Идет война народная

Партизанская война. Народная война. Война всех поколений, всех социальных слоев против тех, кто пришел извне на их землю. Против чужих и примкнувших к ним. Это явление стало в Великую Отечественную войну одним из самых знаменательных. Партизаны — самый центр войны, самое средоточие трагедии и народного сопротивления. Однако долгие годы партизанское движение не имело своей визуальной истории. Оно было определено 10-15 каноническими снимками, кочевавшими по всем крупным выставкам, посвященным Победе.

Д.Чернов. Партизаны. 1941. РГАКФД

Партизанили все: взрослые, старики, дети. Идеология партизан — их земля, их дом. Их Мир, который был до того, как пришли чужие. И поэтому партизаны — патриоты. Для того чтобы понять, почему уходили в партизаны — семьями, деревнями, колхозами, — достаточно посмотреть на снимки, которые в советское время публиковали под рубрикой «Зверства фашистов». Уже много лет нет той, советской, идеологии, но факт зверств, факт захвата, насилия, жестокости остается фактом. Чужие, фашисты, пришедшие на землю людей мирно живших своей жизнью, принесли туда разрушение и смерть. За один отказ от участия в общественных работах на захватчиков — порка, за отказ от отправки на работы в Германию — виселица. В ответ — массовый исход в леса, в партизаны. Массовое ожесточение тех, кто не были солдатами, и в ответ на жестокость — жестокость еще более устрашающая. И волна насилия фашистов, повлекшая за собой насилие партизан, порождает еще большую волну со стороны агрессоров — за одно упоминание о партизанах, за одно подозрение в помощи партизанам — смерть, принимающая все более массовые формы. Можно много рассуждать, будучи историком, об эскалации насилия на оккупированных территориях, приводя директивы нацистского руководства. Но никакие, даже самые идеологически изощренные, директивы, направленные на подавление и истребление других народов, не могут заставить оккупантов действовать с той мерой жестокости, которая была проявлена. Карательные отряды, массовая резня, уничтожение целых деревень из огнеметов, сжигание заживо, виселицы вдоль дорог — все это, что было на оккупированных советских территориях, все это было выражением страха завоевателей.

Автор неизвестен Гитлеровские палачи согнали жителей всей деревни на мучительное и постыдное зрелище – порку ни в чем не повинных мирных жителей (снимок найден у убитого немца) 1942 РГАКФД

Этот ужас видели дети. На фасаде булочной висят повешенные. И в леса уходят не только крестьяне, но городские жители. В 1943 из Смоленских лесов, после освобождения этого края, выйдут партизаны отряда «Смоленцы». Выйдут, чтобы вернуться к мирной жизни. Просидевшие в лесах, сматывая бинты, чистя картошку, городские женщины в горжетках, деревенские в ватниках, молодые ребята, убежавшие в лес еще детьми и ставшие там взрослыми, старики. Город и деревня сошлись в партизанах против одного врага — без пощады, обозленного и чужого. Война и дети — одна из самых страшных тем. Подростки, по природе своей угловатые и радикальные, в партизанской войне стали силой сокрушения. В этом возрасте нет чувства смерти и нет ощущения невозможного. Если возможно все, то энергия маленьких человечков, которые еще не стали мужчинами и женщинами, становится смертоносной. «Истребила свыше 350 гитлеровцев и пустила под откос 6 воинских эшелонов противника» — это о молоденькой девочке из белорусской деревни. Другая, 18-летняя, «организовала взрыв двух мостов, пустила под откос 4 эшелона, захватила «языка». Маленькие мальчишки становятся разведчиками и связными. А куда им деваться, если у них, кроме отряда партизан никого больше нет? Если дядьки в треухах и солдатики, прошедшие окружение и плен, стали им семьей? Но у этих детей была цель, простая и понятная, очень далекая, но зависящая от каждого из них, — чтобы кончилась война, чтобы враг ушел. И эта цель оправдывала их подвиги. Партизаны не были террористами. Они не воевали с мирным населением. Они воевали только с врагом, пришедшим на их землю. Возможно, опыт партизан не только той, II Мировой войны, и не только партизан, действовавших на советской территории, изучают сегодня те, кто готовит террористов, и те, кто борется с ними. Но в ту войну дело было в другом: линия фронта с врагом проходила по живому, по собственному дому, через собственную семью, поэтому уходили в партизаны.

Н. Максимов Юная партизанка Мария Кузьмина (18 лет), награжденная медалью «Партизану Отечественной войны» II степени (она организовала взрыв двух мостов, пустила под откос 4 эшелона, захватила «языка») 1943 РГАКФД

Очень многие военные фотокорреспонденты прошли испытание партизанской съемкой. Рассматривая большие объемы военной фотографии, можно увидеть, как росло мастерство снимающих, от первых, порой неумело постановочных, кадров войны первого года, когда мастера довоенной фотографии оказывались один на один с новой реальностью, не укладывающейся в рамки их старых приемов, до фотографии второго-третьего года войны, когда фронтовые будни, сражения становились четко отснятым материалом (отснятым настолько профессионально, что страшно задуматься, что бои не постановка, а привычное зрелище, в котором фотограф — не зритель, а участник, с рефлекторной реакцией на то, когда — стрелять, а когда — снимать). Так и фотография партизанского движения. Первые съемки в партизанских отрядах Подмосковья и Брянской, Смоленской областей зимы 1941-1942 годов еще условны. Великие фоторепортеры советского «соцреалистического» репортажа 1930-х годов, мастера, снимавшие в эффектных ракурсах для журналов «Огонек» и «СССР на стройке», оказываются не готовы к съемке войны. Но уже 1942, 1943 год в жизни партизан запечатлены на великих фотографиях. Михаил Трахман, Яков Давидзон создают едва ли не каждодневную хронику партизанской жизни. И если Давидзон, активно работавший на Украине, был мастером портретной фотографии, выступал как классический фоторепортер, сопровождая партизан на марше, то Михаил Трахман превратил свою работу в создание настоящих картин, многоплановых, сложных, с глубоким, заполненным подробностями пространством. Этот мастер научился использовать лес как великолепный съемочный павильон, осознавая естественный ландшафт и свет как настоящие инструменты для создания ракурсной фотографии, соединяющей в себе живописность старой художественной фотографии и динамизм конструктивизма.

Петр Вершигора Празднование в Сумском партизанском соединении по случаю успешного форсирования Днепра и 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции (на переднем плане С.А. Ковпак пляшет) Город Лоев, Белоруссия, 1942 РГАКФД

Специального рассказа заслуживают снимки Петра Вершигоры. Профессиональный киноактер и кинорежиссер 1930-х годов, актер «характерных ролей», он в апреле 1942 года является начальником бригады кинофотокорреспондентов политотдела 40-й армии. В июне 1942 по заданию разведывательного отдела Брянского фронта переброшен в тыл противника, где проходит партизанский путь от командира разведывательной роты в партизанском соединении С.А. Ковпака до командира 1-й Украинской партизанской дивизии. После войны его судьба будет связана с преподаванием военной теории и писательским трудом, он не вернется в кинематограф. Но все свои партизанские годы Вершигора продолжает снимать. Эти фотографии — взгляд человека, профессионально — и как партизанский командир, и как режиссер — схватывающего суть и эмоцию каждой ситуации. Его фотокамера работает в режиме киносъемки: вот она снимает хронику общим планом — уничтожена автомашина с фашистами; вот она приближается, «влезает» в посиделки за столом, пляшет из стороны в сторону вслед за танцующим 7 ноября партизанским командиром. Вершигора обращается с камерой так, как будто она — продолжение его глаза, глаза человека, живущего общей жизнью и смертью с окружающей его действительностью.

Не все имена фотографов партизанского движения сохранились, некоторые из сохранившихся — псевдонимы, за которыми скрывается реальность. Если в годы войны обозначение деревни литерой «Н.», а авторства — фамилией «Дружелюбов» были масками, одной из форм необходимости военного времени, об истинной причине которой мы уже никогда не узнаем, то за годы хранения снимков в архивах эти обозначения приросли к ним навечно. На этой выставке немало фотографий, снятых неизвестными представителями фотографического братства. И по тому, что кажутся они чуть более личными, менее постановочными, по-настоящему жизненными, понятно, что делались они теми, кто жил с партизанами в лесах, кто был частью их мира, их повседневной жизни, их походов и подготовок к операциям. Эти фотографии — дневники партизанской жизни. Независимо от того, что мы не знаем имен их авторов и не можем до конца представить себе их судьбы и судьбы героев их фотографий.

Михаил Трахман Санитарка партизанского отряда перевязывает раненного на поле боя Белоруссия, декабрь 1943 РГАКФД

Постановка и хроника, просьба к фотографу сняться на память и просьба фотографа изобразить «для истории» тот быт, которым жили в партизанских отрядах. Среди снимков, представленных на этой выставке, есть и постановка, и фиксирование внезапно изменяющейся реальности. Порой хроника, снимки реального боя выглядят по-картинному пышными. Санитарка бинтует голову раненому бойцу; за ними в глубине продолжается бой. Фотограф создал картину, по которой впору писать сочинение о боевых буднях партизан. Но стоит всмотреться внимательнее, и понимаешь, что на бинтах проступает кровь, понимаешь, что так романтично выглядела в тот момент сама реальность. Романтичнее фильма, красивее придуманной художником картины. В такой момент по наитию фотограф сдергивает с реальности покров обыденного, фиксирует то мимолетное упоение красотой войны, от которого пьянеют идеалисты. Рядом — другая война. Холодное фиксирование постфактум. Прошел бой — смотрят подбитую технику. Вошли в населенный пункт — вот снимок парада. Эти снимки, кажущиеся в своей простоте картонными, — хроники, снятые камерой очень усталого человека-партизана-фотографа. В фотографической истории партизан есть полюсы холода, есть горячее ядро. Но история партизанского движения в фотографии будет неполной, если из нее будет удалена хоть одна из ее частей.

Историческая наука ХХ века, особенно «Школа Анналов», научила внимательному обращению с историей масс, которая, в приближении, оказывается историей индивидуумов, творящих самое историю. Фотография партизанского движения Великой Отечественной войны настаивает на том же постулате: в войне не было безымянных героев, не было неизвестных, имена многих могли не сохраниться, как и имена снимавших их фотографов, но каждый из них был личностью, и у каждого из них была судьба. Каждый из них своим личным участием двигал маховик большой истории, которая стала Великой. Без личного выбора каждого из них не было бы ни сопротивления всего народа, ни самой Победы.