В этом году фотографическое агентство Contact Press Images отметило свое тридцатилетие, и на фестивале Visa pour L'Image в Перпиньяне была продемонстрирована экспозиция «Contact/s 30: The Art of Photojournalism». Агентство было основано в 1976 году фотографом Дэвидом Бёрнеттом и журналистом Робертом Пледжем, и сегодня представлено тридцатью двумя фотографами. Среди них такие фамилии, как Маккалин, Лейбовиц и Сальгадо (прим. редакции).
Дэвид Бёрнетт
Дэвид Бёрнетт, основатель и «одна из наиболее важных подписей» агентства Contact — из того же списка титулованных имен, что и Алон Рейнингер, Дон Маккалин или Анни Лейбовиц. По прошествии тридцати лет, избороздив весь мир, он неумолим в своей констатации: несмотря на все перемены и сложности, лучшей работы в мире не существует. Для журнала PHOTO фотограф подытоживает свою карьеру.
-За те тридцать лет, как вы являетесь фотографом агентства Contact, что на ваш взгляд, изменилось более всего в сути вашей профессии?
Все невероятно эволюционировало, особенно, в течение последнего десятилетия. Журналы, с которыми мы работали, изменились, и аппаратура, которой мы пользовались, особенно для передачи изображений, стала совершенно иной. Сегодня конкуренция и нужды медийных средств информации временами обуславливают ситуацию, при которой большее внимание уделяется скорее скорости, нежели качественному уровню изображений. Прибавляется больше в скорости информации и отнимается больше в размышлении над изображениями. Это меня чрезвычайно огорчает. Это же и стало одной из причин, по которой мы вместе с Робертом Пледжем искали новые способы для функционирования и передачи изображений, стараясь не работать всегда с одними и теми же журналами и предлагая работу, что более всего соответствовала бы нынешнему облику того мира, в котором мы живем. В эпоху, когда я освещал актуальные события, а было это двадцать лет назад, мне приходилось доставлять пленки в Нью-Йорк самолетом. Работая в закрытых географических зонах, во время революции в Иране, например, я половину своего времени тратил на фотографирование, а другую половину на то, чтобы добраться до аэропорта, где следовало найти пассажира, который летел бы в Париж или Нью-Йорк и мог согласиться взять мои пленки с собой! Сегодня же первое, что вам говорят при посадке на самолет, — не берите с собой незнакомые предметы. Да к тому же, у каждого фотографа сейчас есть свой собственный компьютер, что предоставляет ему идеальную автономность.
-Сегодня и вы тоже продолжаете работать подобным образом?
Я работаю в цифре, когда это совершенно необходимо, но в течение пяти лет снимаю камерой Speed Graphic 4×5. Редко приходится встречаться с теми, кто работал бы так же. Весь мир использует цифру. Действительно, мы фотографируем все более быстро, но ведь необходимо также думать и о «постпроизводстве». Днем вы снимаете, затем возвращаетесь в гостиничный номер, где работаете еще три часа — редактируете, записываете, ретушируете. Сегодня в репортаже необходимо быть очень «поливалентным», уметь без промедления войти в образ одного из тех парней, кто водит мотоцикл, в образ техника фотолаборатории, который будет ретушировать изображение весь вечер. Надо владеть четырьмя, пятью профессиями одновременно! Люди тратят на двадцать часов больше на выполнение той же работы, что и раньше, но вовсе не обязательно, что она будет лучше оплачиваться. И при всем при этом, нет ни секунды для размышления — все происходит мгновенно.
-Новому поколению фотожурналистов, рожденному в то же время, что и агентство Contact, сейчас тридцать лет. Что вы думаете о них?
Я дружен со многими фотографами в возрасте от двадцати до тридцати лет. Многие из них черпают вдохновение в моей работе так же, как я в двадцать два года был вдохновлен работой Дэвида Дугласа Дункана. Но вот что меня всегда удивляет, так это незнание молодым поколением истории фотожурналистики. Им известно о том, что происходит сегодня, как меняется мир, но большинство из них не ведает, кто такой Жак-Анри Лартиг. Они не знают произведений, датируемых периодом второй мировой войны, не знают ни 1950-1960 гг., ни того, что создавалось журналами Paris Match, Vogue и т.д. А ведь это необходимейшие ориентиры.
-Помимо технологической перемены, каким образом эти тридцать лет работы изменили вас лично?
Я женат почти двадцать лет. У меня есть дочь. Ей сейчас двадцать. Из всего, что если и могло заставить меня измениться в жизни, — это ее рождение. Однажды я решил, что не хочу смотреть, как она растет, находясь при этом по другую сторону Земли. Прежде как бывало — я уезжал по работе, что должна была длиться неделю, но мог задержаться до трех месяцев. Стало быть, я позволил себе поменять один стиль жизни на другой. И у меня нет никаких сожалений по этому поводу — я ведь из тех редких фотографов, кто был женат всегда и в течение уже столь долгого времени.
В освещаемых мною историях я чередую репортажи из регионов, полных отчаяния, и таких, где приходится быть свидетелем вещей позитивных. Часто спрашиваю себя: «Но что же все-таки я там делаю?» А бывают и моменты, когда чувствую даже определенное благословение в том, что доводится находиться среди людей благородных и интересных. Я вспоминаю обо всем этом, когда сталкиваюсь с жизнями самыми простыми и не могу не отдавать себе отчета в важности предоставленного шанса, что позволил осуществиться таким замечательным встречам. Когда работаю, встаю очень рано, это так, — в четыре-пять часов утра. Но делаю это не для того, чтобы пойти в кабинет, а чтобы поймать необходимую атмосферу и освещение. Два года назад мне был заказан репортаж о ковбоях в штате Монтана. Так вот лучи утренней зари бывают просто великолепны. Не знаю — какая другая профессия может позволить мне жить таким образом.
Роберт Пледж
Нью-Йорк. Воскресное утро. Роберт Пледж, основатель, работает у себя в кабинете. В течение тридцати лет он, антрополог по образованию, искушенный джазмен, направляет всю свою энергию на организацию потока изображений агентства Contact. Между парой телефонных звонков и партией в софтбол (вариант бейсбола с легким мячом, прим. ред.) со спонсируемой им командой «Боб» Пледж объясняет журналу PHOTO секрет долголетия агентства, которое, как думали его основатели, продержится, самое большее, десять лет.
-В этом году вы отмечаете тридцатилетие Contact Press. Что чувствуется по прошествии тридцати лет, прожитых в фотографии?
Мною действительно прожита половина жизни в фотографии. Когда я начинал, во время войны во Вьетнаме, то не мог и предположить, что агентство войдет в третье тысячелетие. Мы думали, что просуществуем, самое большее, с десяток лет. Это тем более удивительно, если принимать в расчет перемены, произошедшие в течение этих трех десятилетий с фотожурналистикой. Я полагаю, мы выдержали потому, что у нас не было каких-то заоблачных коммерческих устремлений. Не в пример большим французским традиционным агентствам мы всегда хотели жить небольшой структурой, служащей той основополагающей идее, суть которой сводится к желанию представлять собой группу независимых фотографов, свидетельствующих о происходящих в мире событиях. Заниматься серьезной работой, по-настоящему, и не повторять того, что делают другие агентства. К тому же, когда Марк Рибу и Анри Картье-Брессон предложили мне работать на «Магнум», я отказался, потому что они уже были звездами. Я им сказал, что у них нет во мне необходимости.
-У вас репутация человека требовательного в работе и, одновременно, весьма по-отечески относящегося к своим фотографам. Как вы определяете свою роль?
Я не являюсь директором агентства в смысле коммерческом или административном. Скорее всего, вижу себя в качестве главного редактора. Я пришел из антропологии и мне любопытно все, что происходит вокруг. Я взвешиваю степень своей неосведомленности и знаю, что в контакте с другими и постигается значительно больше, и мир видится объемнее. Это скорее нечто вроде обмена между фотографом и мной, майевтика (сократовский метод стимулирования мышления и установления истины, прим. ред.) — для лучшего понимания темы. У меня часто возникают вопросы относительно кадра: почему фотограф придал изображению такую композицию, что он хотел сказать своей серией? Все по-прежнему происходит в неформальной атмосфере, пусть сами вещи по сути своей и изменились. Если в семидесятые годы большинство фотографов базировалось в Нью-Йорке, где расположено агентство, то сейчас они разбросаны по всему миру. Но я всегда очень внимательно слежу за их работой. Со своей стороны отказываюсь кадрировать фотографию, и когда фотографы думают о подобном, мы всегда обсуждаем эту тему. Я отношусь к «пуристам» — не люблю, когда изображения подвергается какому-либо вмешательству со стороны.
-Неужели у вас никогда не возникало желания самому выступить в качестве создателя изображений?
Я много путешествую — Азия, Латинская Америка, Африка, как некогда Чад и Ливия, со своим другом Раймоном Депардоном. Всегда интересно постигать то, как устроен мир, разговаривать об этом с фотографами, у которых вовсе не обязательно есть время на открытие новых мест. Никогда не испытывая желания стать фотографом, я всегда чувствовал, что есть люди, наделенные фотографическим талантом, обладающие особенностью регистрировать индивидуальную манеру состояния души или событий. В том, как я понимаю данное средство информации, мне хочется помогать фотографам в поисках формы, в их продвижении на шаг дальше. Дон Маккалин, например, никогда не нуждался во мне при создании своих известнейших изображений. Но мы можем делать с ним определенные экспозиции. Они, не являясь для него самоцелью, могут быть необходимы для продолжения существования его творчества. Вмешиваюсь я там лишь, где это может иметь какой-либо смысл.
-Каково неотъемлемое качество хорошего фотографа. То же ли оно, что и тридцать лет назад?
Я полагаю, что фотограф должен обладать тем неотъемлемым любопытством по отношению к миру, что побуждает его сорваться с места и рисковать. Что до остального, то всему можно научиться, во всем можно совершенствоваться. А также, этот фактор «любопытства» — он всегда является решающим, основополагающим даже. Это та отправная точка, что лежит в основе целостного визуального представления о мире, в котором мы живем. И это всегда было нашей главной целью в течение всех тридцать лет.<…>
