В психологии есть понятие «слепого пятна»: человек не в состоянии увидеть и оценить именно те части своего Я, которые являются самыми важными и глубинными для его личности, которые наиболее плотно срослись с его внутренней сущностью, стали неотъемлемыми частями его мира, его самого. Не многим удается после блужданий в дебрях собственных фобий и комплексов увидеть, наконец, в мутных зеркалах самосознания мерцание истинного Я. Так глаз не в состоянии увидеть границы собственного поля зрения, так система не может определить себя посредством только своих внутренних дефиниций. Такое «слепое пятно» я внезапно обнаружил в себе, когда начал писать о книжке поляроидов Андрея Тарковского «Instant light». Простая поначалу задача превратилась в сложный акт личностной археологии и психоанализа.
Фильмы Андрея Тарковского давно, с самого почти детства, стали частью моей памяти и способа видения, и потому очень сложно было определить их и описать, не скатываясь в жанр банальной автобиографии. Благодаря Тарковскому в мои глаза были вживлены маленькие линзы, позволявшие видеть окружающий мир совершенно
Андрей Тарковский — пожалуй, единственный режиссер мирового уровня, к творчеству которого мы имели доступ в полной мере на правах соотечественников и современников. Мы могли запросто купить билетик за 25 копеек и посмотреть, например «Зеркало», не чувствуя земли под ногами выходить из зала после просмотра и прокручивать в голове каждый кадр, каждую сцену в поисках скрытого смысла. Существовали и вовсе конспирологические версии, которые мы долго обсуждали с друзьями после сеанса. Сегодня многое поменялось — водопады обезличенных изображений стремительно обрушились на головы неподготовленных зрителей, но все равно с высоты опыта и времени можно смело сказать, что «ни единой долькой» Тарковский не уступал остальным его небесным собратьям — звездам на небосклоне мирового кинематографа — Бергману, Феллини, Куросаве.
* * *
Если представить, что чтение является своего рода путешествием, то каждая книга превратится в деталь ландшафта. В этом путешествии видно, что иные книги подобны бурным рекам, ведущим читателя к не познанным областям, некоторые похожи на заколдованные леса, где рискуешь заблудиться и никогда не вернуться назад, есть книги-ручейки и книги-источники, к которым припадает измученный жаждой путник, отдельные книги подобны болотцам, куда и
Не случайно, что эта светоносная книга называется «Instant light». «Моментальный свет», «внезапный свет», а может «растворимый свет» — можно и так перевести. Ведь достаточно одной гранулы этого света чтобы
Книга предназначена для медленного чтения и рассматривания. Я бы даже ставил на книгах подобного рода особую яркую пометку — «предназначена для медленного и повторного чтения». Иначе в извечной погоне за сиюминутным смыслом есть опасность упустить самое важное и существенное. Есть книги, которые постепенно открываются зрителю, как сад тысячи тропок в одном из рассказов Борхеса. Можно бесконечно перелистывать эти страницы и все время находить
Открываю книгу, и с каждой страницы сквозь меланхолическую дымку прошлого, плененного безвременьем фотографии, передо мною качаются от ветра деревья, плывут облака, текут реки — неверная реальность сна запечатлена в каждой детали. На первый взгляд — полное отсутствие динамики изображения и цвета, но это кажется только на первый взгляд. Особенно интересно медленным взглядом путешествовать по каждой картинке — постепенно погружаясь в нее — а это излюбленный кинематографический прием самого Тарковского, присутствующий почти во всех его фильмах. Лучший пример того — картина «Зима» Питера Брейгеля в «Зеркале». Панорамирующая камера медленно плывет по деталям картины — конькобежцы, птицы на голых деревьях, водяная мельница — и внезапно зрителя охватывает невероятное ощущение сквозного полета, картина оживает.
При этом границы кинематографа и плоскостного изображения таинственно размываются. Одно переходит в другое, и статичная картинка начинает неожиданно обнаруживать свою скрытую жизнь. И напротив — движение в кадре замирает, и мы видим перед собой фотографию — сиюминутная жизнь погружается в неподвижное пространство памяти. Недавно обратил внимание на этот прием в начале «Ностальгии» — сцена с уходящими от зрителя тремя женщинами, мальчиком и собакой в
Образы настоящих фильмов, книг, фотографий давно уже живут сами по себе — отдельно от своих создателей, являясь постоянным напоминанием зрителям и самим создателям о тех волшебных минутах, когда была чуть-чуть приподнята темная завеса существования, и был обнаружен истинный свет жизни.
«Изображения — это отблески правды, которую Бог позволяет подглядеть нашим незрячим глазам» («An Image is an impression of the Truth which God has allowed us to glimpse with our sightless eyes» p.16) — приведены слова Тарковского на одной из страниц книги. И рядом чудесная фотография потонувших в утреннем тумане дерева и забора, ставшими символами ограниченности и несовершенства наших органов познания перед умопомрачительным богатством окружающего мира. Отблеск истины, явленный в обыденных вещах, при помощи которого можно вспышкой-озарением обнаружить истинную изнанку реальности. Вот из таких мимолетных правд и составлена вся книга.
Отдельно хочется сказать о полиграфическом качестве этой небольшой книжки. Издатели не стали растягивать крошечные поляроиды на всю страницу, а сохранили их истинный размер. Это чрезвычайно существенно. Возможно, эстетическое впечатление от фотографии напрямую зависит от окончательных свойств и размера носителя изображения. Маленькие, соразмерные ладони поляроидные отпечатки несут невероятно мощную энергию и силу свернутого в китовый ус времени. Поразительно, что увеличение или перепечатка этих крошечных с точки зрения современных мега-форматов картинок полностью уничтожает эту ауру и убивает само изображение. Напротив, в случае цифрового изображения мы имеет графический образ, полностью независимый от физических свойств, отпечаток, витающий как пыль над дорогой и никогда не опускающийся на землю. Но это уже совсем другая тема.
Кратко-емкие тексты сопутствуют небольшим поляроидным фотографиям — стихотворения в прозе, выдержки из дневников, писем, заметок. И неожиданно это придает дополнительную многомерность изображению. Однако по странной закономерности оказывается, что чем меньше слов написано рядом с фотографией, тем больше таинственного значения она приобретает. Порою текст отсутствует вообще, и фотографии соседствует пустая страница — а это уже почти дзен буддизм — хлопок одной рукой.
«Все сюжеты — только о смерти», говорит один из героев «Положения вещей» Вима Вендерса. Об этом же лежащая передо мной книга. О смерти мастера, о мгновенности его полета — но и о его жизни. О том, как после смерти он продолжает посылать на землю свет, как далекая звезда. Свет. Light. Instant light.
