Григорий Михайлович Чудаков. Фото Евгении Ремизовой
Умер Григорий Михайлович Чудаков (23 октября 1926—14 ноября 2011). Ответственный секретарь, зам. главного, а потом многолетний (и последний в истории журнала) главный редактор «Советского ФОТО». При нем журнал стал называться «Фотография», у него на глазах рассыпался СССР, не была построена новая Россия, о которой мечтали, и журнал, с которым он был, в котором он прожил тридцать лет, перестал существовать. В начале 1990-х «Фотография» (как и сама фотография) оказалась не нужна. Но этот человек, соединявший в себе мудрость придворного лиса и знания черепахи, продолжал работать, писал, преподавал. Последние двадцать лет (вдумайтесь, почти столько же, сколько прошло в самой активной борьбе за выживание, за публикации, в борьбе про- и контра-) он не был заметной фотографической фигурой, его не показывали по телевидению, не печатали с ним интервью на целый подвал. Но он был. Как некий третейский судья, к мнению которого прибегают в крайнем случае, но, когда наступает такое время, идут к нему.
Он поддерживал связи между поколениями внутри фотографии, между историей и сегодняшним днем фотографии самим фактом своего бытия. Был — и тем защищал. Был — и тем свидетельствовал. Потому как он, и никто другой сделал первые совместные (еще советско-американские) сравнительные публикации фотографии времен Второй Мировой войны, он знал обо всех выставках и истории создания фотографических книг, вышедших и рассыпанных, так и не дождавшихся овеществления в тиражах советской эпохи. Он хранил в своей памяти множество интриг, блистательных, как шахматные партии, без понимания логики которых невозможно объяснить появления тех или иных публикаций в журнале «Советское ФОТО», невозможно объяснить фотографические прорывы и допуски к публикациям и выставкам того, что стали показывать в Москве начиная с середины 1980-х. Он не был явным лидером, но он был участником тех фотографических событий, которые стали возможны благодаря перестройке и гласности, тех самых событий, благодаря которым политические течения второй половины 1980-х — откуда родом современная Россия — обрели визуальное подтверждение в фотографиях. Новая фотография в нашей стране вышла к зрителю благодаря гласности, и эта же фотография сделала гласность реальным фактором изменения жизни общества; фотография дала подтверждение тому, что не может больше продолжаться как было. Чудаков не был революционером. Скорее, эволюционистом по своим убеждениям. Он до последних лет преподавал в Московском государственном университете на журфаке, в школе старой и консервативной, но именно консерватизм — как оболочку сохранения традиции и как платформу для создания преемственности — он ценил в школе. Пусть один из сотни его студентов был в состоянии осознать с кем и для чего он общается во время бесед Чудакова в его мастерской с видом на Москву, это было якорем, сохраняющим фотографию в исторической реальности.
Григорий Михайлович был знатоком, политиком, учителем, женолюбом, франтом. Восьмидесятилетним он умел появиться в обществе с цветным платком в петлице и целовать ручки фотографическим дамам, шепча комплименты на ушко так, будто фотография — Версаль, и усталые тетки-фотографы настоящие фотографини, он умел услышать новости и передать их столь остроумно, что ни у одного собеседника не появлялось ощущения сплетни. Он умел соединять отдельные ниточки в стройные последовательности фактов, дружил с белыми и черными и никого не судил. Он пережил борьбу с космополитизмом и гонениями по пятому пункту в том возрасте, когда молодому человеку кажется, что перед ним открыты все дороги, особенно, если он талантлив (а Чудаков был талантливым человеком), потом — спустя двадцать лет — в годы борьбы за право отъезда из страны для многих — он опять оказался в ситуации на волосок от потерь, но уже рискуя гораздо большим — многолетними опытом, интересной работой в той области, где мест мало, а профессионалы на перечет, но, как должно было в советское время, все обязаны быть идеологически проверенными кадрами. Чудаков прошел в игольное ушко, он продолжал работать в «Советском ФОТО», и дело не в том, что фотография была гаванью, где можно было укрыться от политических бурь внутренней советской политики, он просто точно управлял кораблем своей судьбы. А потом, в восьмидесятых, так же взял в свои руки штурвал главреда «Советского ФОТО» и журнал не рассыпался в конце 1980-х, не закрылся в 1991-м, с трудом перевалил шестидесятипятилетие основания, переименование и затонул уже в 1994-м с новым именем (может быть, оно и было метафизической ошибкой, ускорившей конец?) Одним из самых страшных событий для истории отечественной фотографии стал пожар в редакции журнала, случившийся в начале 1990-х. После этого знания, память Чудакова стали порой единственным источником событий, материалы о которых хранились в анналах журнала, или просто происходили при нем.
В 1990-е Григорий Михайлович был активным участником фотографической среды, в ту пору преддверия Интернета, когда личное общение и присутствие на выставках и тусовках было способом формирования среды, сохранения в ней связей. Он знал старых и новых, внимательно наблюдал за происходящим, давал интервью, интересовался молодыми. Волны обновлений в 2000-е все дальше сносили его известность в сторону от основных путей медиа, кое-как освещавших фотографическую жизнь в стране, но для профессионалов, работавших в фотографии давно или глубоко (что, впрочем, часто одно и то же), его авторитет и значение были непререкаемы.
Ушел из жизни один из последних могикан фотографии, той, какая была у нас в стране в ХХ веке.
