Недавнее интервью Анны Комиссаровой с Данилой Ткаченко, представленным в материале colta.ru как «новая звезда российской фотографии», вызвало массу вопросов, выходящих за рамки рассуждений о дефиниции понятий «современность», «искусство» и «фотография». Проект «Родина», в ходе которого «звезда» с ассистентом поджигали и снимали горящие заброшенные дома, поднимает гораздо более базовую, фундаментальную проблему. Что представляет из себя человек и его границы? И почему последнее время между человеком и художником некоторые решительно не желают ставить знак «равно»?
Бородатая шутка «я – художник, я так вижу» уже не кажется смешной, когда уверенный в «избранности» творец набирается смелости и выходит из комнаты. Теперь в попытках «расставить некие точки внутри себя» он не следует стратегии отца-одиночки из «Я и ты и все, кого мы знаем» Миранды Джулай, поджигая собственную руку. Комплекс сверхчеловека дает ему право решать, что черное, и что – белое, самостоятельно. Что сжигать, а что сохранить. Старые дома, которые московский фотограф, решает задействовать в проекте «Родина», в интервью он описывает как «хлам», «трухляшечка», «говно, в котором можно копаться или сжечь». «Не мое – не жалко,» – так, кажется, говорили дети с соседнего двора?
«Вот ты попадаешь в деревню, в которой жили люди, видишь их вещи — письма, фотографии, кучи журналов и газет, и вся эта трухляшечка начинает тебя захватывать, очаровывать. Можно засесть на чердаке и сидеть там сутками. Я провел много времени в этих домах. Там нет электричества, но есть нормальная постель и печь. И вот ты там сидишь, копаешься целыми днями и погружаешься в некое замутненное состояние. Такую тарковщину. Есть у него это состояние сновиденческого блуждания. В какой-то момент я решил расстаться с этим радикальным образом. Конечно, это по-русски: взять и на хрен сжечь. Нелогично и неправильно, но я и не претендую на какую-то правильность. После двух лет для меня это был самый логичный выход из ситуации,» – отвечает фотограф на вопрос о причинах ностальгии по старым вещам, от которой он «очищался» поджогами.
Другими словами, у художника была «ситуация» и оптимальный способ, который он решил использовать для того, чтобы выйти из нее – поджечь и сфотографировать чужие дома. Наверное, мы должны были усмотреть в этом акте аллюзии на акции Петра Павеленского или фильмы Тарковского? Но нет, до поджога дверей Петр зашивал свой рот и прибивал к Красной площади собственную мошонку, а финалом философских монологов Доменико, персонажа «Ностальгии», стал акт публичного самосожжения. Эти оба эпизода – прекрасная иллюстрация тезиса Марины Абрамович, который художница и мастер перформанса озвучила в 2015 году в TED-talk на тему «Искусство состоит из доверия, хрупкости и связи между людьми», заявив, что «единственный способ изменить сознание и мир вокруг нас – это начать с себя».
Однако, проект «Родина» привлек внимание не только подкованной в области фотографии и искусства общественности.Вопросы звучат и со стороны «нехудожников», чьи мнения представлены, например, в материале gazeta.ru. А так ли заброшены были дома, уничтоженные фотографом? Так ли он компетентен в определении, что ценность, а что восстановлению не подлежит?
Но то, что волнует лично меня, лежит даже не в плоскости определения степени ценности сожженных домов. Если на минуту спуститься со ступеньки концептуального дискурса и посмотреть на «проект» с позиции объективного наблюдателя, а не обремененного постмодернизмом человека, ситуация будет выглядеть тривиальнее и в чем-то скучнее.
Есть человек, который ходит по чужим и, по его словам, заброшенным домам (но почему тогда «заброшенным», если там – «нормальная постель и печь»?), копается в не принадлежащих ему вещах, а потом их уничтожает. Личную «ситуацию» он решает разрушением чужого, банальным нарушением границ, агрессией, насильственным внедрением в пространство «другого».
В психологии и психотерапии «границы» – термин более, чем популярный. В самом простом смысле, они означают раздел между «мое» и «не мое», «Я» и «Я другого». А в их нарушении и размытости кроется причина проблем в самых разных сферах человеческих взаимоотношений и психического здоровья: от шизофрении и насилия в семье до повышенной раздражительности от навязчивой рекламы в публичной среде.
Гибкость психологических границ может определяться как личностными качествами, так и культурой страны, в которой родился и живет человек. Например, советское «наследие» считать пространство вне собственного жилища «общим» (т.е. «ничейным») явно повлияло на негласные нормы нашего взаимодействия с другими. И если в Монголии, ввиду особенного, бережного отношения к природе, неприемлемым считается ломать даже сухие ветки деревьев, то на просторах бывшего СССР этической проблемы между мое/ничье, как видим на примере проекта «Родина», может порой и не ставиться.
Здоровые, «субъект-субъектные», отношения между людьми характеризуются уважением ко мнению другого, принятием его/ее мировоззрения, они лишены как эгоцентризма, так и жертвоприношения, пишут психологи. Но такой тип взаимодействия возможен лишь тогда, когда каждый из нас, вне зависимости от профессиональной роли, которую мы в этот момент исполняем, по-честному разберется с начинкой и границами собственной личности. Уважать другого можно лишь уважая себя. А значит сжечь или сохранить «хлам» стоит внутри собственного, а не чужого дома, каким бы заброшенным он не выглядел. Ведь то, что один человек может считать «хламом» и «трухляшечкой», для другого может оказаться дорогим и важным. Своим. И этот шаг, соглашусь с Мариной Абрамович, – единственное условие как искусства, так и жизни в гармонии с миром.
«— Ты недавно закончил новый проект «Родина». От чего очищался на этот раз?
— От ностальгии по старым вещам, она меня как-то притягивала. Сжигание хлама расставило некие точки внутри меня» (Colta.ru, 23 ноября 2017).
