В далёкой деревне Яр-Сале, на севере Сибири, бывшие кочевые оленеводы живут вместе вдали от остального мира. Со временем, тяжелые климатические условия тундры вкупе с возрастом вынудили многих членов сообщества поселиться осёдло, отказавшись от кочевой жизни. Легко предвидеть, что это приводит к тяжелому расколу в сообществе между осёдлой и кочевой его частями. Разделение осложняется ещё и гендерным диссонансом, так как мужчины, несмотря на возраст, предпочитают продолжать кочевую жизнь, поддерживая свою социальную роль в сообществе. Женщины, в то же время, остаются в поселении и встречают подступающую старость в одиночестве.
Одед Вагенштейн, как фотограф документалист, исследует взаимоотношения между старением, страстями и воспоминаниями в острых фотографических сериях. Услышав о сообществе в Яр-Сале, он отправился самолётом в Москву, а затем в шестнадцатичасовую дорогу на поезде – в Сибирь. Затем была ещё семичасовая поездка по замёрзшей реке, которая и привела его в Яр-Сале. Там он выслушивал истории жизни людей, снимал их портреты и местные виды. В результате была создана серия «Забытые, как прошлогодний снег» (Forgotten Like Last Year’s Snow), печальная подборка картин об одинокой жизни пожилых женщин в Яр-Сале.
В этом интервью, Вагенштейн рассказывает LensCulture о важности взаимных отношений в документальной фотографии, о том, как его личный опыт влияет на его работы, и о своём впечатлении от долгого исследования старости и памяти.
LensCulture: У вас много проектов, касающихся темы старения. Почему эта тема так важна для вас, что вы снова и снова к ней возвращаетесь, и что катализировало ваш интерес к использованию для работы именно фотографии?
Oded Wagenstein: После смерти моего деда, который был для меня во многом примером в юности, я был одновременно заинтересован и напуган этой темой. Его уход поставил передо мной много вопровов: О чём он мечтал? Как чувствовал себя в старости? Боялся ли он смерти? Вскоре после этого, я открыл для себя силу фотографии. Меня вдохновила способность фотоизображения заморозить время, преодолеть его влияние. Фотография стала для меня средством справиться со страхами и исследовать их.
В нынешней работе, я исследую темы старения, страстей и памяти. В последние пять лет я встречался с престарелыми людьми из разных сообществ по всему миру, выслушивал их рассказы, их страхи, желания и мечты, задавал им мои личные вопросы о старении. Я не имею фотографического образования – я самоучка, учусь на работах других. У меня огромная коллекция фотокниг, и я много часов провожу в поисках новых и интересных «визуальных голосов», и это критически важно для развития моего визуального языка. Вы можете создать его, изучая других.
LC: Что особенного вы рассматриваете в этой работе, что отличало бы её от ваших предыдущих проектов о старении?
OW: Я всегда начинаю проект с того, что задаю вопрос. И здесь это был вопрос о том, как это – жить, ожидая чего-то, что ушло – твоё сообщество, твой старый дом? Эта тема универсальна, поэтому мне было интересно рассмотреть её на примере людей, живших ранее в кочевых сообществах, где понятия дома, племени и социальной роли так непохожи на те, к которым я привык.
LC: Какими были ваши первые впечатления от Северной Сибири по прибытии?
OW: В первые дни было нелегко. Я помню, как Така, 80-летний пастух, у которого я провёл первую ночь в тундре, спросил меня: «Какого чёрта ты вообще припёрся сюда, раз ты астматик, да ещё и вегетарианец?» Замечательный вопрос. Он любезно согласился приютить меня в своём чуме, но человек он весьма суровый. Температура была - 25˚С, чум был полон дыма, и, как житель Среднего Востока, не видевший до того мороза вообще, я начал чувствовать, что принял плохое решение. Но слух о моём приезде пронёсся по деревне, женщины тепло встречали меня в своих домах и охотно рассказывали свои истории – о снежных просторах, долгих кочёвках, потерянных родителях и партнёрах.
LC: Каким вам показалось это женское сообщество?
OW: Сначала, я не собирался фокусироваться именно на историях женщин. Я просто интересовался престарелыми людьми, жившими раньше в кочевом сообществе Ненцев, а теперь оказавшимися вне его. Но после нескольких дней общения в деревне, я понял, что собеседники – только женщины, и задумался, почему это так. Сначала я думал, что они просто живут дольше мужчин, но, бывая в тундре, я встречал мужчин такого же возраста. Вскоре я понял, что мужчины остаются в кочевом сообществе и отстаивают свои социальные роли, а женщины выбирают жизнь в поселении. Она более комфортна, чем кочевая жизнь в дикой тундре, но плата за это – уединение и одиночество.
LC: Расскажите немного о связи и дружбе с людьми, которых вы снимаете. Это, кажется, важная часть вашей работы?
OW: Это очень важно, что вы не просто появляетесь у кого-то на пороге со своими вопросами и просите посниматься, особенно в сообществе, непривычном к чужим людям. Вопрос уважения, очень значимый – сначала установить человеческую связь. В общем, я хочу узнать историю каждого человека, которого я снимаю. И это не просто «введение» к съёмке – это другая часть моей работы, не менее важная. Скорее, камера – некий повод для контакта, для того, чтобы услышать впечатляющие истории. В моей работе, фотографии – это только часть времени, которое я провожу с людьми. Я слушаю их истории и рассказываю свою.
LC: Проведя с ними так много времени, как вы описали бы повседневную жизнь этих женщин?
OW: Хотя у каждой из них – своя история, всё это не выглядит очень оптимистически. Достаточно понять, что в прошлом каждая из этих женщин играла важную роль в сообществе, а теперь всё это исчезло.
В юности Лилия – одна из женщин, которых я снимал – была единственным человеком в роду, умевшим читать, так что она читала все письма, и все документы, для каждого из членов рода. Однако, из-за этой важности её роли отец не позволил ей уехать учиться дальше, что привело к большому конфликту. Она до сих пор чувствует тяжесть этого конфликта – сейчас, через полсотни лет. Это очень понятное чувство. Я подумал о своих родителях, и наверное, когда я буду в возрасте Лилии, я тоже буду тяжело переживать, сожалеть об их уходе.
LC: Обволакивающий свет на этих фотографиях вносит свой вклад в настроение серии. Можете рассказать немного о процессе работы и о том, какой вклад он вносит в эмоциональный посыл в результате?
OW: Моё отношение к оборудованию очень минималистично. Много лет я снимаю одним объективом (Canon EF 24-70mm f2.8L II), и работаю только с естественным светом. Фактически, в этой серии женщины сами выбирали место для съёмки портрета, а таким образом, и освещение. Моё единственное условие было, чтобы каждая из них снималась с какой-то вещью из прошлого. Это медленный, неспешный способ работы, но он позволяет мне сосредоточиться на главном – когда все части истории собираются вместе, в готовую мозаику. Сработать может разница в дюйм или в долю секунды, чтобы правильно упал свет, важен бывает жест, поворот головы… Со временем, работая медленно, «на самой низкой передаче», понимаешь важность моментов, в которые ты проникаешь ненадолго в эмоции человека.
LC: Расскажите немного о климате и как он влиял на съёмку.
OW: Технически, камера работала прекрасно – только батареи я держал в карманах, в тепле, и надевал на себя столько всего, что напоминал какой-то зефир. Но психологически было по-настоящему тяжело. Неважно, насколько вы подготовлены к этому, но мороз так силён, а ландшафт вызывает дизориентацию, чувство потерянности. Я уверен, что эти мои эмоции отразились так или иначе в фотографиях. В таких персональных проектах вы предоставлены сами себе, и очень важно, чтобы сохранялся импульс для продолжения работы, несмотря на сомнения.
LC: Хотя основа серии – впечатляющие портреты женщин, вы находите в ней место и для поэтических, ностальгических моментов, таких как снимок висящей на стене фотографии, или пустынного ландшафта. Расскажите, почему их было важно внести в серию? Как вообще вы выбираете фотографии, чтобы рассказать историю?
OW: Я хотел дать историям этих женщин визуальное представление, но не сделать репортаж, я скорее старался создать некий символ. Поэтому я собрал вместе образы, представляющие такие аспекты истории, как память, дом, кочевая жизнь, заброшенность и одиночество. Я также искал вещи, которые связывают между собой кочевую жизнь и интерьер дома, прошлое и настоящее. Например, фотография пастуха – она выполняет все эти функции связи.
LC: Заснеженные и заброшенные ландшафты на этих фотографиях имеют свой характер. Расскажите о своём опыте в отношении пейзажа и его характера.
OW: Я очень рад, что вы увидели это. Я старался выйти за пределы своей зоны комфорта, съёмки портретов, и это был один из первых опытов, когда я делал нечто, подходящее под определение «ландшафтной фотографии». Я хотел, чтобы это был такой «портрет без объекта», передающий характер и свою историю, как обычный портрет.
На въезде в тундру, где живут кочевники, стоит большой красный знак. Предупреждающий, что выход на лёд запрещён. Но для этих женщин тундра – настоящий дом, где они родились, выросли и жили со своими родителями, оленями, со своим родом. Но сейчас это лишь память, и как память это надо было показать как что-то недоступное. Это дом, но не обязательно гостеприимный, и это больше не часть их жизней.
LC: В чём важность этой работы, и почему вы думаете, что важно было показать этих женщин?
OW: Создавая эту работу, я надеялся дать визуальное представление историям и воспоминаниям этих женщин, которых я встретил – того, что исчезнет, когда они тоже уйдут. За последние годы, пока я работаю над темой старости, я понял, что это не обязательно разговор о возрасте как таковом. Это о смысле, цели и нужности, которые мы чувствуем в обществе. Я думаю, что мы слишком сфокусированы на молодости, как в медиа, так и в качестве рабочей силы, и теряем опыт и уникальный голос пожилых людей. Мы забываем, что все мы стареем, тело наше меняется, память угасает, и цель и чувство принадлежности к сообществу значат очень много в это время.
Перевод с английского Александра Курловича
