В среду 5 апреля 2023-го в Москве умер Валерий Иванович Никифоров. Ему было восемьдесят два года, хотя выглядел он лет на десять моложе. Опыта и баек у него было на десятерых. Кто он был? В фотографической среде просто «Директор» или, если обобщать, фотографический деятель. Это он руководил «Фотоцентром» на Гоголевском бульваре со дня его основания в 1989 году и до финала. 22 июня 2022 года он прислал мне видео «Последний репортаж» – когда Валерий Иванович вошел и снял пустые и ободранные до основания стены своего детища, «Фотоцентра», двух первых этажей знаменитого Дома-коммуны, 8 на Гоголевском бульваре. По проекту архитектурного бюро Гинзбурга в этой части здания находились общественные помещения, включая клуб. Но в конце 1980-х, когда они были получены Союзом журналистов СССР под размещение «Центра фотожурналистики и музея истории фотографии» ни об охранном статусе объекта конструктивизма, ни о восстановлении оригинальных интерьеров этого пространства речи не шло. И так Валерий Иванович в этом легендарном доме вел свой корабль «Фотоцентр» целых тридцать лет по морям-волнам московской непростой жизни.
В 2001 году рецензию на одну из выставок «Фотоцентра» в газете «Культура» я назвала «Волки в трюме». Почему? Кажется, речь шла о молодых и зубастых фотожурналистах, которые, подобно предшественникам (первому поколению перестроечных документальных фотографов в конце 1980-х), вскрывали, обнажали, пытались фотографией изменить к лучшему мир или хоть общество вокруг себя. Валерий Иванович, будучи белой костью системы, идеальным государственником, привечал и давал место смутьянам, без которых (и он отлично это понимал) не может нормально существовать система: ей нужно спускать внутреннее напряжение, нужен клапан, а кроме того, фотография, будучи генератором смыслов, нуждается в показах. И он их делал.
Почему трюм? С восходящего в горку Гоголевского бульвара вы открывали дверь под низким балконом и спускались на четыре ступеньки вниз, а потому, казалось, пол под вами, как в качку на море гулял и расползался в разные стороны, как и зал с временными перегородками (временные – самые вечные) и кривыми светильниками (но они были! и ими можно было по-разному освещать фотографии), и в этой подпольной кренящейся архитектуре пиратского корабля вы и смотрели все выставки. Я до сих пор помню чувство головокружения, которое испытывала каждый раз, попадая на Гоголевский. Будто спускаешься в хтонические слои бурлящей фотографической жизни, интриг, обид, примирений, годовых и юбилейных отчетов. В Нью-Йорке есть район, скромно называемый «Hell’s Kitchen»: зона порта и реальной кипучей живой жизни. «Фотоцентр» был тем самым местом клокотания страстей. Больше ступенек вниз в Москве в самое чрево фотографического процесса ведут только в офис Союза фотохудожников, и управлять этим бурлением, направлять его перистальтику – особое отдельное искусство.
В 2010-е нарастало ощущение, что ты, спускаясь в «Фотоцентр», попадаешь во временной тоннель: так уже не было нигде, но не было и явных примет прошлой эпохи, было лишь чувство удивления (наверное, как в кино про «попаданцев»). Этому невероятному ощущению спуска и подъема к возможным открытиям (а выставки в «Фотоцентре» бывали таковыми, настоящими открытиями, особенно фотографов из других городов) способствовало и местоположение: за годы, прошедшие с момента строительства Дома-коммуны на Гоголевском – какие-то девяносто лет! – по Москве прокатились несколько исторических эпох, высота бульвара поднялась на полметра, нарос «археологический слой» смен брусчатки, коржей советского асфальта… А дом стоял. И в нем был «Фотоцентр». И был его капитан.
Пиратская свободная сущность не сразу бросалась в глаза. Хоть это и было фотографическое место, но более чем официальное, малобюджетное, закованное в броню соподчинений. И Валерий Иванович был человеком в пиджаке. Он мог его снять и повесить на стул, но в большинстве историй он–был–человеком–в–пиджаке. Человеком со множеством историй и под ними других историй и других смыслов, которые каждый, кто слушал, мог понимать по-своему, а Валерий Иванович оставался со своими полу-дипломатическими-полу-шпионскими «да и нет не говорите» в стороне, показывая совершенно разную фотографию, давая ей право быть увиденной. Это он привечал ветеранов советской фотографии, до которых после 1991-го никому не было дела, и это он помогал собирать «Штерну» уникальное портфолио фотографий из августа того года; он показывал фотографию, сделанную монахами (отличными фотографами), и женские образы, посмотреть на которые ходили пенсионеры с авоськами и неопрятные мужчины из соседнего шахматного клуба. Фотографии, сделанные детьми, и полузабытыми героями провинциальной прессы; он вечно искал и договаривался, устраивал в 21-веке немыслимые бартеры (забытое словечко другого времени), чтобы показать одного или другого, заламывал цены и соглашался (только тс-с-с) сделать выставку стариков бесплатно… С ним было невозможно не приятельствовать. Среди фотографов его уважали и ценили, немного на расстоянии. И так продолжалось десятилетиями.
Он был человеком с невероятными кульбитами биографии: театровед, даже в армии служивший «инструктором дома офицеров по культурно-массовой работе», пришел в журналистику и специально учился ей (хотя говорить и писать мог абсолютно обо всем – уже первое образование его к этому подвигало); в Союзе журналистов, еще советском, был сотрудником секретариата – если бы союз был официальным министерством, то он был бы завотделом того министерства, а может, и одним из замминистров. Как начался его роман с фотографией, увы, не успела его спросить. Застала его уже действующим директором «Фотоцентра».
Он входил в когорту людей в фотографии, из которой почти никого уже не осталось. Нет ни первого собирателя музея истории фотографии Евсея Бялого, коллекция которого при его вдове Лии Блюмкиной была основой коллекции и библиотеки новооткрытого «Фотоцентра»; ни первого председателя Союза фотохудожников России Андрея Баскакова, при котором «Фотоцентр» в 1990-е, до появления собственной (ныне закрытой) галерее Союза, был основной выставочной площадкой для союзных фотографов; ни Григория Чудакова, бессменного секретаря, а потом и главреда журнала «Советское Фото / Фотография»; ни Ивана Порто, любителя фотографии и покровителя современных фотографов в Министерстве культуры; ни Юрия Рыбчинского, со-основателя неофициального, но важного в 1990-е Музея фотографических коллекций; ни их общего любимца, фотографа и знатока старой фотографии Николая Рахманова… На плечах этих людей, которых иначе как уважительно «фотографические деятели» не назовешь, держалось здание постсоветской фотографии. К ним в Москву ехали ходоки из регионов; они, приезжая «на места» были в глазах молодежи свадебными генералами, но для местных бонз именно их визит оказывался знаковым для положительного решения в пользу местных фотографических сообществ.
В Никифорове сочетались человеческая закрытость, дружелюбие и заинтересованность в собеседнике, знание широкого журналистского контекста союзного бытия фотографии, образованность сноба, скромность интеллигента, насмотренность, оптимизм и горькая ирония, когда речь заходила о современном состоянии вверенной ему фотографии и тем более, если речь шла о ее будущем. Это не означает, что действительное положение фотографии было (и есть) столь плачевно. Вопрос, какой была картина мира Валерия Ивановича. Много лет у руля «Фотоцентра» он напоминал капитана, остающегося у мачты, когда его судно уходит под воду. Правила таковы, что он не покинет судно. Да, он может уйти, перестав быть капитаном. Но Валерий Иванович остался им до конца. И даже когда в Москве 2000-х и последующих годов появлялись новые институции, фестивали, галереи, его влияние и авторитет оставались: Россия-то жила и живет одновременно в различных эпохах. Пусть разбираются фантасты и физики как эта модель существует, слоеным ли пирогом, или как море с верхними бурными и нижними темными водами, но для множества людей по всей стране Валерий Иванович был до конца константой, единицей измерения авторитета. И они были правы: когда корабль «Фотоцентра» погрузился в пучину забвения, его капитан оказалось, был столь высок, что его взгляд и голос оставались над водой еще долго. Иные его оценки будем вспоминать и кивать на автора: иронический взгляд на фотографию оказывается важной оценкой, особенно изреченный самим Капитаном.
