21-й год урожайный. Серьезная дама в черной мантилье собирает свой урожай как обычно строго. В ее царстве лучшие из лучших. И все остальные. Кажется, ей не хватает там, в ином мире, лучших фотографов, и она стремительно прореживает их ряды на Земле. Теперь ей понадобился мастер пейзажной фотографии. И не какой-то, а самый лучший. И она забрала Алексея Александровича Васильева.
Для меня Алексей Александрович был из когорты немногих Авторов, которые были всегда. Тем острее чувство утраты от ухода Автора.
Когда я вошла в фотографию, он был, был так давно, что казалось, был вечно. И потом на протяжении тридцати лет, какие бы ни доходили вести о его здоровье — он был. Сочетание имени-фамилии Алексей Васильев звучит обыденно, встречается часто, на моей памяти, в каждом десятилетии в фотографии были алексеи-васильевы fashion и рекламной фотографии, свадебные и портретные, репортажные фотографы и даже художники, но Алексей Васильев — пейзажист был один, как гора.
Он и сам любил горы, был альпинистом с огромным стажем. Алексей Александрович покорял вершины в те годы, когда не было ни современного оборудования и экипировки для восхождений, ни современных средств безопасности, сами правила были другими, но главное — личное стремление и поддержка своей группы каждым, сознание ценности каждого мгновения — это было всегда.
Васильев впервые взял камеру в руки в девятнадцать лет. Первую работу, показанную на выставке, сделал через четыре года, а через пять — закончил Московский институт инженеров геодезии, аэросъемки и картографии и начал работать по специальности, геодезистом. Интересно, что в этот же вуз шестью годами раньше Васильева хотел поступать Дашевский, но его, сына расстрелянного «врага народа», в 1953-м туда не приняли. Васильев с Дашевским встретятся в фотоклубе «Новатор», причем младший годами Алексей Александрович станет уже членом клуба, старожилом «Новатора» (клуб был организован в 1961-м, а Васильев пришел туда пять лет спустя), к моменту, когда Михаил Аронович пришел туда в 1969-м... Этот клуб фотографов в Москве в эпоху «оттепели» был местом силы, притяжения для самых неординарных, технарей и гуманитариев, больше инженеров, чем художников, но именно благодаря фотографии члены «Новатора», лучшие из них, преодолели разделительную черту между «физиками» и «лириками». Техника фотографии позволила таким, как Васильев, обрести свой голос художника, свою манеру, свою взыскательную принципиальность и в отношении сюжета—формы, и в отношении технического совершенства, вначале кадра, и обязательно — отпечатка: так, как заповедовали отцы-основатели «Новатора», Хлебников и Сошальский, носители традиции профессиональной художественной фотографии первой половины ХХ века. И хотя казалось, что в период становления Васильева—фотографа была только репортажная пресс-фотография (куда уходили за признанием не последние по дарованию со-клубники), на самом деле, то была официальная картина мира, а жизнь гораздо богаче картинки, которую транслирует центральная пресса и принимает большинство населения. С таким выбором сюжетов: пейзаж, снятый в командировках по всему Советскому Союзу и во время каникулярных восхождений на горы, — у Васильева не было никаких проблем с участием в масштабных выставках своего времени. Из биографии мастера к персональной выставке в Галерее классической фотографии в 2017-м: «Обладатель множества дипломов и медалей, среди которых диплом первой степени за серию „Северный полюс!“ на международной выставке „Человек и мир“, Серебряная медаль „Интерпрессфото-83“, три Золотые медали ВДНХ по итогам всесоюзных конкурсов фотолюбителей». Но при этом дух снимков Васильева был отличным от множества подобных самим себе фотографий его современников. Васильев всегда был пронзительным и острым, в горах — жестким, подчас графичным, почти абстрактным. В его пейзажах среднерусской равнины была горечь знакомца с разоренными деревнями и пустошами заброшенных полей. Это позднее, в конце 1970-х, когда он вслед за новаторцем Ериным вместе с Дашевским и Колосовым приедет на Русский Север, его интонация станет мирной, свет как воздух в новых композициях станет пронзительно-чистым и величаво-медленным.
Готовя в 2010-е выставки авторов, снимавших тридцать-сорок лет назад, в наукограде Дубне я увидела архивные фотографии встречи местных фотографов с Алексеем Васильевым в 1970-е. Он был каких-то десять лет на виду, а в те годы время шло медленнее, чем сегодня, и за первое десятилетие выставочной активности многие едва успевали запомниться публике; Васильев же на встрече — звезда, отношение публики к нему соответствующее, да и сам он, франт в немецком тренче, с прямой спиной и острым профилем, держит себя перед публикой как знающий себе цену боец.
В 1980-е для Алексея Александровича произошла переоценка многих ценностей. Рядом с ним появилась Марина, его ангел-хранитель. Вместе они прожили, как пушкинские герои, тридцать лет и три года. Она была с ним на съемках, в поездках по стране и за рубежом, когда пришла международная слава, это с нею он готовил и прогремевшую выставку 2017-го, и свои альбомы. В 1980-е Васильев открыл для себя Мещёру, из ее заповедных лесов родом дремучие, как раскаты баховских прелюдов, переливы серой тональности в его фотографиях.
Когда на рубеже 1980-1990-х в отечественной фотографии происходило множество перемен, Алексей Васильев был среди первых членов новорожденной Гильдии рекламных фотографов: он, лучший из лучших печатников своего времени, маэстро черно-белой и цветной фотографии, был востребованным автором календарей. В тот период высококлассные (для избранной публики) и низкосортные в массовых копиях, широко расходившиеся в народе, календари с видами природы казались чем-то прикладным, для фотографов необязательным: только для заработка. Но для Васильева это было не так. Как Николай Николаевич Рахманов с его видами Москвы стремился к абсолютному качеству цвета и света и соответствию своим композициям, так и Алексей Александрович видел пейзаж в календаре как произведение синтеза искусств фотографии—дизайна—полиграфии. Годы спустя мы понимаем, что видовые календари — примета той эпохи, знак времени, уловивший в себе самый дух мечты о выходе в абсолютную гармонию из серости и будничности городов. В этой мечте соединились сны деревенских мальчишек и девчонок, ставших городскими жителями; поиски Китежа в лесах, где нет тирании политики и экономики; чаяния покоя и идентичности. Это сейчас, рассматривая то, как сделаны были васильевские календари и альбомы, понимаешь, что искусство колорита и тональности в них высшей пробы. И еще поразительное воплощение времени через изображение природы—вневременного. Помню фотографии пейзажей Алексея Александровича на выставках «Гильдии». В девяностые смешение в одной экспозиции обнаженных красоток, натюрмортов с цветным светом и городских видов эффектных ракурсов было обычным. Как будто культура выставок фотографии исчезла и в новых условиях зарождалась заново из пустоты. В ряду снимков, крикливо спешивших за современностью, статные фотографии Васильева казались неуместными, но запоминались — в своем времени они были.
Прошло десять лет. Мы были знакомы с Алексеем Александровичем, виделись. В 2011 году, когда готовилось Международное портфолио ревю в «Гараже» его пришлось чуть не упрашивать показать свои снимки ревьюерам со всего света. Выяснилось, что безвременье девяностых и сегрегация фотографических специализаций привела к тому, что даже в России его, Маэстро, знали далеко не все. Среди зарубежных специалистов восприятие пейзажей Васильева также было неоднозначным: те, кто старше, безусловно признавали за ним мастерство, младшие же не пытались всматриваться в его работы, ослепленные поисками актуального и молодого — возраст фотографа оказывался для них едва ли не решающим фактором. Хотя специально для показа Васильев подготовил новую коллекцию — свои опыты цветного света в живом природном пейзаже. Эти фотографии были радикальными как по виду, так и по смыслам, но иногда так случается: автор опережал своих зрителей. Правда, у Международного портфолио ревю в «Гараже» был для Васильева и безусловный эффект: директор и арт-директор FotoFest’a Фредерик Болдвин и Венди Вотрисс, готовя с российскими кураторами программу «Современной русской фотографии» для биеннале 2012 года, не видели ее без Васильева. Работы Алексея Александровича были представлены в коллекции «Оттепель: возрождение личного голоса художника (фотография в СССР 1950-1970-х гг.)» и один его отпечаток, необыкновенной лаконичности и строгости формы «Бухара. 1971» был представлен на благотворительном аукционе FotoFest в Хьюстоне. Сейчас он в частном собрании в США.
Алексей Александрович приезжал в тот год в Хьюстон, мне запомнилось, как он шел вдоль экспозиции своих современников, друзей, мимо своих работ в «Оттепели», останавливался, всматривался. Там же ходил, отдаляясь—приближаясь—всматриваясь Дашевский. Из нескольких десятков авторов коллекции 1950–1970-х на выставку приехали только двое... Потом были персональные выставки Васильева в музеях и галереях России, удалось издать книги, пусть маленьким тиражом, но того качества, которое удовлетворило его взыскательный взгляд... Сколько удалось сделать. И сколько не удалось.
Он снимал лес в летний час, когда солнце зашло и еще не начался рассвет. Он любил туманы и умел сделать их прозрачными, едва-едва, чтобы в них угадывалось самое главное...
Алексей Александрович умел увидеть пейзаж — не вид, не красивую картинку на один раз, но картину, с точностью расчета геометра и пронзительностью очевидца, запечатлевшего увиденное сердцем. Пейзаж — медленное искусство фотографии постепенного проникновения, замедления зрителя, душевной радости автора, растягивающего секунды до минут экспозиции, рассматривающего в эти мгновения сосредоточения мир во всей его полноте. Именно таким останется в истории отечественной фотографии мастер пейзажа Алексей Васильев.
