Йоахим Шмид — остроумный и тонкий ценитель, коллекционер и исследователь современного визуального «мусора». В течение нескольких десятков лет берлинский художник собирает, классифицирует и выставляет забытые, выброшенные, ненужные, скучные, повседневные снимки. То, что кому-то может показаться визуальным мусором, для художника — бесценный материал, рассказывающий о режимах существования фотографического медиума в повседневности, «оборотная сторона истины фотографии».
В 2005 году в Санкт-Петербурге Шмид показывал свои «Фотогенетические наброски» и «Belo Horizonte». В основе обоих проектов — негативы, от которых избавляются фотографы из ателье после того, как клиент получил свой портрет. Как исследователь и собиратель Шмид в восторге от современных информационных технологий, как художник и критик он — искренний поклонник фотографии.
В интервью Марии Гурьевой Шмид обоснует, почему фотографический мусор интересней шедевров арт-фотографии, как влияют информационные и цифровые технологии на паттерны повседневной фотографии и как снимок на память уступает место фотке, которую смотрят только однажды.
M.G. Что Вас так привлекает в обыденной, повседневной фотографии? Что в ней такого, чего не найти в фотографии художественной?
J.S. До совсем недавнего времени — на протяжении более сотни лет — фотография была важным техническим средством, формирующим наше знание о мире. Для многих из нас мировая история соотносится с определенными фотографиями. Фотография — это и частная история, ведь многие из нас знают, как выглядели их бабушки, именно из снимков в семейном альбоме. Фотография может давать нам представление о событиях, удаленных во времени или пространстве. Изучать эти механизмы необычайно интересно! С одной стороны — насколько можно доверять этому нашему «знанию» мира? С другой стороны — практически у любой фотографии может быть множество прочтений. У нее богатейший запас значений, практически безграничное количество возможных интерпретаций. А если соединить одно с другим, то очень интересно посмотреть, к чему приводит нас фотография — в плане истории (глобальной или частной), в плане практических знаний о мире.
Фотография имеет непосредственное отношение к феномену власти. Она — величайший соблазн. Она обладает огромной властью над нами, втягивая нас в какие-то ситуации.
И всё это занимает меня гораздо больше, чем примеры художественной фотографии из курса истории искусств. Мне кажется, что художественная фотография имеет ограниченные возможности, в то время как обыденная фотография имеет возможность появляться в разных контекстах, быть объектом для самых разных взглядов.
Кроме того, фотографии, созданные как произведения искусства, не имеют возможности так называемого цикла спада (downcycle) — иначе говоря, их нельзя «упростить». При этом противоположное действие — усовершенствование (upcycle) — вполне возможно для снимка, сделанного ничего не смыслящим фотографом: его фотография может быть обогащена через изменение контекста контекста, через добавление информации. В этом — уникальное качество фотографии. В живописи такого не происходит: не бывает, чтобы маляра, который красит стены, вдруг начинали считать художником. Не бывает такого и в музыке, и в литературе. Не бывает, чтобы кто-то сочинил ненароком оперу, или случайно написал роман. А фотография таит в себе возможность таких случайностей. Можно по чистому совпадению получить хороший снимок. И это на мой взгляд очень важно — признавать фотографию медиумом, позволяющим делать вещи, которые невозможны в других областях.
M.G. А Вам не кажется, что здесь может таиться опасность для молодых фотографов? Вот как раз в этой возможности случайного успеха, которая ставит под вопрос необходимость быть профессионалом?
J.S. Это непростой выбор — стать фотографом. Собственно, такой же сложный выбор, как стать живописцем. К тому же успешные, но случайные снимки тоже нужно уметь распознать. На барахолке продается огромное количество изображений, но ведь их нужно уметь выбирать. В фотографии мы имеем дело с перепроизводством. Это как в известном сравнении с рыбой, у которой из ста икринок только две становятся рыбками: отсними сто фотографий, но, возможно, лишь две из них будут хороши. И нужен кто-то, кто сможет опознать эти две, найти их на контрольных отпечатках. Отбор — это специфическое умение фотографа.
M.G.: Как у Вас впервые появилась идея использовать в Ваших работах обычные фотографии, сделанные другими людьми?
J.S.: Я прекрасно помню себя молодым человеком, свободным от каких-либо знаний. Я был в США по школьному обмену и совершенно случайно оказался в музее на выставке Энди Уорхола. Его работы меня заворожили, и мне тогда показалось совершенно естественным, что можно использовать чужие фотографии в своих произведениях. Так что это не моё изобретение, а традиция, в русле которой я продолжаю работать. Та выставка сыграла огромную роль в моей дальнейшей жизни. Я думаю, что все было бы по-другому, попади я тогда не на выставку Уорхола, а, например, Анселя Адамса — я вполне допускаю, что в таком случае у меня возникло бы совершенно другое понимание своей миссии в искусстве.
Позже я получил художественное образование, и мне очень повезло принадлежать к поколению, для которого было возможно все. Мы сомневались во всем, что встречалось на нашем пути. Моя молодость пришлась на столь прекрасное время, что сейчас мне даже не жаль быть пожилым. В те времена мы ничего не принимали на веру, мы все критиковали. В искусстве мы готовы были использовать все, что угодно. У нас не было ощущения, что мы работаем в рамках какого-то канона — мы готовы были использовать существующие правила и расширять их границы. Это было время, когда на слуху были такие художники, как Йозеф Бойс, и они тоже очень повлияли на нас.
M.G. В одном из Ваших первых проектов «Институт переработки фотографий» (господин Шмид опубликовал в газете объявление, в котором предлагал бесплатную и «экологичную» утилизацию ненужных фотографий) Вы собирали и использовали фотографии, в которых люди больше не нуждались, от которых они хотели избавиться. Были ли у Вас проблемы с авторскими правами — ведь Вы использовали эти чужие фотографии для Ваших арт-проектов без ведома хозяев и изображенных на них людей?
J.S. Сложно сказать, какой из моих проектов был первым, многие мои ранние работы не получили широкой огласки. Но этот проект действительно привлек внимание публики. И он позволил поднять ряд интересных вопросов, касающихся фотографии. Авторские права — это, действительно, тема, о которой меня часто спрашивают. В этом проекте у меня не было с этим никаких проблем. Ни авторы снимков, ни изображенные не обращались ко мне лично, не подавали исков. С другими проектами я, бывает, ощущаю, что зашёл так далеко, что уже не могу быть столь уверен, что с меня не спросят. Но это ведь часть концепции, часть визуального качества этих работ. Как бы то ни было, я всегда с удовольствием готов поговорить со специалистами по авторским правам. Когда начинаешь расспрашивать их подробнее, обнаруживаешь, что, при наличии несомненной моральной составляющей, в первую очередь все в этой области крутится вокруг денег.
M.G.: Не кажется ли Вам, что рано или поздно Вы столкнетесь с людьми, которые узнают себя на фотографиях, использованных в Ваших проектах?
J.S. Я не слишком силён по части законов в этой области. Но если делаешь что-то не с целью выставить людей на посмешище, то они готовы мириться с тем, что ты использовал их карточку — или вовсе не придают этому значения. А иногда даже порадуются. Разумеется, есть этический момент в том, что я показываю фотографии этих людей, не спросив у них разрешения. Но я уверен, что я не нарушаю законов этики в том, как я использую их изображения. Я показываю их с уважением.
В последнее время появилась традиция делать смешные подписи к фотографиям, этого я не делаю, мне не кажется это интересным или достойным. Моя цель — это анализ потока изображений, который производится обществом, и паттернов, применимых к повседневной фотографии. Мы ведь применяем этот паттерн, нигде ему не учась, он уже «встроен» в нашем сознании. В этом смысле моя работа близка к исследованиям культуры.
M.G. Какие паттерны Вам удаётся найти?
J.S. Раньше у нас был доступ к довольно ограниченному количеству фотографий — поэтому эмпирическая база для изучения массовой фотографии была скудна. Чтобы что-то понять о повседневной фотографии, надо было отправиться на блошиный рынок, и к тому моменту, как мы вычленяли некий паттерн, мы уже опаздывали на два поколения. Теперь же ситуация изменилась коренным образом. Весь этот эмпирический материал постоянно появляется и обновляется в интернете. Это невероятные количества изображений, которые можно изучать, разглядывать — миллионы фотографий, которые показывают, что делают люди. Можно сказать, что мы живем в новую эру, когда можно изучать это поведение в самых разнообразных ситуациях в повседневной фотографии. Это уму непостижимо! Это может нравиться или не нравиться, это завораживает и одновременно наводит на очень большие сомнения. 50 лет назад многие любительские фотографии делались на память; теперь память не важна для повседневной фотографии. Я вообще сомневаюсь, что хоть кто-то делает снимки, мне кажется, фотографии превращаются в какой-то шум на заднем плане. Всем понятно, что фотографии делаются не для того, чтобы их пересматривать: их загружают, они попадают в поле зрения на пару часов, ну, может, пару дней, а затем просто исчезают, потому что они больше не нужны.
M.G. А есть и приложения, которые автоматически стирают фотографию после получения и просмотра...
J.S. Это прекрасная идея! Я думаю, что фотография вообще должна стираться по умолчанию, и неплохо было бы иметь кнопочку «сохранить» для тех изображений, которые действительно хочется оставить.
M.G. При всём этом огромном количестве фотографий, постоянно находящихся на виду в интернете, не кажется ли Вам, что возникает ситуация ненамеренного и нежелательного контроля? Вся жизнь человека внезапно оказывается в сети, и неважно, сколько у него паролей, все его фотографии доступны просто потому, что они там есть...
J.S. Да, конечно, это очень важный момент, но с этим ничего не поделаешь. Остается только принять это как факт. Это огромная проблема. Я иной раз захожу в Фэйсбук с утра и вижу фотографии самого себя, сделанные всего несколько часов назад. Это невероятно. Фиксируется все, что происходит с вами за пределами вашей квартиры. Мне это не нравится, но с этим ничего не поделать, кроме как знать об этом.
M.G. А Вы фотографируете собственную жизнь?
J.S. Я делаю фотографии, которые использую в моей работе, но публикую их анонимно. Я считаю, что правильнее не обозначать их как мои работы. Я не делаю снимков моей частной жизни. Но я с интересом слежу за фотографиями, которые публикуются в интернете, и на которых есть я. У меня есть папочка в компьютере, куда я складываю фотографии о себе, найденные в интернете, в основном на Фэйсбуке. В путешествиях я фотографирую сам, но мне не придет в голову попросить жену запечатлеть меня на фоне какого-нибудь монумента, ни за что не стану фотографировать себя в женой в постели.
M.G. А ведь сюжет «я на фоне памятника» уже понемногу изживает себя в массовой фотографии, давая дорогу другим мотивам. Сейчас заметен тренд в фотографии, особенно той, что мы находим в интернете, когда снимки делаются не чтобы задокументировать чью-то жизнь, а ради, если угодно, «красивой» картинки. И постоянный доступ к тому, что делают другие, только подстегивает производство подобной продукции.
J.S. О да, это такой современный художественный китч, которого очень много сейчас в интернете. Это связано с возрастающим желанием людей делать что-то творческое — поскольку, очевидно, они не могут в полной мере идентифицировать себя с тем, чем они занимаются в жизни. А творчество для целей самоидентификации очень даже подходит. Инстаграм дает возможность несложно и быстро делать что-то, что можно назвать «творчеством». Это самый популярный инструмент для производства якобы «художественных» работ. Но в то же время всё это очень поверхностно и по сути утягивает творчество обратно от работы над концепцией — в сторону ремесла. В то же время и на Фэйсбуке, и на Фликере можно найти концептуально интересные работы, которые показывают, что можно вытворять с камерой, какие значения можно добавлять к фотографии. Очень интересно наблюдать, с какой скоростью эти находки распространяются! У кого-то появляется идея, она расходится очень быстро, кто-то подхватывает, и через пару дней оно уже везде!... А ведь есть еще современные паттерны в фотографии, которые никто до этого не обнаруживал просто потому, что не хотел или не мог себе позволить потратить на это пленку.
M.G. Опираетесь ли Вы в своей работе на кого-то из теоретиков фотографии и визуальной культуры, на социологические исследования фотографии?
J.S. Я более-менее знаком с теорией, хотя не сказал бы, что я ее постоянно читаю. Признаюсь, порой чтение теоретического текста для меня похоже на разглядывание кирпичной стены. Могу сказать, что я работаю над теми же темами, над которыми трудятся ученые-теоретики. Я исследую тот же материал, что и они, но моя работа в основном предназначена для просмотра — а не для чтения. Вот главный к ней ключ.
M.G. Как многим художникам, время от времени Вам наверняка приходится объяснять свои произведения зрителям. Насколько это сложно — или, может быть, Вы чувствуете, что зритель Вас понимает и одобряет?
J.S. Что думает зритель, понять невозможно. Зритель приходит со своей собственной историей. Со своим подходом, со своими особыми мыслями. И понять, что у него в голове — в каждой из этих голов — очень сложно. Меня, собственно, не тянет контролировать мысли зрителя.
M.G. В традиционных изложениях истории и теории фотографии часто обсуждается способность изображения «тронуть душу» зрителя. Учитывая Ваш огромный опыт работы с изображениями — встречаются ли еще фотографии, способные тронуть Вас за живое?
J.S. О, разумеется, да. Мощную фотографию сложно превзойти. В последнее время довольно часто случается, что какой-то снимок попадает на глаза и завладевает моим вниманием. С фотографиями это вообще происходит чаще, чем с видео или текстом — двумя другими модусами, с которыми мне приходится работать. Меня может впечатлить, например, фотография в газете, открытка — и я буду возвращаться к ней в моих мыслях. Фотография уникальна, она попадает прямо в мозг, прямо в сознание. И гораздо быстрее, чем текст — ведь когда читаешь текст, он проходит через несколько фильтров , а фотография не фильтруется. В этом сложность фотографии: в некотором роде она искусственна, но при этом очень близка к реальному миру. Я бы описал это немецким словом “Weltheitigkeit”: она вмещает в себя мир.
Интервью было опубликовано в журнале "Пинхолист" в октябре 2014 года
