Ландшафтная фотография характеризуется интересом к топографии с несколько «возвышенным» подходом. Она часто используется, чтобы дать зрителям представлении о месте/объекте. Холмы, реки и горные хребты объединяются в визуальную историю, представляя живописные полотна, нарисованные самой природой. Но что, если место хранит более тёмные воспоминания за безмятежной красотой пейзажа? Как на одном и том же изображении запечатлеть и свет, и тьму?
Для фотографа Франческо Мерлини, именно запечатление этого баланса стало основой его многолетнего проекта «Вальпараисо». Мерлини родился в долине в итальянских Альпах, и пока рос, регулярно возвращался в дом своей семьи. После смерти обоих родителей, его восприятие красоты природы родной долины изменилось, в нём появилось напряжение, связанное с воспоминаниями. Он пытался фотографировать пейзаж в классическом документальном стиле, но вскоре отказался от него, потому что эти яркие, солнечные картинки не имели ничего общего с теми чувствами, которые он хотел передать. Вместо этого он стал создавать изображения, пропитанные магическим реализмом, чтобы передать кошмары и тяжелые воспоминания, связанные с этим прекрасным местом.
В этом интервью для LensCulture, Мерлини говорит о своих отношениях с Вальпараисо, странных снах о долине, которые он видел, когда рос, и психологическом воздействии от создания такой личной работы.
LensCulture: Каковы ваши первые воспоминания об увлечении фотографией? Был ли чёткий момент осознания, что именно это – то самое медиа, которое вам интересно?
Francesco Merlini: На этот вопрос мне очень трудно ответить. Это просто случилось, и я честно не знаю, почему. Однажды, после того, как я сделал в своём доме несколько фотографий с помощью самой первой цифровой камеры, которую я купил, я решил, что хочу узнать об этом больше. Фотография интересна, поскольку может превратить жест, продиктованный необходимостью запечатлеть событие типа дня рождения, во что-то иное, новое и более глубокое. Итак, это все катализировалость тем, что я стремился к внутреннему росту и развитию. Я всегда любил рисовать, вырезать и делать вещи своими руками, и эти сформировавшиеся в юности привычки к созидательной деятельности сошлись с желанием показать людям своё видение окружающего мира. Непосредственность фотографии сделала остальное.
LC: Этот проект очень личный. Давай начнём с небольшого географического отступления в отношении Вальпараисо. Где оно находится? На что похож тамошний пейзаж, какое у вас непосредственное отношение к нему?
FM: Долина, в которой расположено Вальпараисо, лежит в итальянских Альпах. Это типичная горная долина с проходящей через неё дорогой. Если вы поедете по этой дороге, через час вы увидите, как поля сменяются лесами, а затем вы увидите вокруг себя горы, отделяющие эту долину от других.
Смена времён года в этих местах очень ярка. Очень впечатляет, как цветущая зелёная долина становится мрачной и грязной осенью и заметается снегом и заледеневает зимой. Маленькие группки домов расположены с перерывами вдоль дороги, как бусины в чётках. Туман, спускающийся с гор, особенно к вечеру, меняет пейзаж снова и снова скрывая части хребтов, создавая острова из скал и деревьев, плывущие над головой зрителя.
Моё отношение к этому месту, когда бы я ни приезжал туда – это смесь очарованности и почтения. Я всегда рад возвращаться туда, но моя первая мысль при этом – о людях, проживающих всю жизнь в маленьком мире этой долины, никогда не покидая её.
LC: Вы описываете долину как место, которое и любите, и ненавидите – почему? Что за история скрыта за этим? Как часто вы возвращаетесь туда?
FM: Я родился недалеко от этих мест почти 33 года назад. Моя семья жила в Милане, но мы ездили в долину на каникулы. Я решил, что пора выходить в этот мир на неделю раньше срока, так что я, по сути, там и родился. Не знаю почему, но я всегда гордился этим. Через несколько месяцев, отец решил купить дом в долине. Конечно, он сделал это, потому что ему там нравилось, но мне хочется думать, что он хотел укрепить связь с этими местами. Он умер, когда мне было 13 лет, и мать умерла несколько лет назад. Сейчас дом в долине принадлежит мне, и эта связь с ней тоже моя, и она крепче, чем когда-либо. Каждый раз, приезжая туда, на уикенд или каникулы, я думаю о времени, которое провёл там с родителями. Моё сердце и мысли полны добрых воспоминаний, но присутствует также и боль, потому что после их ухода осталась пустота.
Когда я был ребёнком, я проводил там всё лето. Я прекрасно проводил время, играя с другими детьми и наслаждаясь природой, но позже, став подростком, я начал скучать в долине, и проводил время в сожалениях, что я нахожусь здесь, а не развлекаюсь со школьными друзьями где-то ещё. Всё меньше и меньше молодёжи приезжало с родителями, и мне было одиноко. Мне казалось, что я единственный ребёнок во всей долине. Когда мне было десять лет, мне часто снилось, что оползень, обрушив горный склон, уничтожил дом. Было лето, и мы спали в доме всей семьёй. Я всегда просыпался от страха, что кошмар реализуется. Так внезапно детское счастье перешло в мрачные мысли.
LC: Хотя проект «документирует» реальную местность, фотографии весьма далеки от документальной традиции. Они повествовательны и кинематографичны. Расскажите об этом эстетическом выборе. Какую роль играет фантазия в вашей документации «реального»? Вы используете для этих фотографий такую тёиную палитру. Вы нашли эти цвета в своих воспоминаниях и воспроизвели, или они пришли к вам как-то иначе?
FM: Сейчас люди привыкли смотреть фотографии на бегу, поэтому я решил использовать такой фотографический язык, который пригласит людей остановиться, подойти поближе и прищуриться, чтобы различить в темноте радугу цвета этих изображений, скрывающую старание лично расплатиться с этой долиной и своими воспоминаниями. Тёмная палитра и цвета этого проекта позволяет мне поместить эту аудиторию в разновидность лимбо, где они не смогут распознать точно, где реальность, а где фантазия.
Искать путь собрать воедино мой сны, фантазии и воспоминания в реальной среде мне пришлось долго. Я много лет фотографировал эти места, но никогда не был удовлетворён полученным результатом. Я думаю, что реальная «визуальная идея», стоящая в основе этого проекта, появилась после 2016 года, когда я решил отойти от документального подхода, понимая, что красоты пейзажа и объективная реальность места мне совершенно неинтересны. Я стал создавать собственный мир, с субъективной реальностью и персональным визуальным языком, происходящим от моей страсти к смешению магического реализма и документальной фотографии.
Я открыл магический реализм несколько лет назад, когда прочитал «Сто лет одиночества» Габриеля Гарсия Маркеса. Это способ нарисовать реалистичную картину современного мира, с добавленными магическими элементами. Атмосфера и некоторые визуальные отсылки уже были у меня перед глазами (в основном из живописи, в первую очередь от Каспара Давида Фридриха), и этого эффекта я хотел достичь, для чего сделал много экспериментов, как в плане съёмки, так и в плане постобработки изображений. В конце концов, я нашел рецепт, позволивший мне наилучшим образом передавать чувства и историю, которую я хотел рассказать.
LC: Ваши фотографии балансируют на линии между красотой и ночным кошмаром, причём очень хорошо. Какую роль играет мир снов в этой работе, особенно во взаимоотношениях с памятью?
FM: Проект полон отдельных объектов и сцен, которые приобретают символическое и архетипическое значение. Сны и воспоминания остаются в моей памяти, как отдельные объекты или целые одиночные «кадры». Обычно, это касается самых ярких из них, которые сохраняются на долгие годы, в то время как контекст забывается. Итак, я выхожу с камерой, чтобы подобрать визуальную копию воспоминаниям и мечтам, которые хочу включить в своё повествование. Иногда, они замещаются чем-то найденным по пути, открывающим что-то скрытое. Эти две методологии ведут своеобразный диалог, пока не заполняют пробелы в моей реконструкции.
В этой долине – не знаю почему – я всегда вижу много снов. Очень яркие и живые сновидения, с самого моего детства. Они были настолько живыми, что в моей голове встали в один ряд с воспоминаниями, составив уникальную смесь перекрывающихся реальности и фантазии.
LC: Что означают некоторые сцены, подобные сну: ноги на кровати, странный деревянный талисман, или, например, костёр? Почему именно эти символы?
FM: В какой-то момент я думал о постановочных картинках, которые отразили бы мои сны/воспоминания более дидактично и связно, но после проведённых опытов понял, что хочу более прямого и искреннего диалога с долиной. Я решил включить один из деревянных талисманов в окончательную редакцию серии, как и ноги на постели. Что касается талисмана, однажды я соорудил объект из веток и кусков дерева, которые нашел на поляне. Мне было больно смотреть на эти бесполезные ветви, недвижимые, не имеющие шанса соединиться снова. Я выкрасил их в белый цвет, так что было видно, что они, оторвавшись от времени и заброшенности, стали частью чего-то уникального и неповторимого. Фото с ногами – мой автопортрет. Позиция ног взята с карты Таро «Повешенный», означающей медитацию, самоотверженность и жертвоприношение.
В серии три фотографии, субъектом которых является «человек» – три картинки для трёх главных персонажей: меня и моих родителей. Фотография моей матери – женщина за занавесом. Я не ожидал этого, но это была её последняя фотография, сделанная мной, до её смерти через год. Я не мог сфотографировать отца, так как в момент его ухода мне было всего тринадцать лет, поэтому я решил включить снимок найденного им минерала, который в моей памяти символизирует его присутствие. Отец проводил массу времени, собирая минералы в горах. Он мог целые дни долбить эти скалы молотком, словно каторжник, почти до самой смерти. Его камни остались, украшая его могилу и наш дом.
LC: Вещи, на которых вы фокусируетесь, атмосферны и геометричны – они всегда выглядят, как срез чего-либо или срез момента, а не как цельная картина. Почему для вас было важно выбрать эти фрагменты, а не что-то более цельное?
FM: Почти во всех моих проектах я использую вертикальный формат, потому что он позволяет мне отвлекать внимание от кадра, позволяя зрителю сфокусироваться на объекте. Это может быть человек, предмет или фрагмент ландшафта, приобретающий большее значение, становясь символом чего-то большего и обобщённого – новым архетипом. Для меня, выделение и сохранение отдельных элементов кадра не означают обеднения информации, скорее делают её менее хаотической, более универсальной. Это позволяет зрителю дополнить картину самому, своими субъективными элементами, что уменьшает разрыв между моим повествованием и его опытом. В таких проектах, как этот, выбор вертикального формата и выделение немногих элементов – это способ избежать фотографического языка, фокусирующегося на красотах местности, как будто я – фотограф–пейзажист.
LC: Каким было состояние ваших мыслей, когда вы создавали эту работу? Это помогло вам что-то раскрыть, или оставить какие-то вещи нераскрытыми?
FM: Мне было интересно дать слово месту, которое меняет, защищает и уничтожает людей самим своим присутствием в наших жизнях. Хотя это было иногда больно, проект был очень полезен для меня, позволив переработать воспоминания и чувства, часть ис которых находилась в «осадочном» состоянии. Я начал работать над проектом, когда мама была уже больна, и благодаря этой работе, мы провели последнее её лето вместе в долине. Я очень благодарен за эти воспоминания, хотя ситуация добавила в проект много меланхолических тонов. Я на самом деле не знаю, имел ли проект для меня терапевтическое значение, но я уверен, что он помог мне пережить тот факт, что я довольно рано остался без родителей. Это место всегда напоминает мне об их уходе, но нон же смягчает боль памятью о тех прекрасных днях, которые мы провели там вместе.
LC: Что бы вы пожелали аудитории вынести из этой, такой личной, работы?
FM: Ну, когда я работаю над проектами, я всегда стараюсь показать субъективное прочтение объективной реальности. Я всегда думаю о том, чтобы представить моё видение как намёк – зацепку для зрителя, опорную точку для его собственного понимания истории, которую я рассказываю. Кто-то сосредоточит внимание на общей атмосфере, которую я создаю языком фотографии, кто-то на содержании отдельных изображений. Но «Вальпараисо» – это путешествие, одновременно мысленное и физическое, личное, но пронизанное универсальными чувствами, которые, оттолкнувшись от моей истории, можно найти в истории каждого. И это те виды реальности, которые занимают особое место в каждом сердце и мыслях, через воспоминания.
Оригинал на сайте LensCulture
Перевод с английского Александра Курловича
