Так получается, что мы сегодня практически ничего не знаем о состоянии региональной фотожурналистики. Раньше были всесоюзные конкурсы, дешевые авиабилеты, люди мотались по стране, встречались, общались и знали друг о друге больше. Сегодня с оказией передают весточку другу, живущему в другом городе, и новые записные книжки почти не покупаются.
О проблемах фотожурналистики в кузбасском регионе – профессиональных, бытовых, эстетических мы разговариваем с Юрием Васильевичем Дьяконовым. Юрий Васильевич – ответственный секретарь ежедневной областной массовой газеты «Кузбасс». С 1977 по 1997 годы – руководитель кемеровского фотоклуба.
Газетный фоторепортаж в региональной прессе сегодня – что это такое?
Если говорить о фоторепортаже как об истории события, то сейчас репортаж именно как история события более реален и меньше мифологизирует действительность. Но если говорить об идеологии подачи, раньше идеология была ясная, понятная, однозначная, а сейчас идеология более жесткая и даже жестокая. Коммерческие структуры сегодня не пускают снимать, человек сам не идет снимать, потому что никто не хочет сниматься. Кто для чего щелкает – ловит ковыряние в носу или взмах руки. Если ты знаешь, кто для чего и почему нажимает именно так, а догадаться нетрудно, ты раскусил идеологию.
20-30 лет назад текст ставили к трем снимкам с предприятия, где делались какие-нибудь табуретки, банки, болванки. С одной стороны – предмет труда, с другой стороны – человек труда. Такие репортажи были и в наших гранд -журналах типа «Советский союз» или «Огонек», я не говорю уже о газетах. Сегодня репортаж такого типа сохранился только в районных провинциальных газетах.
Репортаж в чистом виде был, например, о перекрытии реки. И фотожурналист обязан был посмотреть на это правильно и не думать слишком много, во благо ли это мероприятие, или в перспективе оно станет причиной для нарушения экологии. Пример – на Байкале построили целлюлозный комбинат. С одной стороны – рабочие места для местных жителей и сырье для всей страны. Но последствия стоили дороже полученной сначала прибыли.
В нашей газете «Кузбасс» два фотокора, Юра Юрьев и Федор Баранов, они владеют любой съемкой. Но так как мы газета областной администрации и по формату близки к «Российской газете», мы не можем себе позволить карикатурное изображение Тулеева, так же как «Российская газета» не может себе позволить острое изображение Путина. Обидно, что средняя зарплата кемеровского фотокора где-то шесть тысяч рублей. Хотя фотографы всегда получали больше пишущих, и по-моему, это правильно. Вы, пишущие, если поехали в командировку и кого-то не застали, всегда можете перезвонить, выдумать из головы, на худой конец. А фотограф должен снять что-то раз и навсегда, и если он не сделал этого на месте, он не сделает этого уже никогда, потому что поезд ушел. И это нужно ценить.
Как вы оцениваете общий уровень местной фотожурналистики?
Как средний. Но за последние годы очень многие ребята уехали в Москву. Андрей Рудаков, Сергей Ильницкий, Дмитрий Коробейников… И они не последние в тех местах, где теперь осели. Это говорит о том, что потенциал наших ребят очень высок. Ведь средний уровень почему? В области нет хорошей полиграфии. Местная пресса на офсете печатается второй год. До этого была только высокая печать, на которой хорошего качества не дождешься. Мы не можем покупать хорошую соликамскую бумагу, покупаем бумагу низкого качества, на которой не получится хорошего изображения, и в результате нет полутонов, провалы света. И фотокорреспондент изначально не ставит перед собой задачу совершенствования фотографического процесса, модернизации своего оборудования. Центральные газеты, которые здесь печатаются – «Гудок», «Известия», «Комсомольская правда» – они по-прежнему на высокой печати. Где же стимулы? К тому же сейчас почти все уже снимают в цвете, а у нас его некуда реализовать. А раз некуда реализовать, незачем развиваться.
А в подполье что происходит?
Есть такой фотограф Сергей Тюнни. Он работал в кемеровском горпроекте, и хорошо снимает архитектуру и городской пейзаж. Но все равно без заказа он работать не может. Ходить по улицам, снимать хорошей аппаратурой для души романтические закоулки и углы домов – ну невозможно такое баловство в провинции.. Вы пошли, порезвились, и 200-300 рублей вам надо только на пленку. Даже если он принесет свою «резвость» мне, и я смогу опубликовать это крупно на первой полосе, он в лучшем случае вернет свои деньги.
Если говорить о советских временах, наш кемеровский фотоклуб которым я руководил двадцать лет, с 1977 по 1997 годы, участвовал и в «Уорлд пресс фото», и в Габрово мы ездили, и куда бы чего не посылали, всегда что-нибудь проходило.
У нас было правило – если тебя приняли в клуб, ты должен был раз в год сделать выставку. 30 фотографий 30х40. Представляете, сколько для этого каждому нужно было потрудиться? Помимо этого были собрания раз в две недели и тематические выставки, «Снег», например, в которых тоже непременно участвовали все члены фотоклуба. Твой хороший или плохой снимок определяли все – втемную голосовали.
Как только все стало очень дорого, мы собираться перестали – у людей просто нет денег таких. Мы пробовали делать фотографии 10х15, через педиаскоп показывали на стенке, но это все не то. Единственное – весной ходим в поход на съемку. Раньше фотолюбитель мог на зарплату самостоятельно проходить весь фотопроцесс у себя дома, покупать бумагу, проявлять и печатать, для семейного бюджета это не было катастрофой. Пять пленок замолотить – кто эти пленки считал?
Теперь не так. И это общая ситуация для всей страны, я думаю. Если вы посмотрите журнал «Советское фото» 10-летней давности, например, там есть списки фотоклубов, которые были в СССР. Длиннющие были списки. Многие из них постепенно переродились в коммерческие организации. Например, ялтинский фотоклуб, с которым я долго дружил – они стали в массовом порядке печатать красивые местные пейзажи и продавать их отдыхающим.
Любительской съемкой, какой все мы занимались раньше, почти никто не занимается. Но фотография – это, конечно, такая зараза… Хоть контрольки, а все равно, нет-нет да и…
Сейчас в моде компьютерное фотоизображение, так-сяк переиначенное. Мы завидовали в свое время искусству соляризации таллиннской фотошколы – лицо полосами или в точках, но достигалось это гораздо более трудоемкими ухищрениями, чем «Фотошоп». Но помилуйте, «Фотошоп» – это примерно как клонирование. Секса нет, а ребенок есть. Вот скажите, вы можете сфотографировать то, чего нет? Не можете. Значит, абстрактной фотографии не существует. Воздействие светом – принципиальный и неизменяемый момент. Это одинаково верно для документальной и художественной фотографии, где человек изображЕн или изобрАжен. Все остальное от лукавого.
В смысле быта и денег те, кого можно назвать свободными кемеровскими художниками – полная нищета. Тот же Тюнни очень порядочный человек, а порядочному человеку всегда очень трудно. Надо бегать, искать заказ. Я знаю несколько ребят, они звезд не хватают, но снимут материал для какого то буклета какой то книги, получат 20-30 тысяч и живут несколько месяцев. Я, конечно, огрубляю, потому что халтура иногда делается лучше, чем основная работа. …Вот наш Федор Баранов подготовил фотоматериал для книги о нынешнем состоянии сельского хозяйства области. Юра Юрьев снимает для всех разрезы и карьеры – места добычи угля открытым способом.
Жизнь шахтеров как сегодня принято отражать?
Да почти что никак. Забыли все опять про шахтеров. И с хорошей аппаратурой в шахту на полезешь – условия экстремальные. Но ведь горняки – главная сила Кузбасса, так горько за них… Ведь сдвиг в местном обществе произошел от шахтеров, а все что было сделано, использовано другими людьми.
Помните, в 89-ом забастовали шахтеры в Междуреченске. Зарплата у них была 600 рублей, кто хорошо работал – 1200, но у них элементарно не было мыла – это у шахтеров-то. Они и предположить не могли тогда, что средняя зарплата кузбасского шахтера будет шесть тысяч рублей (уже сегодняшними деньгами) и никто не будет фотографировать их как героев, как уважаемых героев общества. Они не представляли, что 40 шахт закроют и сорок тысяч человек выкинут на улицы.
Самая интересная съемка моей жизни была во время этих событий 89-го года. До Горбатого моста было еще далеко. Это были действительно репортажные снимки. Я в газете проработал много десятилетий, и считаю, что эти дни работы самое интересное в моей жизни. События, важные для страны, происходили в нашем регионе, шли очень стремительно, и народ верил газете. И в то же время я осознаю, что это был последний пик доверия к нашей профессии, который стал началом развала журналистской корпорации.
Когда подписали документ между шахтерами и правительством о том, что шахтеры прекращают забастовку, мы подписали газету в семь утра, потому что только в пять часов утра был подписан документ. Шахтеры сидели на площади перед обкомом партии, благо было лето, и ждали газеты – не увидев документа в прессе, не хотели уходить. В девять утра они ее получили и разошлись.
Сегодня образ шахтера в газете отсутствует. Ребята по-прежнему добывают миллионы тонн, но такого ажиотажа, как раньше, их производственные подвиги не вызывают. Я с 60-го года живу здесь, были в Кузбассе и союзные и мировые рекорды, и всегда шахтер был здесь на первом месте. Сегодня шахтера не чествуют.
Общий уровень интереса к фотографии – каков он?
В целом он повысился. Но связано это в первую очередь с «мыльницами». Газета «Кузбасс» проводит конкурс с сетью местных фотомагазинов, и отобрать нечего. Снимают в основном пьянки, пикники. Массовая бытовая фотография сегодня бессовестная.
Есть интересный фотограф, который занимается бытовой фотографией из соседнего Новокузнецка – Николай Бахарев. Я давно его не видел, но когда он жил здесь, его очень здесь притесняли, обвиняли в порнографии, но он нашел свою нишу, и у него несомненно чрезвычайно интересный взгляд на бытовое фото.
В Новокузнецке фотографическая жизнь вообще несколько активней. В их фотоклубе «Сибирь» тоже очень плодотворно занимались бытовой, документальной, реалистической фотографией, еще была такая группа «ТриВ», «Три Володи», которая увлекалась довольно острой социальной фотографией. Один из них, Соколаев, «Лейкой» снимал матерей-отказниц и магическим образом всегда оказывался именно в том месте, в котором мать только что выбросила своего ребенка – в урну или еще куда-нибудь. Потом он устроился в интернат и снимал там детей. Когда он сделал выставку далеко не парадных снимков, его оттуда, конечно же, попросили. Вы можете смеяться надо мной, не соглашаться, но я абсолютно убежден, что будущее все равно за реальной, документальной, социальной, репортажной фотографией, а не за фотографией сделанной, компьютерной и суррогатной. Конечно, многое определяет спрос, но никакое безумие и торжество рекламы не может перебить востребованность человеком чуткого и живого отражения текущей жизни.
