Почему Чечня?

Я был поражен тем обстоятельством, что многие чеченцы не имели семейных альбомов или просто каких-либо фотографий: они были утрачены в результате войны! Это, пожалуй, самое впечатляющее свидетельство того, что война и разрушения уничтожают вертикальную (временную) целостность общества на семейно-личностном уровне, лишают его запечатленной памяти. Без этих прошлых картинок создается пространство для воображаемого прошлого.
«Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны», Москва, «Наука», 2001
Валерий Тишков, директор института этнологии и антропологии РАН

© Игорь Пальмин, Чечня, 1978

Почему Чечня нам кажется особенной с точки зрения неадекватности представления вооруженного конфликта? Строго говоря никаких общечеловеческих принципиальных отличий от Афганистана, Сальвадора или Югославии нет. Всегда есть три стороны — сопротивляющиеся-освободители, сильная сторона-держава-«хранительница мирового порядка» и мирное население, которое и становится главной жертвой. Разве что политические причины всегда разные.

Просто Чечня происходит СЕЙЧАС, и мы имеем к ней непосредственное отношение. Для нас, живущих и работающих в России, — это ПРОСТО ВОЙНА. Война в конце концов всегда остается стержнем, точкой отсчета в том, что можно назвать «объективной реальностью». На примере войны еще острее чувствуешь фальшь как двигательную функцию цивилизации. Это как в опере. Но война — это лишь часть круга рождения и смерти, хотя и очень важная, и нельзя на нее смотреть как на бессмысленное кровопролитие. К сожалению, война также становится боевым крещением (в прямом смысле) в профессии международного фотожурналиста. В таких крайних проявлениях человеческой природы и осознаются принципы «гуманистической фотографии».

© Юрий Козырев, вход в Грозный после бомбежки, Январь 2000

По количеству изображений (я имею в виду серьезных и вдумчивых историй, а не просто «горячих новостей») Чечня может сравниться разве что с бывшей Югославией. Как правило, мы видим картины убийств с обоих сторон, страданий, ужаса, солдатских подвигов и нелегкого быта беженцев. Чего мы не видим — это собственно жизни, существующей вопреки войне. Говоря пафосным языком — торжества человеческого духа. Несмотря на то, что эти фотографии существуют.

Довольно сложно составить адекватное представление о многозначности ситуации, сложившейся в регионе за последние десять лет после распада Союза, руководствуясь выхваченными из продолжительного временного отрезка военными репортажами. К тому же контекст и объем, в котором в большинстве случаев фигурируют фотографии и фоторепортажи сегодня в прессе, практически сводит к нулю усилия фотожурналистов объективно отобразить происходящее. Времена, когда социальная фотография была широко востребована СМИ и субсидируемыми фотографическими изданиями прошли. Традиционные общественно-политические средства массовой информации превратились в инструменты международного маркетинга и больше не имеют возможности предоставлять значительные площади для публикации «чистой» фотографии, не требующей комментария (хотя и выделяют значительные ресурсы на ее производство в тех же горячих точках). Часто издатели мотивируют это предпочтениями аудитории, нежеланием зрителя обратить взгляд на социальные проблемы.

© Томас Дворжак/Magnum Photos, мирные жители, спасающиеся от бомбежки, Грозный, 1996

Однако это не снижает роли, которую играют фотография и ее отбор в восприятии военных конфликтов. В свое время Вьетнам повлиял на дальнейшее развитие всей документальной фотографии. Хотя бы потому, что ничего подобного (и к тому же в цвете) раньше никто не видел. Кажется, следующий этап эволюции произошел после Косово и Чечни. Во многом благодаря интернету. Роль фотографии стала одновременно драматичнее и еще меньше поддающейся определению, фотоизображения составили альтернативную картину событий. Сами при этом находясь в реальности, параллельной мейнстриму информации (такое параллельное кино) — где угодно, только не в общественно-политических СМИ — на выставках, в книгах, журналах с фотографической или социальной тематикой, и конечно, в интернет-галереях. Скажем, если вы захотите увидеть развитие косовского конфликта в ретроспекции, вам стоит посетить DigitalJournalist.org, а не разглядывать подшивки New York Times, Time или Newsweek (хотя у вас есть шансы найти что-нибудь вразумительное на сайтах этих изданий — надо же им как-то утилизовать горы отснятого материала).

© Джереми Николл, Грозный, 1995

Многие журналисты оценивают первую войну 1995—1996 как «романтический период» (имея в виду свое собственное восприятие освободительной концепции чеченской стороны). Во второй войне снимать в Чечне стало намного сложнее под идеологическим контролем российского руководства (что нам, живущим в России проще понять, чем западным журналистам). Романтизм пропал, появилось ощущение полной ненормальности и бесперспективности разрешения этого конфликта — стало понятно, что победителей здесь в принципе быть не может.

Из бесконечного количества фотографов, посетивших Чечню за последние восемь лет, лишь единицы посвятили достаточно времени и размышлений, из которых составляется уникальная история, документ. Но и они не всегда, по ряду причин (постоянные командировки, отсутствие организованного архива или возможности отойти на расстояние от своих собственных переживаний), способны вынести свой рассказ на уровень больший, чем репортаж.

© Муса Садуллаев, лагерь беженцев «Спутник», Ингушетия, август 2000

Навряд ли фотоистории вообще могут быть законченными. Но они могут дать надежду на то, что фотография способна что-то изменить. Возвращаясь к популярной сегодня теме «толерантности» — именно образы повседневной жизни в Чечне убеждают лучше, чем горы трупов. Убеждают в том, что каждый заслуживает тишины. Эти фотографии — шаг вперед, хотя тоже лишь намек на то, что знает очевидец.

******

КАВКАЗ: Фотографии из Чечни 1868 — 2002

Адрес музея:
Verzetsmuseum /Dutch Resistance Museum
Plantage Kerklaan 61, 1018, CX, Амстердам
тел.: +31(0)20—620 2535
http://www.verzetsmuseum.org/home.html
20 февраля — 20 августа 2002