Фотограф Питер Тен Хуупен родился в Нидерландах, живет в Стокгольме. Фотожурналистикой занимается с 2003 года, сотрудничает с парижским агентством VU, дважды был назван фотожурналистом года в Швеции. На нынешнем World Press Photo его проект «Китеж. Невидимый город» был назван лучшим в категории «Повседневная жизнь» (серии).
Почему вы решили сделать проект о селе Владимирское и озере Светлояр?
Два с половиной года назад я прочитал в одной шведской газете небольшую заметку об ушедшем под воду городе — Китеже. Я сохранил статью и решил его найти. Спустя год я приехал в Россию. Была середина лета — как раз в это время происходят шествия вокруг озера. Я искал ближайший к озеру городок и не мог найти. Он был…
Невидимым?
Да! Через три дня мы его обнаружили. Но процессий уже не было — я опоздал. Так что получился рассказ о моих поисках невидимого города.
Вы сделали проект по заказу
Нет. Это была моя собственная идея. Я всегда сам придумываю проекты, сам провожу исследование и сам снимаю истории. Я свой собственный босс.
Темный фон снимков — это
Да. Я работал только в сумеречное время — начинал между шестью и семью часами вечера и заканчивал около двух часов ночи. Там был особенный свет, странная атмосфера. И потом — у меня в голове была придумана история, поэтическая история поисков.
Текст к вашей серии заканчивается словами об алкоголизме и безработице в современном селе Владимирское. О западных фотожурналистах часто говорят, что они приезжают сюда, чтобы создать темный образ России.
Для меня это очень светлая история. Более светлую трудно и представить! Между прочим, я действительно мог бы сфотографировать всех алкоголиков города. Но я, тем не менее, сделал проект про полуночную прогулку у озера. Я согласен, конечно, что люди часто фотографируют Россию так, как будто это одна сплошная проблема. Мне же понравилось работать над этой историей, потому что в ней было столько волшебства. Не думаю, что это «типичный репортаж» о России.
А потом приходят люди и говорят — упадническая история…
Знаете, это дело вкуса. Вчера один парень сказал мне: «Вы, наверное, действительно любите Россию». Да — и это я тоже хотел показать. Я ведь здесь не в первый раз — я хочу узнать о России больше. Хотя есть, конечно, вещи, которые мне тут совершенно не нравятся. Ну, то же самое и в Швеции — я не все там люблю.
Фотографировать чужие культуры проще или сложнее, чем свою? Кто для вас жители других стран? Чужаки? Соседи?
В чужой культуре проще придумать историю, потому что все в новинку. Но я люблю работать и в Швеции — сейчас я делаю в Стокгольме проект о своей собственной жизни. Но не думаю, что мой взгляд на людей отличается — в Кении ли я фотографирую или соседей в Швеции. Единственное отличие — когда я фотографировал в России, я не знал языка, а они не знали моего, поэтому мне надо было все показать жестами, языком тела и прочее. Общение было другим, коммуникация — более непосредственной, прямой. С людьми проще общаться, когда не знаешь языка. Слова многое усложняют.
Но, тем не менее, ваш рассказ о Китеже не работает не просто без подписей, а без большого количества пояснительного текста?
Да, это так. Без текста эта история не имеет смысла.
А WPP дает призы только за изображения! Но ведь многие из них не работают без текста — так что иногда непонятно, за что наградили того или иного автора.
Я полностью согласен с вами! Я понимаю, что WPP дает премии за изображения, и они должны быть предельно качественными, но к моим снимкам обязательно нужен текст! Иначе проект распадается на куски. Потому что он является комбинацией изображения и слов, сами по себе эти фотографии ничего не значат. Понимаете, я считаю себя журналистом, я провожу громадную исследовательскую работу перед проектом. Вот, к примеру, Китеж — за ним стоит история, мифы, легенды, я не могу все это сфотографировать, я могу снять только то, что происходит в данный момент, но мне также нужно рассказать, почему я сюда приехал, почему я фотографирую именно это! Это мой собственный стиль, путь, видение мира, мой фотографический язык, моя власть и мой талант — и они идут рука об руку с фактами текста. Для меня это единственный способ. Если мы говорим о произведениях искусства, то там текст не нужен. Но это рассказывание историй — и тут изображению нужна рука помощи от слов. Вообще. фотожурналистика — это комбинация текста и фотографии. Думаю, WPP сильно бы выиграл, если бы, скажем, в интернете давал не только изображения, но и тексты к ним. К словам нужно относиться серьезнее — как и к самой журналистике. Разбивать вот так проекты на снимки и тексты, раскалывать их на куски — это неуважение к их автору!
Но с другой стороны, самые знаменитые изображения WPP стали таковыми потому, что они работают именно визуально, фотографии «говорят» сами за себя. Скажем, снимок той девочки во Вьетнаме Ника Ута.
Это так — они стали символом времени. Они работают без текстов, потому что каждый из нас прекрасно знает, что именно происходило в это время. Но сейчас многие мировые конфликты локальны, люди просто не знают их подоплеки. Скажем, если это военный конфликт в Африке, нужно давать о нем информацию. А значит, обязательно нужен текст — чтобы сделать репортаж намного сильнее.
Вы представляете себе зрителей своих проектов, когда над ними работаете?
Да, конечно. Но я сам выбираю тему для своих репортажей — и поэтому они субъективны. Это мои чувства, мой отбор материала. Вообще говоря, я рассказчик. Главное, что мне нужно сделать — как можно лучше рассказать историю.
Трудно ли потом продавать эти истории? Правда ли, что только войны и конфликты хорошо продаются?
В данный момент все наоборот! Конфликты больше не продаются, журналы и газеты не хотят их публиковать. Это недавняя тенденция. Все устали от войн, хотят более легких и простых вещей — историй о людях, о стиле жизни. Знаете, есть много отличных фотографов, которые подвергают свою жизнь риску, чтобы рассказать миру о
Так же было после Второй мировой. Люди тогда устали от войны, им не хотелось больше видеть смерть. Сейчас, может быть, похожая ситуация?
Думаю, что отчасти да — после Ирака и террористических атак. Они оказали огромное влияние на наше поколение. С другой стороны, мы привыкли одновременно преувеличивать многие проблемы и прятаться от них. Но лучший способ справиться с
Что если «слишком сильные» кадры увидят в газетах дети? Наверное, их нужно показывать политикам — но как насчет беременных и слабонервных?
На самом деле, у меня нет готового ответа или рецептов! Единственный путь — это продолжать снимать репортажи и истории, показывать новости. Но ведь это можно делать самыми разными способами. Редакторы в газетах и журналах могут отбирать кадры, которые будут работать, но не будут слишком жесткими. Они могут также производить отбор фотографов, способных сказать правду.
Но Сьюзан Зонтаг или психологи писали о том, что когда шока слишком много, люди перестают чувствовать, впадают в онемение. Как найти баланс?
И они правы! Но жизнь вообще про поиск баланса — разве не так? В ней есть не только черное, но и белое, а также есть область «между». Думаю, в восьмидесятых и девяностых было слишком много военной тематики в журналах и газетах. И поэтому в наши дни в Швеции или Голландии мы видим довольно мало таких публикаций. Почти ничего. И вот тут возникает проблема. Потому что если бы у нас не было визуального подтверждения, скажем, газовых камер и холокоста, у нас не было бы доказательств. Нужно все время помнить, что в мире существует опасность. Но мирная повседневность тоже важна. Важен баланс между хорошим и плохим.
А кто тогда фотограф в этом контексте? Летописец, журналист? Или может быть, спаситель?
Он прежде всего тот, кто способствует коммуникации. Посредник. Важно показывать то, что происходило на Балканах или во время II мировой. Потому что история все время повторяется. Люди делают те же ошибки, убийства продолжаются, но если об этом не говорить, будет гораздо хуже. У нас в Швеции есть неонацисты. Вот они ходят и говорят- не было Холокоста. Да ну? Ну вот посмотрите на фотографии и заткнитесь. У нас есть визуальное подтверждение! Думаю, если бы его не было, на улицах было бы гораздо больше таких людей. Это реальная опасность. Вот поэтому документирование реальности так важно!
Но есть ведь и иная опасность — все конфликты выглядят одинаково, сливаются в одну темную картинку.
Думаю, фотожурналисты должны гораздо сильнее задействовать свою фантазию, лучше использовать свои умения и таланты, рассказывать истории разными способами. Знаете, ведь фотожурналистика — очень традиционный мир. А вот WPP как раз и старается это изменить. Они хотят, чтобы мы рассказывали свои истории
Но разве так не во всех творческих профессиях? Блеснуть интеллектом могут многие — а включить свои эмоции так, чтобы это будило чувства других людей, вот это трудно!
Да, абсолютно верно! Так вообще во всем. Вот вы идете к врачу — и если он вам просто рассказывает факты вашей болезни сухим, нейтральным тоном или говорит «все плохо», то вам становится в сто раз хуже, и вы даже можете еще сильнее заболеть. Мы же не машины. У каждого из нас есть чувства. Но если он проявит теплоту — или, допустим, даже возьмет вас за руку…
А вот психологам, к примеру, не всегда можно брать клиентов за руку! Если быть слишком личным, человек вовлечется «в отношения», а не будет стараться менять собственную жизнь. Может, и в фотографии нужна определенная дистанция? Баланс между личным сопереживанием и стремлением к объективности?
Смешная аналогия. Конечно, это так. Но самое важное — каждый из нас уникален и ему нужно найти собственный путь и голос. Это главное для фотожурналиста. Не надо думать, что зритель «все слопает». Люди, между прочим, не дураки. Люди умны — и из этого нужно исходить. И вот вам нужно раззадорить их своими историями, бросить вызов их устоявшимся мнениям, втянуть в спор. Иногда вам это удается — а иногда нет. Быть фотожурналистом — это пытаться изменить мир к лучшему.
