Атже

Эжен АТЖЕ (1857-1927) вошел в историю мировой фотографии как беспристрастный и одновременно поэтический летописец Парижа. Об его жизни известно не очень много – он начинал как бродячий артист, но профессия эта не приносила достаточно средств для его существования и жизни его спутницы-актрисы, и где-то в начале 1890-х он попытался в качестве приработка заняться фотографией, которая в ту пору была весьма прибыльным предприятием. Естественно, при удачном стечении обстоятельств, наличии начального капитала, раскрученной рекламе и прочим сопутствующим факторам, которые не всегда дают одинаково успешные результаты.

Самый простой и наиболее гарантированный заработок давала портретная бытовая фотография, но она требовала помещения, которое находилось бы в людном месте и было бы достаточно – как теперь говорят – «раскручено», то есть имелся определенный круга состоятельных клиентов. Но главное, эта работа требовала предельной усидчивости в самом прямом смысле слова – нужно было постоянно находиться в стенах своего ателье и быть постоянно готовым угождать прихотям требовательного клиента, ибо только он был гарантом достойных гонораров.

Этот путь не устраивал странствующего комедианта. И он выбрал необычную нишу в этой уже ставшей привычной в Париже профессии – он стал странствующим фотографом!

Но странствия его не выходили за пределы этого вечно манящего к себе города.

Он снимал многое из того, что попадалось ему на глаза, и все то, чьи изображения можно было продать. Его покупателями были, в основном, художники, декораторы, сценографы, карикатуристы, архитекторы, коллекционеры – но не фотографий, а, скажем, городских фонарей или фонтанов, – то есть те, кто коллекционировал не сами сооружения, а их изображения. А так как в Париже было достаточно сооружений – церкви, мосты, скульптуры, витрины магазинов, декоративное убранство домов, интерьеры и многое, многое другое, – изображения чего можно было коллекционировать, а еще больше людей, которые собирали эти изображения, то Атже никогда не оставался без работы. 

Кроме того, он предлагал свои услуги антикварам, архитекторам, библиотекарям и многим другим специалистам, кто мог нуждаться в визуальной документации чего угодно. Фотографии его использовали как зрительную подсказку для того, чтобы разглядеть вещь, запомнить ее характерные детали, подробно изучить ее особенности, наконец, чтобы просто иметь под рукой ее изображение. Ведь та эпоха еще не могла сравниться с днем сегодняшним по обилию всевозможных изображений, окружающих нас буквально на каждом шагу!

За тридцать лет своей фотографической карьеры, по примерным подсчетам людей, изучавших его творчество, Атже сделал от восьми до десяти тысяч всевозможных фотографий и продал несколько тысяч отпечатков, сделанных с этих негативов. Полагают, что сегодня на руках еще остаются несколько тысяч его фотографий!

Он всегда один бродил по Парижу и окрестностям со своей громоздкой камерой – в основном он снимал на стеклянные негативы формата 18х24 сантиметра, затем возвращался на Монпарнас, где находилось его жилье, в котором была оборудована крохотная лаборатория, где он проявлял негативы и делал с них отпечатки. Иногда он предлагал подборки своих фотографий продавцам книжных магазинов и букинистам, но чаще продавал фотографии сам, с годами обзаведясь солидным кругом как постоянных, так и разовых покупателей.

В принципе, Атже был одним из многих коммерческих фотографов Парижа, которые зачастую делали похожие снимки, особенно это касалось достопримечательностей города. Они, как и Атже не претендовали на то, чтобы их снимки назывались произведениями. А он, как и они, зачастую просто фиксировал бесконечность объектного мира, окружавшего его. Но что-то все-таки выделяло его снимки из общего потока фотоизображений тех лет, если время выбрало его. А мы – сегодняшние зрители, – спустя вот уже сто лет, также выбрали из множества изображений именно его и продолжаем внимательно вглядываться в них, пытаясь понять механизм их притягательной силы. 

Как сформулировать феномен притягательной силы его фотоснимков? Как дать ему определение? В 1930 году молодой американский арт-дилер Жульен Леви, один из тех, кто принял активное участие в популяризации творчества парижского фотомастера, писал своей знакомой о впечатлениях от знакомства с коллекцией Атже: «Фотографии подарили мне божественное лето … нет ничего лучшего, что бы я мог сейчас себе пожелать, чем окружить себя отпечатками Атже, каждый новый, что я открываю для себя (а их тысячи), есть настоящее откровение».

Что же так пленило молодого, но уже искушенного в тонкостях изобразительного искусства американца? Предельная простота и ясность изображения, бесхитростность сюжетов, удивительная адекватность формального решения и одновременно некий налет сюрреальности – неочевидность замысла и таинственность состояния.

Как же это могло получиться, что, снимая зачастую то же самое, что фиксировали десятки его коллег-современников, ему удавалось зафиксировать нечто особенное? Однозначного ответа на этот вопрос, наверное, и не существует. Ведь если бы можно было бы сформулировать рецепт создания произведения, то творчество закончилось. Ибо без таинства нет творчества.

Можно, конечно, примитивно попытаться дать объяснение этому феномену.

Большинство его коллег, снимая те же сюжеты, честно фиксировали их, а Атже делал это лишь в те моменты, когда этот сюжет нравился ему, был созвучен его внутреннему камертону. Но разве это что-то проясняет в механизме творчества?!

Мне уже приходилось сталкиваться с подобным явлением, в частности, когда довелось видеть многие фотографии чем-то похожего на Атже замечательного чешского фотографа Иозефа Судека – он много печатал на старой советской фотобумаге не самого лучшего качества, но всегда было в его отпечатках нечто удивительное. И, что парадоксально, после его смерти отличные фотомастера неоднократно пытались на самой лучшей фотобумаге – пробовали и Ильфорд, и Кодак, и Агфа Геверт – печатать с его негативов, и в результате они получали отличные отпечатки. Но стоило положить рядом оригинальные судековские принты, и ты понимал – они живые, а рядом лежат лишь качественные манекены!

В начале 1920 годов начал проявляться интерес к творчеству Атже. Одним из первых с его работами знакомится американский фотограф Ман Рей, который тогда жил в Париже. Оказалось, что они соседи – оба жили на одной улице. Ман Рей приобретает у Атже несколько десятков его снимков, некоторые из них он публикует в журнале, а один – на обложке печатного органа художников-сюрреалистов. Несколько позже он знакомит с самим Атже двух американцев: молодую женщину-фотографа Беренис Аббот и совсем тогда юного Леви. Оба буквально с первого взгляда попадают под очарование увиденным – они поражены творчеством парижского фотомастера. Аббот начинает регулярно посещать старого мастера, беседует с ним, Атже понемногу рассказывает о своем творчестве, показывает большое количество фотографий. Завязывается приятельский контакт.

В 1927 году Атже внезапно умирает. Его работы потихоньку распродаются доверенным лицом фотографа. Аббот уговаривает душеприказчика и в 1929 году приобретает все оставшееся содержимое его фотолаборатории – 1300 стеклянных негативов и 7000 отпечатков, собранных в несколько альбомов. Эта коллекция отправляется в Америку. Аббот предлагает Леви, который еще при жизни Атже приобрел несколько десятков его работ, объединить усилия по популяризации творчества фотографа. Леви, будучи более состоятельным, вкладывает в это свои средства и открывает в 1931 галерею, в которой состоялись первые показы работ парижского фотомастера. А Аббот полностью поглощена попытками отработать технологию печати с негативов парижанина. Это оказывается очень непростым делом. Дело в том, что Атже практически до самой смерти пользовался уже почти забытой к этому времени технологией альбуминной печати. 

Несмотря на очевидные недостатки последней – неодинаковая чувствительность к разным участкам спектра, приводившая, в частности, к непроработке участков неба, общая низкая светочувствительность, что увеличивало время получения отпечатков, и прочие аспекты, заставившие фотографов еще в начале столетия полностью перейти на более стабильные желатиновые технологии, – у альбумина было и свое достоинство – удивительно мягкая передача тональности. Поэтому бесконечные попытки получить похожие на авторские отпечатки долго не давали желаемого результата – они разительно отличались от оригинальных принтов Атже. 

Задачей же Аббот было достичь не только похожести по контрасту и тональности отпечатков парижского мастера, но и попытаться подобрать цвет отпечатков, ибо альбумин давал ярко выраженный светло-терракотовый оттенок, которого она пыталась достичь посредством тонирования желатиновых бумаг разными составами.

Это было необходимо для достижения целостного эффекта при составлении экспозиций, где на ряду с оригинальными фотографиями выставлялись и отпечатки с приобретенных негативов, сделанных Аббот.

Как можно понять из приведенного отрывка из письма, Леви поражен увиденным, и вместе с Аббот они начинают совместные акции по раскрутке за океаном неизвестного там фотографа. Их усилия не пропадают даром, и к середине тридцатых имя Атже становится известным в арт-кругах Соединенных Штатов.