Нашествие фотографии

Когда я ехала в Вильнюс, то никак не ожидала, что придется бегать из галереи в галерею в духе каких-нибудь «Фотографических встреч» в Арле. Но нюх фотокритика безошибочно привел меня в город в тот момент, когда, один за другим, в нем открылись два фестиваля. Сначала — Первый международный фестиваль арт-фотографии In Focus, а сразу же вслед за ним — предваряющая открытие X Балтийского триеннале международного искусства-2009 традиционная экспозиция литовского contemporary art в вильнюсском Центре современного искусства (САС). В этом году она также посвящена фотографии.

Конечно, привыкшей считать себя центром вселенной московской публике события в этом прибалтийском городе могут показаться чем-то местечковым и для нас совершенно неважным. Но подобный всплеск интереса к фотографии в Вильнюсе, на мой взгляд, дает возможность поразмыслить о некоторых общемировых тенденциях в области фотографии, которые, будучи помещенными на литовскую арт-сцену, подсвечиваются черточками национального колорита.

Для начала интересна структура обоих событий. Я недаром упомянула Арль: In Focus — это такой классический фотофестиваль, хотя, безусловно, меньшего масштаба, чем его старшие собратья. В этом плане Литва успела вскочить в последний вагон международного поветрия последних 10—15 лет, когда сразу в нескольких европейских городах, как грибы после дождя, появились свои фотографические смотры, фестивали, биеннале. Нелишним тут будет вспомнить мадридский FotoEspana, братиславский и римский фотофестивали, московские фотобиеннале и «Моду и стиль», венский фестиваль моды и фотографии, а также стартовавшие не так давно берлинский и бухарестский фестивали. Чуть раньше возник Перпиньян, появились крупные музейные коллекции фотографии, учебники по ее истории и университетская фототеория, произошел бум рынка с его ярмаркой ParisPhoto, первой волной корпоративного коллекционирования в 90-х и недавним новым пиком аукционных фоторекордов. В общем, In Focus — это чисто фотографическая история, хотя и в общем арт-контексте. Он и организован Союзом литовских арт-фотографов, учежденном в 1969 Антанасом Суткусом, и структуру имеет ту же, что в Арле — цепочка выставок, событий, мастер-классов и мастерских.

Масштабная экспозиция в САС — совсем другое дело. Ее структура — проходящие в одном большом здании сразу несколько выставок — простраивает иную цепочку контекстов, от классического музея с якобы омертвевшим в его стенах искусством до контемпорари арт с его вакханалией хаотических проектов и стертых между жанрами границ. Последнее сделано якобы в пику классике, а на деле повторяет всю ту же позитивистскую структуру «храма искусства», то ли постмодернистски оголяя его швы и некомфортности, то ли символизируя конец музейной эры — и это сильно заметно в САС. Смотреть экспозицию крайне неуютно — огромные белые пространства, под завязку забитые «проектами» (6 сборных и две персональные выставки), визуально создают ощущение мельтешения, и только пояснения кураторов позволяют понять, что здесь все-таки есть четкая структура: история — вон в том зале, репортаж — в этом. То есть, как это часто бывает сейчас, «картинка» и «композиция» с «концепцией» сами по себе не работают — нужны километры концептуализаций. Но пояснения на литовском языке как-то не спасают ситуацию — несмотря на международный статус на выставке нет надписей на английском. Фотографические жанры и эпохи смешаны, граница, хронология между ними как бы стерта — еще одна примета времени. Выставка напоминает то ли Арт-Москву, то ли промышленную ярмарку. Насилие над материалом, кстати, тоже вполне в духе «архаического» музея — только если полтора-два века назад в холодные залы публичного пространства поместили камерное искусство из кабинетов XVI и будуаров XVII-XVIII веков, то теперь в современный сияющий белизной контекст вписали работы классиков литовской фотографии, для которых гуманность, интимность и человечность масштаба были как раз основными задачами.

Но с другой стороны, есть тут и свой парадокс. Contemprorary art обычно упрекают в использовании фотографии, но именно экспозиция в САС, впервые с советских времен и даже, пожалуй, за всю историю существования литовского фото, собрала вместе практически всех ее авторов, создав своеобразный учебник-отчет. Самая интересная выставка CАС — зал авторов «Нямунас». Проект курировал многолетний художественный редактор журнала, один из патриархов литовской фотографии Ромуалдас Ракаускас. Литературное издание, выходившее в Литве с конца шестидесятых, было тогда «глотком свободы», в том числе фотографической. Помещенный на обложку фестивального каталога снимок Витаса Луцкуса с лежащими бок о бок спящей короткоостриженной девушкой и серьезно смотрящим в камеру светловолосым мужчиной не так уж и скандален — герои одеты, позы не фривольны, так, легкий намек на эротику, скорее, материал для работы воображения и фантазии. Но ведь это фото из серии «Мимы» гордо красовалось на обложке «Нямунаса», выпущенного в честь очередной годовщины Октябрьской революции — и поэтому навлекло гневные упреки не только в сексуальности, но и в «подозрительных политических взглядах». Впрочем, ничего особенно политического в работах представленных на выставке пары десятков авторов нет — частная жизнь, «грустный пионер» Антанаса Суткуса, мягкие абстракции Вацловаса Страукаса. Абсурд строя, в котором это могло считаться опасным, изумляет, а ведь это было еще совсем недавно.

Исторический разворот имеет и главная выставка In Focus в городской ратуше «1922…» — все с теми же Суткусом, Ракаускасом, Мацияускасом. Дети и цветущие поля, пронзительные морщины и теплые взгляды пожилых крестьян — литовская фотография по-прежнему узнаваема. Наполнение мелких деталей наиглубочайшим смыслом — есть это и в современной национальной фотографии (проект «ZZZ» со стилизованными автопортретами молодых авторов в галерее Союза фотографов «Проспект»), и в нескольких западных проектах. Особенно интересны две француженки (Вильнюсская фотографическая галерея), Эмилия Стефани-Лоу и Вероник Хекье Гротар. Первая видит мир глазами маленькой девочки: трещинки на пеньке, жучок на дереве, фрагменты реальности детского взгляда, одновременно солнечного и незащищенного. И крайне странные, чтобы не сказать жутковатые подписи, данные отдельным текстом («Нина не моя дочь», «У меня тоже были длинные волосы»). Впрочем, солнце, пожалуй, побеждает, ведь это ощущение жути сродни страхам маленького человека, заигравшегося и вбежавшего в темный подъезд. Вторая делает серию автопортретов в состоянии депрессии, используя фото как своего рода терапию и средство нового обретения себя — и ведь помогает. Оба проекта удачно примиряют фотографию и современное искусство, затягивая разлом и смягчая углы — эдакий Гурски, но гораздо меньшего масштаба.

Вообще же, несмотря на контекст небольшого и явно не очень богатого художественного сообщества, ощущения замкнутой консервной банки или выпадения из мирового контекста в обоих фестивалях не создается — в отличие, кстати, от некоторых российских проектов. Баланс местного и всеобщего, глубина, мягкий разворот всемирных арт-тенденций в сторону человека, необщее выражение вроде бы вполне привычного лица — всему этому могли бы поучиться нынешние отечественные кураторы, часто пыжащиеся быть «западнее запада», а на деле создающие сияющую, но поверхностно-архаическую оболочку, за которой нет ровным счетом ничего своего.