Историю латиноамериканцев в фотографии можно назвать грязной. Часто, мы оказывались объектом искаженной интерпретации: гротескные стереотипы и образы расистского толка, представляющие латиноамериканцев в патологическом виде, гиперсексуализировано, криминализовано, как больных, бродяг или мёртвых. Как правило, камера относилась к нам плохо. С развитием фотографических технологий с середины 19 века в 20 веке, становилось легче, и запечатлеть латиноамериканцев на фотографиях и плёнке, составить культурное представление о них. Однако, до сих пор у нас перед глазами стоят стереотипные представления о латиноамериканцах, возникшие с самого начала.
Детальную картину латиноамериканской фотографии также трудно восстановить. Требуется исследование и просмотр семейных архивов, библиотечных коллекций и поиск утерянных архивов, чтобы запечатлеть сложности и прочие обстоятельства нашей жизни без повторного распространения ложных и вредных представлений.
Кен Гонзалес-Дей (Ken Gonzales-Day), визуальный художник из Лос-Анджелеса, наиболее широко известный по своей позднейшей серии «Стёртое Линчевание» (Erased Lynching), начатой в 2002 году и продолжающей пополняться и сейчас. Он исследует и коллекционирует латиноамериканскую фотографию 1850-1950 годов. Этот столетний период, в ходе которого фотографические технологии стремительно развивались, был решающим, дезориентирующим столетием для американцев мексиканского происхождения в Калифорнии, многим из которых пришлось научиться жить в Соединенных Штатах в качестве граждан «второго сорта» в соответствии с Договором Гваделупе-Идальго 1848 года.
Это было время лишения собственности, перемещения и рассеивания для Мексиканских Американцев, а также век, отмеченный насилием, депортацией и давлением, направленным на то, чтобы стереть след латиноамериканцев в истории. В это время латиноамериканцы постоянно были на краю исчезновения, как говорит Гонсалес-Дэй, хотя собранный им фотоархив обещает уберечь нас от забвения.
Jesse Alemán: Расскажите об архивах и коллекциях, которые вы исследовали, чтобы найти ранние латиноамериканские фотографии.
Ken Gonzales-Day: Когда меня попросили собрать подборку работ для этого выпуска, я покопался в своём архиве, который, строго говоря, даже не архив. Это некоторое количество коробок в моём шкафу и в моём гараже, и картинки на компьютере, собранные во время исследовательской работы. Это очень импровизированная коллекция. Я писал кое-что об истории линчевания на Западе, но по ходу дела у меня возник интерес к тому, чтобы собрать коллекцию латиноамериканского портрета из Калифорнии с 1850 по 1900 год. Будучи сам калифорнийцем, я интересовался старыми калифорнийскими родами, чьи следы до сих пор остались в Лос-Анджелесе, в виде названий улиц и других мест. Я хотел узнать больше о своём городе, да и всём штате в целом, и занимался этим порядка года. Многие фотографии, собранные мной, были найдены в местных архивах и университетских библиотеках, таких как Библиотека Банкрофт в университете Беркли, Сиверовский центр исследования истории Запада в Музее национальной истории (Center for Western History Research at the Natural History Museum), и Публичная библиотека Лос-Анджелеса. Однако, кое-какие изображения были найдены в ходе моего исследования истории линчевания на Западе. Кое-что я взял из своих семейных архивов, чтобы расширить количество представленных изображений и охват времени.
Alemán: Ваше первоначальное исследование касалось периода 1850-1900 годов, но затем вы расширили его границы до 1950. Когда вы смотрите на фотографии латиноамериканцев за этот век, что «цепляет» ваш взгляд? Какие образы, тренды и темы в этих портретах?
Gonzales-Day: Я профессор искусствоведения, и я обучаю фотографии. Я видел множество книг по истории фотографии, и одна из вещей, которые привлекли моё внимание, и не только в масштабе США, но и по всему миру – почти полное отсутствие людей Латинской расы. Когда мы думаем о том, кого здесь, в штатах, подразумевают под такими словами, как Чикано, латиноамериканец или американец мексиканского происхождения, изображений этих людей крайне мало. Именно от этого я отталкивался с самого начала. Я подумал: – «ну хорошо, но портреты же делались, надо их найти». Должны были быть люди, имевшие возможность документировать свою жизнь, и они должны были ценить такие фотографии. Мы все привязаны к нашим семьям, и всегда в доме, хоть где-нибудь, есть фотографии дедушки с бабушкой, ещё кого-то. Я очень быстро отыскал традиционные студийные портреты, но также нашлось и множество коммерческих фотографий, сделанных для каких-то целевых показов, театра, деловых целей, или открыток и рекламы. Были темы Дикого Запада, Калифорнии, как страны возможностей, или фотографии, посвящённые истории и экспансии Соединённых Штатов. Вы увидите образы коренных американцев (индейцев), разрушающихся миссий, и идеи «деградации» людей испанской крови, известных как калифорнийцы (Californios). Эта идея, конечно, была расистской, и была весьма популярна, да и сейчас ещё пользуется успехом в некоторых кругах.
Alemán: Если охватить весь диапазон вашего исследования, как изменения в фотографической технологии повредили, изменили или повлияли на отражение латиноамериканцев? Как разные технологии распространяли или поддерживали расистский взгляд на них?
Gonzales-Day: Это непростой вопрос. Одна из вещей, с которой мы сталкиваемся постоянно, это идея так называемого «типа». В истории формирования рас, эта идея была способом группировки людей, которая вела к расовой градации. В случае латиноамериканцев, мы видим весьма сложную историю расовых категорий в Соединённых Штатах, в частности, в Калифорнии мы видим два «сквозных» тренда в ранней фотографии. Первый из них – это «калифорнийцы», с более светлой кожей, владельцы земли, подчёркивающие свою принадлежность к среднему классу, в том числе, и через формальную студийную фотографию, одежду, и все признаки классического портрета в западноевропейском стиле. Второй – «туземцы», смешанные в расовом отношении, и существующие вне закона, как бандиты. Эти два подхода снова появляются на фотографиях, в изображениях состоятельных людей на отдыхе, во время пикников и прогулок, в красивой одежде – и, в противовес им, менее преуспевающие люди на работе, в поле, перед разрушающимися миссиями и другими ветхими зданиями, часто с инструментами в руках. Это образ культурного расслоения среди латиноамериканцев.
Alemán: Определённо, студийные портреты проводят чёткую границу, отделяющую некоторые латиноамериканские семьи, принадлежащие к среднему классу с высокими доходами, особенно в Калифорнии, главным образом в Лос-Анджелесе, в 19 веке, придавая этим людям подчёркнутую элитарность. Это поднимает вопрос доступности: для кого был доступен заказ подобного портрета? И какова разница между студийными портретами и другими фотографиями, которые вы отобрали, снятыми вне студии?
Gonzales-Day: Это зависит, конечно, от времени, так как технологии менялись, но. Конкретно, к 1870-80, камеры становятся легче и их легче носить с собой, так что появляется много фотографий, сделанных на открытом воздухе – случайных кадров на пикниках, семейных общих планов, которые сняты относительно оперативно, с использованием достаточно светочувствительного материала. Чарльз Ламмис (Charles Lummis), например, начав в 1884 году свой поход через всю страну, и пришедший в итоге в Калифорнию, восхищался испано-мексиканскими калифорнийцами. В конце 19 века Ламмис часто путешествовал с камерой и сделал много цианотипов. Он мог делать экспозицию и отпечаток в течение одного дня. Его работы были «на переднем крае» фотографической технологии того времени. Студийные фотографы, работавшие с камерами большого формата, также могли выезжать на фотосъёмки банкетов, различных событий и выступлений, и делать затем отпечатки для продажи туристам. Открытки, виды и визитные карточки в это время также получают всё большее распространение. Так что, в конце века применение фотографии становилось всё более разнообразным.
Alemán: В свете этого, расскажите об использовании фотографий из «Стёртого Линчевания». Вы переснимали фотографии и открытки, изображающие цены линчевания, после чего удаляли в фотошопе тело линчёванного, заменяя его, на лица белых палачей. Объясните этот процесс и место ваших собственных фотографий а общей линии латиноамериканских фототехнологий, которую вы описали?
Gonzales-Day: Серия «Стёртое Линчевание», которая была начата около 2002 года, появилась как ответ на возрастание немотивированного насилия на границе между США и Мексикой. Мы видим в основном волну антииммиграционной риторики, поднявшуюся на рубеже этого века. Меня только что шокировали новости о людях, убитых землевладельцами за пересечение границы частных владений, и было общее убеждение, что стрелять в мигрантов – допустимо. Я, чья семья здесь уже несколько столетий, думаю, что это совершенно неправильно, и это всё продолжается, и антииммигрантская риторика продолжает звучать. Помня об этом, я хотел посмотреть на историю расистского насилия в отношении латиноамериканцев в Калифорнии и на Западе в целом, которое, как я думаю, во многом упущено из виду. «Стёртое» говорит о том, что тела погибших латиноамериканцев стёрты из нашей истории, и не включены в неё вплоть до сегодняшнего дня. Мы хорошо знаем историю линчевания в Соединённых Штатах, направленную против афроамериканцев. BLM, протесты в связи с делом Флойда и другие современные события поддерживают нашу общую обеспокоенность этой проблемой. В этой связи у меня возникает вопрос: почему погибшие латиноамериканцы рассматриваются с иной точки зрения? Почему их заключение или смерть не фиксируются таким же образом? Как американец мексиканского происхождения, я глубоко обеспокоен этим.
Представления о латиноамериканцах меняются как бы по дуге, от невидимости к видимости, и обратно. Мы всё время находимся на грани этого стирания.
Поэтому, моя работа, как визуального художника, состоит в том, чтобы постараться создать объект, который покажет мои чувства миру. Поэт смотрит на мир, его опыт, и пишет стихи. Работа художника очень похожа на это: мы исследуем мир, как всякий человек, и затем создаём что-то, надеясь, что результат даст начало новому исследованию. Это что-то – художественная работа. Серия «Стёртое Линчевание» началась, как попытка побудить людей осознать социальную динамику, которая делает такие истории возможными, и динамику, которая делает их видимыми или невидимыми. Это идея. Искусство – это идея. Для меня, удаление тела в этих сценах предотвращение ревиктимизации этих убитых.
Переходя к последней части вашего вопроса – как это связано с более широким вопросом о представлении латиноамериканцев? Как мы можем извлекать уроки из нашего прошлого, и как это поможет нам найти связь и понять, что такое быть латиноамериканцем сегодня? Представления о латиноамериканцах меняются как бы по дуге – от невидимости к видимости, и обратно. Мы всегда на краю стирания.
Alemán: Как относительно новый термин, "х" в слове Latinx (латиноамериканцы) маркирует отсутствие чего-то, но также делает что-то присутствующим. Ваш проект делает что-то похожее: он выносит на передний план то, что было стёрто, и одновременно использует само стирание как художественный акт. Так что, с вашего позволения, я задам такой вопрос: кого, или что, вы добавили бы в эту коллекцию изображений?
Gonzales-Day: В некоторых проектах, я уже работал со значением "х". Что такое "х"? Он связывает гендерные роли, вопрос формирования гендера, и также перекрывается с туземными культурами. "Х" открывает нам все альтернативные пути бытия, которые были, хотя бы частично, у наших предков. Нам нужно добавить различные гендерные и культурные выражения "x". Вы думаете о "x" как о скользком пространстве, где случаются потери, но если вы немного повернете "x", он может стать плюсом (+). То есть, всё дело в том, как "х" умножает или трансформирует наше нынешнее состояние, чтобы скорее дать новые возможности, чем сократить старые.
Alemán: Это важнейший момент, потому что "x" не столько отмечает что-то, сколько отмечает, что что-то есть. В этом смысле, что фиксируют фотографии их вашего латиноамериканского (Latinx) архива?
Gonzales-Day: Фотография – это всегда фиксация чего-то, а для нас в особенности – это память, взгляд назад. Как только народный образ выходит из книги памяти и попадает в архив, язык и значение этого образа меняются. Поэтому, одна из вещей, которые латиноамериканцы должны сделать – это собирать и сохранять всю эту информацию и историю. Было некуда собирать наши истории, негде хранить их, и так много материалов пропало.
Alemán: Одна из представленных в вашей коллекции тем – тема мексиканских бандитов. Будь это фотографии Хоакина Мурьеты (Joaquín Murieta), Тибурисио Васкеса (Tiburcio Vásquez), Панчо Вильи (Pancho Villa), или других, неизвестных персонажей, бандиты (bandido) были одной из основных тем в течение того столетия, фотографию которого вы собирали. Но одна фотография в вашем собрании стоит особняком: похоже, что это латиноамериканец, принимающий позу бандита, на котором ничего нет, кроме шляпы, ковбойских сапог и черного нижнего белья, и двух револьверов в руках – так сказать, шесть пуль наготове. Какая история стоит за этой фотографией?
Gonzales-Day: Это, похоже, фотография 40-х или 50-х годов, и мне кажется, это похоже на то, что было очень популярно в районе Лос-Анджелеса: ранняя гей-культура журналов о физической подготовке, ориентированных на мужчин. Это не обязательно непосредственно гей-издание, но определённый флёр оно содержит такой флёр, с молодыми людьми, делающими гимнастику и меняющимися от девяностофунтовых слабаков до мускулистых, спортивных парней. Некоторые из этих изданий были о маскулинности, не напрямую связанной с сексуальностью, а некоторые – о стилях жизни, где идеи маскулинности были применимы. Эта фотография как раз в таком стиле. Судя по фону, это студийная фотография, И позирующий парень довольно спортивный. На нём ковбойские сапожки, пояс «вестерн-стиля», а револьверы в руках наизготовку. Там даже не слишком хороший фокус но, на мой взгляд, эта фотография «продаёт» идеи маскулинности и фитнесса, помимо очевидного образа сексуального бандита. Он играет с этой бандитской мифологией, которую мы очень часто видим в поп-культуре, и в латиноамериканской культуре тоже, где полагается изображать мачо, демонстрировать те или иные черты «настоящего мужчины». Исторически, бандитов фотографировали сразу после ареста и заключения под стражу, и оно продавались до дня публичной казни. Образ преступника продолжился и при президенте Трампе, который использовал его, чтобы обеспечить себе победу на выборах и еще больше разделить нашу нацию. Но в этой конкретной фотографии, мы видим иное использование образа, с двояким толкованием: Парню просто нужны деньги? Он жертва? Или имеет какие-то полномочия? Я не знаю ответов, но эта фотография определённо вписывается в сложную историю изображения бандитов.
Alemán: Наконец, что эти фотографии рассказывают об истории латиноамериканцев такого. Что бы противоречило известным её иллюстрациям? Что отличает эти архивы от, скажем, истории англо-америки, или коренной, азиатской, или истории темнокожих жителей США?
Gonzales-Day: Прежде всего, надо сказать, что у всех нас есть элемент «работы на камеру». Всегда есть элемент показного в любой фотографии, в любой культуре, потому что она используется, как способ отметить событие, например день рождения или свадьбу. С самого начала, фотография была особой вещью, чем-то, сделанным «по поводу», и я думаю – это её универсальное свойство. Вы увидите в латиноамериканской фотографии универсальные темы, маркирующие специфические ситуации. Но, есть и другие моменты, отражающие специфические обрядовые костюмы данной культуры, уровень разницы между классами, сложность, стиль, образы денди. В нашей фотографии можно найти так много того, что отражает специфику конкретной культуры, её онёры. Что это такое – быть латиноамериканцем? Что из этого распознаётся окружающими? Многое в нашей идентичности нуждается в сообществе, взаимопонимании, консенсусе. Важность прошлого, предков, вопрос нашей связи с «другими» связаны с идеей существования в качестве диаспоры. Мы – перемещённые? Находимся ли мы там, где должны быть? Являемся ли мы новой идентичностью? Я уверен, что латиноамериканцы – важная часть истории США. Но при этом, мы по-прежнему недостаточно представлены – на всех уровнях.
Оригинал на сайте Aperture
Перевод с английского Александра Курловича
