Фрагмент видео-текста. Полное видео на YouTube-канале Andrey Troitsky


Prague printemps - Autoportrait, 1990 © Jan Saudek

Работы Яна Саудека представляют собой сублимацию — сексуальное в них превращается в эротическое. Иными словами, витальное и стихийное через эту сублимацию становится осмысленным. Присмотритесь к его фотографиям, на самом деле они не являются выражением сексуального желания, реализованным для того, чтобы возбудить его в нас, зрителях. Нет, они представляют собой некоторое идеальное пространство, пространство красоты, грезы, которая при этом приручает и организует стихийное. Раскрашенные вручную анилиновыми красителями черно-белые отпечатки никак не представляют собой пространство обыденного, пространство животного инстинкта или пространство проституированного взгляда. Сублимация здесь осуществляется не только самим приемом — автору удается найти уникальную и живую форму, она, с одной стороны, полна жизненной энергии, а с другой — выводит эту энергию в пространство эстетического и в пространство осмысления. 

My First Portrait of Veronika Schiele, 1994 © Jan Saudek

Возможно, вы захотите возразить: если одна из целей сублимации состоит в том, чтобы приблизить представление какого-то предмета к идеалу, то разве это не требует идеальной формы, правильной и отточенной? Тогда как в работах Яна Саудека форма, напротив, изменчива и случайна. Например, женщины на его фотографиях вовсе не обладают идеальными фигурами. Да, это так, Саудек не стремится сделать их идеальными. И здесь необходимо пояснить, что движение к идеальному, которое присуще сублимации, вовсе не означает внешней идеальности. На самом деле та задача, которую решает сублимация, заключается отнюдь не в том, чтобы нечто идеализировать, как бы покрасив уродливый фасад в яркий и нарядный цвет. Нет. Задача сублимации сложнее – она заключается в том, чтобы привести то, что изначально было грубым и животным к состоянию утонченного, и при этом сохранить ту энергию, которая в стихийном присутствует, и только тогда это имеет смысл.

Однако вернемся к нашей теме, а именно, к желанию. Какова природа желания? – такой вопрос я поставил в начале сегодняшнего разговора. На самом деле этот вопрос тесно связан с творчеством Саудека, хотя нам, возможно, не сразу удается его разглядеть. В работах мастера тема желания скрывается за поверхностью образов, она как бы растворена в тех сюжетах, которые мы наблюдаем, проступает через раскрашенные тела его моделей. 

This Star is mine, 1975 © Jan Saudek

Давайте спросим себя: что выражают собой эти сюжеты, эти полуобнаженные или обнаженные женщины, увиденные на фоне неизменной одной и той же стены, которая напоминает, то ли небо, то ли поверхность воды, то ли осыпающиеся узоры песка? – еще мгновение, и поверхность эта изменится, приобретет новые очертания, обнаружит себя как древняя карта континента или окаменелая кожа доисторического животного, на которой отобразились все события его жизни и катаклизмы планеты. Разве за этими телами, непривычными и одновременно простыми, не скрывается нечто еще, нечто, что наполняет их, нечто, что в виде крови течет под этой гладкой или шершавой, упругой или, напротив, увядающей кожей, но неизменно светящейся, как бы излучающей некоторый свет? Да, это так и есть. Там струится желание. Не случайно Саудек нередко прорисовывает тонкой кистью эти вены на руках, груди, шее. 

The Childhood, 1997 © Jan Saudek

Это есть не что иное, как желание, проступающее в нас самих. Оно может принимать разные формы и направления, но за всем этим разнообразием людей и желаний находится некоторый один принцип, нечто, что мы никогда не можем до конца схватить, но о чем всегда догадываемся, и к чему хотим прикоснуться. 

Вопрос о природе желания на самом деле является метафизическим вопросом, поскольку он перешагивает за порог материального, за порог тела, за границы того, что нам в нашей обыденности нравится или, напротив, отталкивает нас.

The Target (Death of a Soldier), 1984 © Jan Saudek

Долгое время желание принято был понимать как нехватку чего-либо, и, на первый взгляд, это выглядит очевидным. Если, например, я желаю именно этот костюм, который мне нравится, то это означает, что у меня нет такого костюма, что мне его не хватает, что без него я по какой-то причине не могу обойтись. Если я влюблен в некоторую женщину и желаю ее, то это означает, что в ней есть нечто, чего нет у меня, и мне не хватает этой женщины. Надо сказать, что первым, кто сформулировал именно такой взгляд на природу желания был греческий философ Платон. Эта концепция изложена им, в частности, в диалоге «Пир». В таком подходе причина возникновения желания заключается в нехватке чего-то, и такая концепция очень хорошо объясняет наши физические потребности: у нас появляется жажда, когда нашему организму недостает воды, голод, когда мы нуждаемся в пище, а потребность в тепле, когда нам холодно. Однако, как только мы пытаемся объяснить с помощью этой теории наши желания, не связанные с потребностями тела, все сразу становится сложным и неоднозначным. Дело в том, что в реальности мы наблюдаем нечто, что концепция «нехватки» никак не может объяснить, а именно: наше желание всегда находится за пределами наших потребностей, оно не исчезает от того, что мы обрели некоторый объект, который его воплощает.

Я хотел бы обратить ваше внимание на то, как тема «желания» реализуется в творчестве Саудека. Я мог бы сказать, что его фотографии представляют собой пространство феерического, и через эту свою интонацию они вновь говорят о желании. Эта интонация не психологическая или житейская, здесь желание превращается в эстетическое — в красоту. В снимках Саудека жизнь лишена стремления к обладанию или доминированию, если оно и присутствует, то лишь как театральная игра и всплеск энергии. И еще, было бы ошибкой видеть в работах Яна Саудека только воплощение витальности. Природа желания, сложнее, она включает в себя противоположности, такие как любовь и ненависть, притяжение и отталкивание, рождение и исчезновение. 

Вот эта работа представляет собой рифму с традицией живописи, получившей наименование «vanitas vanitatum». Это библейское выражение, взятое из латинского перевода книги «Экклезиаста» — «суета сует». В эпоху ренессанса возник такой тип натюрмортов, которые на символическом уровне отображали эту идею. Одним из наиболее частых мотивов в них, некоторым обязательным элементом, являлся череп — символ конечности человеческого бытия — он часто изображался посреди изысканных вещей, блюд или цветов.

Slavic Girl with her Father, 1998 © Jan Saudek

В этой фотографии Саудека конечность бытия сталкивается с эротизмом молодого и прекрасного тела. Лежащая модель рассматривает череп без иронии на лице, как если бы она смотрела на него как на собственное отражение в зеркале времен, которое вдруг на мгновенье открыло ей фатальную правду, но в то же время ее жест — намеренный и какой-то возвышенный задает особую театральность действия. Две эти интонации соединяются, и тогда вопрос о мимолетности бытия повисает в воздухе, словно это брошенная невзначай фраза или тронутая на виолончели струна. Вопрос этот становится атмосферой образа и обращен прекрасной девушкой уже не к самой себе, а к существованию: «Почему так устроена жизнь?».

Полное видео на YouTube-канале Andrey Troitsky
https://www.youtube.com/watch?v=NcFQrFOJJ2c&t=2s