26 декабря «Nikolay Evdokimov Gallery» представит выставочный проект Дмитрия Сироткина «Aeterna Glacies» (с лат. «вечный лёд»). Презентация пройдёт в историческом центре Санкт-Петербурга в пространстве старой расселённой квартиры, которая в дальнейшем послужит мастерской для художника. В проекте, сочетающем инсталляцию из текстов, живописи и фотографий, автор размышляет о наследии современной цивилизации и формах, которые оно может принять в археологическом будущем. Как и в предыдущих работах, «Лёд» отчасти затрагивает символическое поле музеев, близкое Дмитрию не только как пространство для творческих идей, но и как непосредственная профессия художника. Музей – как метафора, локация и декорация съёмок – присутствует и в его фотокнигах «Хиромицу» и «Диалоги». Об Арктике как месте памяти, русской утопичной философии и невозможности идеального музея фотограф рассуждает в беседе с Photographer.ru.
В «Хиромицу» в фокусе вашего внимания – экспонаты, в «Диалогах» – уборщики музеев, чья работа также связана с местами коллективной памяти, хоть и формально. Чем вас, как фотографа, привлекает эстетика музеев? Какую роль они играют в жизни и творчестве?
Во-первых, с музеем связана моя профессиональная деятельность – вот уже больше 8 лет я работаю в Эрмитаже. А связь между проектами и музеями, безусловно, есть, и те инструменты или приёмы, которые я использую, конечно, являются их зеркалом, но только отчасти. Скорее, это следствие, моя оценка или наблюдение за вещами и тем, что с ними происходит в той или иной культуре. Иногда романтические фантазии преобладают, и получается что-то личное. «Хиромицу» и «Диалоги» – действительно чисто музейные вещи. Без музея их просто не было бы.
«Хиромицу» в названии фотокниги – отсылка к японскому мечу XV века из частной коллекции, заинтересовавшем меня как часть восточной культуры. Отношение к предмету в Японии отличается от европейского, ведь японцы воспринимают культуру через познание природы и вещей в ней. Всё имеет смысл и свой дух или характер. Красота, как понятие, выше всего остального, выше жизни, выше смерти – и в ней нет ни низменного, ни высокого. Всё едино. Этот тезис и созданная на его основе формула «предмет-природа-поэзия» легли в основу поэтического фотоальбома «Хиромицу».
Проект «Диалоги» пока существует только в альбоме. Его герои – классический портрет, идеальный профиль, оживший мрамор… Рассматривая лица уборщиков музеев и римские скульптуры, можно увидеть их схожесть, почувствовать общую пластику. Все они прекрасны, но схожесть лишь визуальная, это одна, внешняя, сторона проекта. Мог бы произойти такой диалог на самом деле? Бывает ли так? Социальная дистанция императора и слуги, высокого начальника и подчинённого? На самом деле между ними – колоссальная пропасть, и проект именно об этом – о социальном, или философском, как хотите. Но в музее всё иначе. Тут они могут общаться и быть похожими, быть «на ты». Их объединяет маленькая реальная тайна, живая утопия. Одним словом, музей.
А идеальный музей существует?
Не думаю, но идеальное отдельное произведение вполне возможно – художник, поэт или музыкант способны создать идеал. И как раз за этим человек идёт в музей или в оперный театр. Музей может оказаться посредственным, а в нём вдруг – шедевр!
Зачастую между экспонатом и способом его подачи существует диссонанс. Например, сейчас модно из выставки делать шоу, «Диснейлэнд», и подобная подача лишь отвлекает от контакта с произведениями, причём особенно нужно быть аккуратным с классическим искусством.
Для художника лучше меньше соприкасаться с искусством, так как постоянный фон всевозможных произведений может мешать. Конечно, я имею в виду не отказ от искусства других авторов, а то, что, например, если человек не работает в музее или галерее, у него есть возможность выбора. У меня такой возможности в стенах музея почти нет, за меня решают, что сегодня фотографировать: прикладной предмет, картину или скульптуру. Поэтому тот факт, что я сам являюсь художником – отчасти моя проблема. Художник среди художников… это отвлекает. Находиться в постоянном окружении множества стилей сложно.
Документирование, сохранение артефактов – как в музее, так и в фотографии – можно рассматривать как некую заморозку определённого сюжета на неопределённое время. Но музей для меня – не мёртвый гербарий, а портал в прошлое. Вечная мерзлота также хранит артефакты из прошлого, и они не мертвы, их можно «воскресить». Это, если так можно сказать, «музеефикация, по Фёдорову». Русская утопичная философия: заморозить, а потом оживить. Эти тезисы я развиваю в своём проекте «Вечный лёд».
Расскажите, как вы пришли к образу вечных льдов? Связано ли его переосмысление с изоляцией и пандемией? И что вам лично дала работа над таким нетрадиционным «трэвел»-проектом? Я, конечно, шучу, описывая его как «трэвел», но, если немного поиграть в эту метафору, в какое путешествие вы приглашаете в своем «Вечном льде»? Куда оно ведёт?
«Вечный лёд» – абсолютно трэвел-проект, без шуток! Это капсула, вагон, рефрижератор, приглашение отправиться в никуда. Мы ведь не знаем, что «там», в будущем. Но я предлагаю захватить с собой то, без чего оно невозможно – немного эстетического, духовного. Как банально это ни звучит, без прошлого (прекрасного прошлого) нет настоящего, но кое-что придётся забыть.
Оторваться от настоящего мира, взять что-нибудь прекрасное, профиль уборщика, античный бюст, череп Йорика, цветок из детства, сорванный на лугу, дождь – и вынырнуть в будущем. Покорчиться от боли, очнуться в другом мире, а в руке – цветок, и чтобы прошлое не возвращалось, только прекрасные образы. Вот счастье музеефикации. Кстати, новая реальность, Интернет, метавселенные, абсолютно новые возможности. Не хочу углубляться в эту тему сейчас, но мы уже слышим об этих новых мирах и пробуем их. Может, это и есть единственный путь к спасению, или гибели – кто знает.
Всё приобретает интересный исторический поворот, мне кажется, всё складывается для нового путешествия. А здесь пусть останутся политики со своими войнами, цинизмом и ханжеством. Как вам такое путешествие? Вы со мной? Если вы выбираете смерть, оставайтесь.
Вообще, когда в 2006 году я начинал создавать первый натюрморт, то не представлял, что делаю. Не знал ответа. Внутреннее состояние, наверное, было… прохладное. Все хаотично. Попались какие-то мысли, вещи под руку, что-то бессознательное. Итог – и новая макросъёмка подвела меня к демонстрации «Вечного льда».
Кто-то, знакомясь с визуальным языком вашего проекта, латинскими названиями, отсылками к древнему Риму, возможно, опишет его как попытку эскапизма, отражение желания уйти «в ракушку» в мире хаоса, неопределённости и риска. Занимаясь фотографией, снимая экспонаты и уборщиков в пустых музеях… вы действительно прячетесь от реальности? Что даёт такое состояние и нужен ли вам в нём зритель?
Язык – как естественный отбор, код, система координат. По этой системе и её знакам зритель выходит в нужное место. Но кто-то и просто игнорирует, сам для себя отвечает. Зачем мне эта латынь? Что дальше? Вообще непонятно… Эскапизм? Почему нет. Уход от реальности? От какой? И что есть реальность? Сейчас этот вопрос вообще неуместен… Всё так призрачно. Один человек, пришедший в условленное место, прошедший мой путь, это и есть зритель, и для меня этого достаточно.
