2 апреля 2014 года в эпицентре современного искусства – «Галерее Ў», излюбленном пространстве социализации минского «культурного гетто», открылась фотовыставка, которая, вероятно, запомнится многим. Немного провокации, немного осторожной провинциальной эротики, чуток игр в постмодернизм и современность, как ее можем видеть и строить мы сами. Белорусский фотограф Александр Веледимович, известный своими черно-белыми портретами-историями неулыбчивых людей, а также снимками родного «тихого Витебска», впервые, в формате персонального проекта, вынес на обсуждение то, что обычно остается по ту сторону экрана монитора. Выстроенные согласно хронологии событий нескольких лет жизни автора, снимки под ироничным названием «I wanna be a contemporary (artist) actor» представляют овеществленный вариант виртуального ЖЖ-дневника самого фотографа.
Загадки ожидают внимательного думающего зрителя повсюду: от открытых вопросов самой афиши, содержащей вместо объяснений только 17 ключевых слов, до внутренних историй, которые автор рассказывает в каждой отдельной «главе» визуального повествования. Сам Александр Веледимович хитро старается оставаться максимально далеким от озвучивания подсказок. Пресс-релизы по его просьбе писали два независимых критика, на вернисаже собственное мнение также было запрятано где-то за неуверенностью и смущением от присутствия большого количества гостей. Беседуя в лучах уже теплого апрельского солнца с фотографом на скамейке напротив галереи, хотелось попытаться спровоцировать его проговориться и все же соскользнуть в (пусть субъективные) ответы о современности, актерстве и белорусской фотографии.
– Саша, первый вопрос прост. Выставка называется «I wanna be a contemporary artist actor». А зачем тебе, собственно, этого хотеть?
– Зачем я хочу быть современным художником? Чтобы понять, а нужно ли это вообще им быть. И кто он такой? И почему? И вообще, можно ли быть «современным художником» с подобной выставкой дневниковых фотографий, насколько это скучно/нескучно… И как такие карточки показать, чтобы было нескучно?
К тому же, я не только хочу им быть, я утверждаю, что я и есть современный художник. Я определяю себя, исходя из формальных критериев: состоялась выставка в галерее современного искусства, значит я – современный художник. Естественно, встает другой вопрос: насколько я им остаюсь? Там же слово «художник» зачёркнуто: становясь современным художником, ты сразу становишься еще и актёром.
– То есть выставка, по сути, – это выставка Александра Веледимовича, который пытается быть современным?
– Когда ты что-то пытаешься, ты уже не современный! (смеется)
– Который … является современным?
– Ну... это уже твоя оценка. Для меня это, прежде всего, выставка человека, который задает вопросы. Не только себе, но и другим. Тот же Леша Наумчик на открытии очень точно одним из первых сказал, что выставка – скорее точка, а не многоточие в теме визуальных дневников в белорусском контексте. Поясняя, можно сказать, что вопрос здесь к самой форме фотографий. Той, которую мы видим и узнаем на фэйсбуке, в жж, на фликре, смотря одних и тех же фотографов, читая одни и те же книги. По большому счету, такой проект действительно мог бы сделать кто-то еще…
Для меня определение «современный» – это уровень игры. Я на себя применяю уровень современного художника, как маску, и пробую им быть. В то же время показывая зрителям, что эту маску я не обязательно должен поддерживать. Одевая разные маски, ты становишься менее зависим от статуса, определяющего принадлежность к некой социальной группе. Будучи актером, ты можешь маски менять. Как в японском театре: одел другую маску – и ты уже другой персонаж. И это не связано с фальшью. Это просто возможное средство для работы, для того, чтобы осмелиться сделать другой шаг. Не такой, к которому привыкли. И, в том числе, в отношении тебя самого.
Знаешь ведь, есть стандартные шутки на тему современного искусства. О том, что это что-то непонятное. Никто ни в чем не разбирается. Всегда можно пошутить, что если никто ничего не понял, то «искусство» удачно и современно.
– Но это в нашей среде?
– Конечно. Есть ведь оно такое, правильно? Так современный художник уже носит в себе какой-то ироничный, саркастичный…
–… ярлычок?
– .. навешивается. Плюс еще у нас есть какая-то странная скромность, в которой желательно спрятаться самому и не утверждать, что ты фотограф или художник, это как бы стыдно. Ну, и тут, соответственно, вызов этому слову, этому отношению, такой самоидентификации. Хотелось со всем этим поработать, чтобы люди задумались. Тут, может, и нет иронии, но есть вопрос. Что такое современный художник? Может быть, он уже не художник давно? Может быть, сегодня он вынужден заниматься в больше степени именно актерством?
– А вот такая вот форма подачи, маски, игры в «современность» не снижают ценность содержания? Не оскорбляют его? Ведь все фотографии, и это, как мне кажется, очень чувствуется, представляют личные впечатления от определенных событий, ситуаций, людей в твоей жизни… И вдруг они подаются под таким игривым, пластиковым соусом…
– Можно думать и так, но в самих карточках этого нет. Я сам так выставку не оцениваю. Я смотрю на нее в целом, как кусок прожитых мыслей и жизни.
– Ты не испытываешь к ним никаких эмоций? Они уже как далекое прошлое, в чем-то уже не твое?
– Особенно в переработанном формате – да. Я вижу внутри картинок не воспоминания и прошлое, а мысли и открытия, которые меня заставили так сфотографировать. Ты называешь эти фотографии искренними, пронзительными. Они действительно так и снимались, но я задаю себе вопрос: почему я именно так их и снимал? Что я хотел ими кому-то показать?
– Но ведь явно не то, что ты хочешь быть «современным художником»?
– Тут уже вопрос общего плана. Насколько мы искренни в том, что мы делаем? Когда я их снимал, я об этом не задумывался. Мне казалось, что это «новые визуальные языки» и так далее, попытка увидеть больше, попытка найти новые фотографии. Например, фото с бензиновыми пятнами, снятое в 2011 году, стало для меня переломным моментом, когда я вдруг для себя до конца понял того же Эгглстона. Его демократические фотографии о том, что можно снимать землю. Я сказал самому себе: так вот, это может быть фотографией! Часть этой выставки, кроме дневника, также представляют ответы, которые я получил в ходе этих лет. Ответы на вопросы: что еще может быть открыткой? Что еще может быть фотографией? Что можно напечатать? Какой образ еще можно найти? Где он спрятан?
Одно время мне было интересно снимать белорусскую действительность и обыденность. Были идеи сделать высказывание из нее, без дневниковой фотографии. Но по мере съемок я понял, что подобные карточки для меня вообще не работают, они становятся чем-то другим… И они очень похожи на то, что делала студенческая группа Алексея Шинкаренко в проекте «BY». С той разницей, что в тех фотографиях, которые выбираю я, больше сказочности… На тех же детских площадках, в ЖЭКовском ландшафтном дизайне, я ищу не иронию и сарказм, а милые штуки, стараясь при этом концентрироваться на других вещах. И высказывание получается другое.
– А почему вообще фотографии из твоего «живого журнала»?
– ЖЖ был выбран в качестве экспериментальной площадки как для текстов, так и для фотографий. Вообще, я веду «живой журнал» примерно с 2009 года и в те времена он был странным местом. Например, я писал что-то о фотографии, скажем 15 марта. А потом это перечитывал 30 марта, понимал, что я уже так не думаю и что это можно отправить в ЖЖ. Я понимал, что да, эта мысль может существовать, но я к ней отношусь… (смеется) по-другому, чем в тот день, когда она была создана…
Критерием формирования выставки оставался именно дневник, хронология. Дневниковость для меня была ниткой, которую видят все, по которой можно следовать, придумать свою историю. Я хочу, чтобы люди, с помощью этой выставки, задумались, зачем они снимают. Зачем делают именно так. Жить и снимать – это ведь разные вещи. Но все ли мы можем снять, все ли мы можем рассказать? Насколько фотография вообще рассказывает мою, а не твою собственную историю?
– Как ты думаешь, дойдем ли мы когда-нибудь в белорусском контексте до того самого, постулируемого в пресс-релизах проектов последних лет «нового визуального языка»?
– Я бы вообще старался не употреблять словосочетание «новый визуальный язык». Ты его уже всячески загнобила и описала в своих статьях… На самом деле можно делать все, просто нужно к этому все-таки искренне подходить. Перестать называть то, чем ты занимаешься «новым визуальным языком», но осваивать эту территорию, создавать на ней прецеденты. Возможно, части моих фотографий не было бы, если бы, например, не было проекта «BY». Ссылаясь на уже сделанное в нашем контексте, начинается легитимная игра: мы смотрим не только туда, в Америку, но и опираемся на свой контекст и на этом контексте что-то строим сами.
Нам нужно все-таки думать не о новом визуальном языке, а о том, чтобы играть по тем правилам, по которым работает медиа и современное искусство. Думая о том, как работает система, как работает фотография, о том, как она связана с современным искусством, с другими видами всех средств передачи информации. Выводя новые определения и визуализируя их, можно о чем-то говорить.
– Заполнять их своим содержанием?
– Ну да, а не искать какой-то формальный «новый» язык.
Беседовала: Ольга Бубич
Все фотографии были представлены на экспозиции «I wanna be a contemporary (artist) actor»
Перепечатано с разрешения фотопортала ZНЯТА
