичном пространстве, – пишет Венди. – Когда от депрессии страдает бухгалтер, это психология. Когда в депрессии художник – это поэзия».
В депрессии нет ни шарма, ни «шедевральности». Не нужно возвеличивать неуместными метафорами типа «лучших в своем поколении» человека, переживающего тяжелое психическое расстройство, которое порой может даже заставить его или её расстаться с жизнью. Он, как и все, нуждается в сочувствии, понимании и любви.
Признаюсь, критическая оптика ряда экспертов, используемая при анализе творческого наследия Рена Ханга, кажется мне неадекватной. По сути, её зачастую, вообще, сложно назвать критикой. В описании поводов считать снимок матери Рена с мертвой свиньей шедевром я не нашла ответов на такие, на мой взгляд, логичные вопросы.
Что значит для взрослой азиатской женщины позировать перед камерой, одетой лишь в нижнее белье? Насколько это унизительно или шокирующе? Почему автор решил именно таким образом представить образ своей матери? Какой именно культурной и символической нагрузкой обладает в контексте Китая изображение свиньи? Почему для своего концептуального высказывания фотограф выбрал такие частные, интимные сцены с поцелуем головы животного и совместным с ним сном?
А пока ответов на эти и другие вопросы нет, я бы не спешила относить несомненно достойные анализа и внимания арт-сообщества работы Рена Ханга к шедеврам. Смерть никого из нас не делает героем. В депрессии нет ничего ни романтического, ни гениального.
Ален де Боттон и Джон Армстронг называют арт-критику «заглядыванием за кулисы в поисках истинных причин». За темным и тяжелым занавесом работ Ханга я вижу историю личной трагедии, о которой логичнее говорить в терминах одного из самых высоких в мире уровней самоубийств в Китае, о среднем возрасте в 15-34 года, решающих сегодня покончить с собой китайцев, о высочайшем общественном давлении, которую испытывает сегодня азиатская молодежь, о слабых попытках оказать им нужную помощь на институциональном уровне… Но, возможно, разговор на эти темы выглядит менее «шедевральным» и визуально шокирующим, чем снимок женщины, целующей мертвую свинью.
