Знакомую петербуржцу Коломну на представленной экспозиции мы увидим в разных проявлениях: строгую и графичную в работах Александра Китаева, задумчивую, пиктореалистичную с оттенками горечи у Виталия Смирнова, в ритме игривого скерцо у Елены Агафоновой и романтическую до дрожи, наполненную светом юности — у Андрея Чежина. Каждый автор покажет зрителю 24 работы.

Эпоха, которую мы можем рассмотреть и услышать в материале данной экспозиции, представлена на стыке веков. От окончания 20 века до начала 21-го. Уже современность и уже история.

ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ЧЕЖИНА / по работам Андрея Чежина

С легкой подачи Андрея Сергеевича Чежина начнем прогулку по экспозиции под музыку Модеста Петровича Мусоргского. Объяснимо, почему именно «Картинки с выставки» привлекли внимание Андрея Чежина сейчас, в новое время, и стали ключом к созданию фотографической серии. Воспользуемся этим ключом и услышим созвучия с нашим веком. Модест Петрович нашел способ передать слушателю, что его музыка близка к жизни. Такое понимание искусства сделало его ближайшим предшественником музыкального авангарда. Идея написать сюиты к художественным произведениям была новаторской и смелой для своего времени.

Итак, соло трубы и меди, начинается первая сюита. 24 работы располагаются парами, образуют смысловой ритм и концептуальное решение автора. В каждой паре есть черно-белый снимок, снятый на 35 мм пленку популярным ЗЕНИТОМ и светосильным МИР-1. Парный смысловой компонент — квадратная карточка, тонированная, порой с размытым передним планом, снятая на среднеформатный ЛЮБИТЕЛЬ и чаще всего с низкой точки.

Для автора ценно место съемки — родной маршрут вдоль канала Грибоедова. Через годы, после армейской службы, именно сюда судьба приведет его в мастерскую на улице Мастерской (у судьбы свой концепт), но это будет уже другая история. «Важно то, что когда-то снимал, чего когда-то касался», — говорит сам автор. Андрей Чежин бережно хранит даже самые ранние пленки, это дает возможность вернуться к материалу через десятки лет.

Что особенно ценно для зрителя? Чаще всего художник демонстрирует работы не старше 87 года. Перед нами один светлый день из жизни художника в 1982 году, «ранний Чежин». Как принято говорить о поэтах, «ранний Пушкин» или «ранний Маяковский». Когда творчество романтично, ярко и чистосердечно открыто миру. Фиксация чувств — того Ленинграда, в котором жизнь идет своим чередом и еще растут высокие деревья вдоль гранитной набережной. Отчего карточки объединены в пары, какими знаками они зарифмованы? В этих работах мы увидим, каким был постмодернист Андрей Чежин до того как узнал, что он постмодернист.

В тот период автор уже состоял в фотоклубе «Зеркало» и в фокус его внимания попал так называемый «субъективный документализм». Но не станем множить сказанное и «после сказанного» о роли легендарного фотоклуба в жизни художника, насладимся самой прогулкой.

Коломна Чежина субъективна и неспешна. Она тянется по извилистому руслу реки Кривуши вдоль канала Грибоедова. Художник терпелив и открыт миру, как и дворы-колодцы, тогда еще свободные от засовов, прогулка приносит и ему, и зрителю нескрываемое удовольствие наблюдателя.

Временами просит проходящих мимо людей снова оказаться в кадре. Характерна спокойная реакция прохожих на эти просьбы — например, мальчик охотно соглашается и проезжает перед камерой на роликах еще раз. Женщины на ступеньках парадной не сильно заинтересованы делами фотографа, хотя снимает он очевидно, с близкого расстояния. Белая собака послушно следует за фигурой, выходящей из кадра. Люди, облокотившись на решетку мостовой, стоят спиной к набережной и наблюдают за происходящим, точнее, находятся в процессе наблюдения, в том числе, за фотографом, как частью пейзажа. Другая одежда, местами изменившийся ландшафт, но не только это создает ощущение «другого» времени.

Участники фотопрогулки увлечены каждый своим тихим действием — мыслями, созерцанием, разговорами, игрой, но они находятся в согласии с происходящим и действуют в общей синергии. Даже дети находятся в процессе самонаблюдения, человек с камерой их не пугает.

Попробуем разгадать смысловые пары. Автомобили, небрежно припаркованные у дерева, отдыхают и рифмуются с окнами, дремлющими в одном из дворов. Карточка с изображением прогулки детского сада — в диалоге с видом во двор. Вписанную в квадрат арку легко перепутать с окном во двор собственного детства, с песочницей и грибочком.

Квадратные карточки с дворовыми арками — идеальный формат для передачи эффекта «коридора памяти». Темные края затягивают взгляд зрителя к центру кадра, к свету, в глубину, в тот светлый день 82 года. Фигуры и объекты, попавшие в контровое освещение, становятся силуэтами. На мгновение теряется понимание реального масштаба фигур относительно друг друга. «Квадрат», как формат кадра, обобщает опыт зрителя и обращает внимание к прошлому.

Романтика спокойных поз и легких движений открывается с любой точки съемки. С высоты собственного роста, при съемке ЗЕНИТОМ, или с земли, со среднеформатного ЛЮБИТЕЛЯ. И каждый кадр — результат «брессоновского» ожидания, что сейчас что-то произойдёт. И оно происходит.

ПЕТЕРБУРГ В ГРАНИТЕ ФОТОГРАФИИ / по работам Александра Китаева

Юношеской открытости в работах Андрея Чежина оппонируют пейзажи Петербурга в фотографиях Александра Китаева. Здесь Коломна монументальна по размаху, но аскетична и скрыта в своих проявлениях. Продолжим путешествие по выставке в тишине, нашей музыкой станут приглушенные звуки улиц.

Творение художника субъективно, но с большой долей вероятности, если спросить поколение отцов, каким они знают Петербург, в памяти возникнут образы города в объективе Александра Александровича Китаева. Маршруты вдоль Крюкова канала и Фонтанки. Для меня Петербург Китаева — это Петербург поколений, в каждом из которых зритель может увидеть себя. Где-то здесь, выходя из дома всякий раз под тяжелым взором гигантских атлантов, моя бабушка спешила на работу; рядом, буквально через дорогу, мама в детстве играла в прятки в Никольском саду. По этим маршрутам, которые вписаны в генетический код любого петербуржца, продолжаем прогулку вокруг мастерской художника.

Сколько современных поколений знают этот облик города и считают его «своим»? «Шестидесятники», «бумеры», «миллениалы»?.. как удается автору запечатлеть город в отфильтрованном содержании, эдакий концентрат самой сути. Город здесь — весьма гордая и цельная личность, подобно дому-кораблю на набережной реки Фонтанки, самостоятелен и самодостаточен.

Создается впечатление, что не столько шумная арт-среда, бурлившая в конце 80-х и начале 90-х, повлияла на формирование художественного языка автора, сколько сама архитектура города, изучение ее истории, истории искусства и иконографии. Художник создает свою визуальную гармонию из сложных стихий — плотности воды в канале, «гибкости» гранита и метафизической сырости. Они взаимодействуют между собой по художественным законам, известным человеческому глазу еще с эпохи Возрождения — «божественная гармония» и правило третей. Именно эти законы помогают автору сформировать высказывание в пространственной и геометрической чистоте.

Автора занимает жизнь и состояние города как главного героя, но где его жители? Люди, которые встречаются в этой серии, абстрактны и несущественны. Они безвольны и расставлены в пейзаже, как шахматные фигуры, по игровой доске. Ведут хрупкую малозаметную в общегородском масштабе жизнь, в узких силуэтах читается фатализм и память о трагедии маленького человека. Фотографии Коломны Александра Александровича Китаева не содержат открытого литературного контекста. Он, как история архитектуры, музыки и искусства, зашит в культурный паттерн этого города.

Среди жителей Коломны мы все-таки находим две живые фигуры, которые свободно, со спокойной уверенностью в собственном деле, идут вдоль набережной. Перефразируя классика, «поколение дворников и сторожей не потеряло друг друга в просторах бесконечной земли».

ПЕСНЬ АРХИТЕКТУРЕ / по работам Виталия Смирнова

Звучит триглиф, звучат колонны, свод, И дивный храм как будто весь поет. (Фауст, Гете) Коломна глазами художника Виталия Смирнова — ожившая в камне, математически выстроенная, как музыка, воспетая архитектура. Размеренная прогулка у воды по закольцованному маршруту вдоль набережных и мостовых, сотканных как лоскутное покрывало, из северного модерна и эклектики стилей. Коломна, разделенная надвое каналом, часто зовется «малой Венецией», все границы района — водные. Вот дом Капустина на пересечении Климова переулка и набережной Фонтанки, поворот к Египетскому мостику... Семимостье и Свято-Исидоровская церковь. Доходные дома постройки 19 века, сохранившие свое очарование и характер.

В театрализованных фасадах заметен взгляд из закулисья сквозь строительную сетку. Шагая по сбитым булыжникам вдоль Фонтанки, словно по спине гигантского зверя, по его изгибам и влажной чешуе, автор сам становится частью молчаливого пейзажа и его единственным человеческим жителем. «Жизнь в Коломне страх уединенна: редко покажется карета, кроме разве той, в которой ездят актеры, которая громом, звоном и бряканьем своим одна смущает всеобщую тишину» (Н. В. Гоголь, «Портрет»). Графические листы, двадцать четыре квадрата, выполнены в авторской технике с использованием инфекционного проявления, которое позволяет добиться плотного изображения и «оживающих» фактур — глубокой проработки деталей и мягкого контраста отдельных участков отпечатка. Местами лит проявитель достигает своего максимального выражения и придает работам оттенок горечи в диапазоне от светло песочного до темно коричневого и глубокого черного, словно ожог на бумаге от вдохновения. Геометрия пространства «скручивается», фасады домов и глазницы окон повторяются в музыкальном ритме. Застывают в морозном воздухе, а с ними снег и лед, глыбы и трещины. Что происходит за фасадами этих зданий? В их глубине, подобно аммонитам, скрылись парадные лестницы. Словно жуки в янтаре, застыли тощие дворницкие. В студеных водах зимней Фонтанки, скрытые гигантскими льдинами, размеренно движутся глубоководные молчаливые рыбы. Всюду скрытая жизнь и личная история, и с каждой живой сущностью автор находится в диалоге.

Дом — точка равновесия для человека, который находится в постоянном пути по маршруту от себя к себе. Как писал Велимир Хлебников своему отцу в начале 20-го века: «В Петербурге так велики расстояния, что почти все время проходит в ходьбе». В творчестве Виталия Смирнова тема «дома», конструкции, постройки, рукотворного создания, проходит красной нитью через многие работы. Впервые серия с одноименным названием («Домики») была представлена в галерее в Коломягах в 2009 году. Далее трансформировалась в масштабную идею «Идеального города». Здесь же, в работах, снятых в 20-е годы 21-го века, музыка, облеченная в камне, симфония фасадов и гранитных изгибов — тягучая монументальность — взаимодействует с городской стихией и складывается в широкую мировоззренческую картину.

Зрителю представлены размышления художника-архитектора о христианском понимании творений рук человеческих. О жизни и смерти, о хрупкости судьбы и монументальности вечных ценностей, о роли самого человека в окружающем мире. Достоин ли современный человек пребывать в этом совершенстве архитектурных линий? Он, как герой изображения и источник суеты, фактически отсутствует в фотографиях, ему здесь не место. Во всех двадцати четырех представленных работах, как и в самой архитектуре, так и в целом мире, первостепенны композиция и высокий замысел. Композиционные решения, по которым неофиту возможно изучать законы гармоний. Точность архитектурных форм наводит на размышления о том, что если и существует термин «классическая петербургская фотография», эти карточки являются его подтверждением.

НЕНАСЫТНОСТЬ И СТРАСТЬ / по работам Елены Агафоновой

Фотография — не нажатие на спуск. Это глубокое внутреннее открытие, осмысление себя и людей в мире. И документ, и произведение искусства, в процессе создания которого мастер испытывает экзистенциальную дрожь. По словам Елены Агафоновой, необходимо в моменте «принять множество важных решений и успеть». В биографии находим любопытные штрихи к портрету самого мастера, среди которых обучение в институте Философии и Богословия, изучение Истории Искусств в Государственном Эрмитаже, курс по иконописи в духовной Академии и Семинарии. Елена говорит о себе, что занимается фотографией с пяти лет. И все-таки несмотря на фотографическую среду в детстве и погружение в фотопроцессы в бурной юности, мастерство — не манна небесная, а результат многолетнего кропотливого и отважного труда. И этот труд благословен.

В контексте изучения Коломны на стыке 20-21го веков глазами фотохудожника Елены Агафоновой мы видим городскую среду в лицах. Перед нами портреты людей, лики которых запечатлены в памяти Петербурга, и каждый портрет хранит историю места. Автор признается, что до сих пор портретный жанр — закрытая книга, приоткрыться может только пытливому и страстному мастеру.

При съемке портрета стоит СВЕРХЗАДАЧА — независимо от значения, «фотография должна композиционно восхищать». Знакомые объекты Коломны предстают пред нами в неожиданном ракурсе. «Дом-утюг» на пересечении улицы Садовой и набережной реки Фонтанки узнаем с высоты крыши — девушка-птица сложила крылья и слушает город.

Тот же дом со стороны двора, портрет с антикварным предметом в руке, «Северная Венецианскость» — то ли вещица из обихода рыцаря, то ли карнавальная маска. Предмет, будь он хоть сечкой для рубки капусты, становится обобщающим символом и теряет свое практическое значение в контексте портретного образа.

В парадной того же дома снят еще один завораживающий портрет — девушка с двумя голубями. Невозможно утаить историю кадра, который появился в результате реставрационных работ по золочению Иконостаса для Храма. Голуби, завораживающие своей неподвижностью, были частью композиции Иконостаса и стали частью личной фотоистории.

Как собрать множество обстоятельств воедино, чтобы карточка получилась «живой» и самостоятельной? По опыту мастера — попытаться «договориться» с местом съемки заранее. Так, например, появились портреты известного в Петербурге героя — энтомолога Евгения Львовича Аренса, портреты которого снимал ранее Борис Смелов. Здесь, у Львиного мостика, мы видим Аренса уже в глубоких сединах, потерявшего зрение. Парный портрет с его участием — актером Валентином Корнезо, словно повествование о героях-антагонистах.

Привлекает взгляд карточка, в центре которой фигура пожилой дамы. Невзирая на центровую композицию, женщина очевидно устремлена в прошлое, уйти вовне, выйти из кадра. Прозрачная светлая вуаль, словно элегантная свадебная фата, повествует историю о жизни и любви. Метафизический фотопортрет не конкретен и многозначен, вероятно, не существует его «верных» прочтений. Зритель чувствует задумку автора, но считывает свою личную историю.

Страсть и ненасытность — качества, без которых невозможно заниматься портретом и фотографией вообще. Есть карточки. появление которых Елена Агафонова ждала 10 и даже 20 лет. Например, портрет великого мыслителя современности Феликса Равдоникаса с кошкой. И что же дальше? Перерыв в съемке, ожидание нового идеала?

Снимающий должен обладать смелостью преодоления, суметь перебороть страх забраться на опасные вершины или погрузиться в неизведанную глубину. Съемка Новой Голландии. Момент, когда военные уже оставили эту территорию, но реконструкция еще не началась и сквозь перекрытия и кирпичную кладку гуляет сквозняк. Белое снежное пятно на полу — и оно портрет! Портрет пятна в декорациях пустынного здания. Съемка всегда сопряжена с опасностью и обстоятельствами, фотограф рискует, у него всего лишь несколько секунд, чтобы успеть поставить штатив, пока все вокруг не изменилось. Такова цена за случившийся кадр.

Портрет девушки с двумя борзыми и маленьким чемоданчиком, карточка называется «Не жена». Это одна из свежих историй Коломны, за которыми стоят биографии и судьбы. И здесь, аналогично другим работам, главенствует композиция и вызывает «дрожь». Узкие «лица» борзых, выражение лица девушки в шляпе, искажение геометрии — вся эта фантасмагория отсылает к театральному действу. Зритель не знает назначения предметов, но принимает правила игры.

По мнению автора, «фотографическое мышление — это мышление грамотного человека». Необходимо много лет, чтобы автор раскрылся. «Фотография — сложный жанр искусства». Распылиться во все возможности творческих проявлений недопустимо, «если уж петь и танцевать — не для песен и танцев, только для фотографии». Тогда искусство получится «здоровым», цельным, полнообъемным, возникшим не от болезни духа, или лакун, а от полноты существа и щедрости, способное страстно и ненасытно отдавать. Выплескивать красоту по принципу «делать добро и бросать его в воду».

Работы Елены Агафоновой связывают время на стыке веков, которое мы рассматриваем на представленной экспозиции — с окончания 20-го до начала 21-го века. Подводят некий итог и открывают иной взгляд на вещи, события и собственно то, что составляет облик города. Коломна — не только фасады и дворы, мостовые и крыши, не только архитектура и льдины Фонтанки. Но люди, лица и личности, поколения мыслителей, художников, реставраторов, поэтов и философов, творящие историю, живущие в этом городе на стыке веков и формирующие портрет этой загадочной точки на карте — Коломны в Петербурге.

Е. Коваль/ 2024 (эссе к выставке «Коломна-на-четверых»)