Пятнадцать лет назад в коридорах издательства «Планета» еще можно было встретить очень пожилого человека небольшого роста. Его звали Анатолий Васильевич Егоров. Он умер почти восьмидесятилетним, в 1986 году, через год после помпезного празднования сорокалетия Победы. Все семидесятые — восьмидесятые годы у него, как и у других военных репортеров, брали негативы, отпечатки для участия в выставках, посвященных Великой Отечественной войне. Фотография в тот момент была иллюстрацией, подтверждением, восхвалением — вполне вербальным высказыванием на заданную тему в жестких, определенных «свыше» рамках… Во время Великой Отечественной войны Егоров снимал в осажденной Одессе и в Сталинграде, на Курской дуге и в Праге, на Дальнем Востоке во время войны против Японии. Он был востребован. Настолько, насколько мог быть востребован и понят фотограф советского времени. Мало кто знал тогда о его съемках довоенной поры, тем более, что Егорова, как и многих его сверстников, снимавших на фронте, постигла утрата: в тылу, в Москве, в первые месяцы войны во время бомбежки был почти полностью уничтожен его архив.

Только позднее стало ясно, что и оставшееся наследие Егорова из тридцатых годов уникально: он запечатлел великую историю великой авиаторской эпохи рекордных беспосадочных перелетов, всеобщего увлечения авиацией. Он не стал летчиком, начав фотографировать очень рано, с шестнадцати лет, и, когда вся страна бредила авиацией, уже был известным фотографом газеты «Рабочая Москва». Не только его статус, но и дружелюбие снискали ему симпатию знаменитых Чкалова, Коккинаки, Громова — летчиков, героев мифов. Фотограф так любил самолеты, что говорил с летчиками на их языке, а его фотографии были наполнены воздухом и жаждой полета — чувствами, внятными его друзьям, близким и целому поколению сверстников. Егоров, снимавший репортажи и портреты людей тридцатых годов в стиле своего времени, усвоив родченковский ракурс и шайхетовский монументализм улыбчивых лиц, оставался мастером со своим непохожим лицом. Он был незаметен и скромен, он изображал ликование толпы на встрече полярных летчиков из-за спин, скромно наблюдая происходящее со стороны. Так, что в его объектив попадала картина события целиком, но создавал он ее незаметно, как архивариус, собирающий ценнейшие свидетельства времени. Его портреты в ракурсе снизу — отражение удивления зрителя перед радостью современников. Его панорамные фотографии самолетов и строек, смонтированные из кадров обычной репортерской Лейки, совершенны по технике, но как будто происходят из другого времени, времени повествовательной авторской фотографии двадцатых годов…

В войну Егоров был корреспондентом «Фронтовой иллюстрации», самого многотиражного иллюстрированного издания военного времени.

Предыдущая — Первая — мировая война в России была запечатлена фотографами-любителями. Их съемки создавали пространство правды о войне, часто не совпадавшее с официальной версией событий. В Великую Отечественную любительская фотография, повествующая о военных буднях, практически не публиковалась, война осталась в снимках официальных военных корреспондентов. Но Егоров оставил о войне не только событийный, но и лирический репортаж. Когда в 1970-х появились фильмы о войне «с человеческим лицом», с лирическими героями и любовными линиями, человеческими драмами на фоне войны, вспомнили и снимок Егорова из Чехословакии «Пусть солдаты немного поспят…» — с маленьким солдатиком, уснувшим в обнимку с псом, который, как это случалось, сопровождал солдат по фронтовым дорогам. Фотография, сделанная в последние недели войны, спустя десятилетия стала одним из немногих лирических свидетельств реалий Великой Отечественной.

В послевоенные годы Егоров снова стал репортером вполне мирных «Известий», «Советской России». Его жизнь, как и у многих других военных фоторепортеров, была вполне благополучной: он не был забыт в последние годы жизни, его фотографии помнили зрители и специалисты. Но, как часто бывало с фотографами в СССР, многие произведения Егорова существовали никак не ассоциируясь с именем автора.

Остается надеяться, что выставка избранных произведений мастера в Доме фотографии утвердит его имя в ряду классиков советской фотоискусства.