Рассматривая фотографии, мы соглашаемся с гипотезой о возможности отразить внутренние переживания художника посредством двумерных изображений. То есть с тем, что картинка служит своего рода кодом или посредником в процессе транслирования эмоций, пиктографическим письмом, отправленным зрителю до востребования. Язык тела, язык жестов, словарь цветовых сочетаний служат в этом случае своего рода нотами, по которым зритель разыгрывает симфонию, задуманную автором фотографии. Или импровизирует на заданную тему, вовлекая в исполнение весь арсенал доступных ему средств: свои знания, память, интуицию.
В фотографии смысловой люфт оказывается гораздо шире, чем в случае прочих произведений изобразительного искусства. Фотограф в качестве букв для своего текста использует уже готовые куски реальности, которые только за счет зрительской интерпретации становятся самостоятельными произведениями искусства, отдельными текстами. Перед нами некий коллаж. И «прочитать» его сложнее в силу того, что каждый отдельный фрагмент тащит за собою дополнительные вереницы собственных смыслов. Перед нами фрагмент, состоящий из фрагментов. Ну и так далее. Дурная бесконечность.
В случае фотографии зритель становится дубликатом первоначального
зрителя ― автора. Мы вдруг видим сцену глазами фотографа, в определенный момент времени, с определенной точки. Как бы заглядывая
И в этом неповторимый документальный эффект фотографии. Эффект присутствия. Ощущение подсматривания
В книге собраны основные серии работ Виногранда. «Улица», «Зоопарк», «В дороге», «Аэропорт». И все это — лишь фрагменты, маленькие кусочки, осколки целого, по которым можно постараться восстановить полную картину реальности, которая в свою очередь может оказаться еще лишь одним фрагментом и фикцией. Сложный узор жизни. Она пульсирует в каждой фотографии, на каждой странице. Как жилка на виске. Умей ее нащупать.
Фотографии Виногранда имеют свойство меняться со временем. Выказывать незаметные прежде детали, обнаруживать невидимые прежде связи. Свобода при фотографировании, игра в фотографию дарит наблюдателям целый веер ассоциаций и толкований. Кружится голова, и не знаешь с чего начать. Фрагменты реальности разбросаны по фотографиям в произвольном порядке — и на зрителя возлагается ответственность за выкладывание этого пазла. Фотограф становится соучастником реальности в своем искусстве, как Джексон Поллок или Макс Эрнст, для которых случайность была нитью Ариадны в искусстве. Даже буквально — некоторые картины Эрнста начинались со следов движения напитанной краской нити по холсту.
Виногранд — поэт визуальных случайностей, из них сотворен мир этого странного фотографа. Случайности накладываются друг на друга — и распутывание клубка остается на совести и визуальном чутье зрителя.
Среди толпы,
И рядом — другая фотография: инвалид на коляске на солнечной улице LA. Здесь сложное переплетение взглядов и отношений свернуто внутри картинки и упирается в закрытую точку — человек, уронивший голову на грудь. Это закрытая вселенная — или гаснущая звезда. Или — увядший цветок. Сложные, напоминающие живопись Пита Мондриана, пересечения световых отражений на асфальте — может, именно они и являются главным магнитом этой фотографии. Может именно это и есть композиционный и смысловой центр — а не этот несчастный инвалид. Не любопытный мальчик на скамейке, не беззаботные прохожие. И все вокруг, включая живущие своей жизнью отражения в витринах — все стремится в точку пересечения этих лучей в сомнительную точку пустоты и абсолюта. Или абсолютной пустоты. Или пустого абсолюта, что почти одно и то же.
Каждая картинка Виногранда надолго, навсегда поселяется в сознании. Женщина в темных очках перед клеткой с двумя буйволами (?). Человек в кабриолете с пластырем на носу. Мальчик — ковбой в нелепых очках, слепо отражающих фотовспышку. Мальчик со вполне овечьей физиономией рядом с овцой. Парный портрет. Портреты животных в книге «Зоопарк». Виногранду удалось стереть хрупкую грань между людьми и животными. Человеческий затравленный взгляд морского льва, усталый взгляд гориллы. И как апофеоз этого всемирного братства погруженного в океан сансары — фотография женщины, прижимающей к груди обезьянку как собственного ребенка. Нечто подобное было и у Дайан Арбус, но там это скорее из «Всемирной истории человеческих странностей».
Каждая деталь начинает приобретать космическое значение — растопырившаяся ладошка ребенка, косящий глаз лошади, бигуди на головах ожидающих женщин, разметавшаяся на ветру прическа. В каждой фотографии скрывается бесчисленный лабиринт возможностей толкования. Случайная деталь — намек на ответ или обманка ложного пути.
Перед нами картина сложного переплетения несообщающихся миров. Сосуществования разных реальностей. Реальностей разнородных и существующих одна внутри другой. «Шевелящимися виноградинами окружают нас эти миры» (Мандельштам). Почти шизофреническое ощущение близкое, впрочем, к современной концепции структуры Вселенной.
Незаконченные действия загадочны как незаконченные фразы. Там, где они остановились пузырятся другие, неродившиеся вселенные. Пугающие, радующие — любые — но не родившиеся, умершие еще не родившись.
Постепенно я понял, что пугает меня в фотографиях Гарри Виногранда. Их грамматика. В них нет существительных — только действия. Только глаголы. И подобно мальчику-аутисту мы можем написать: .
И дальше — уже у Виногранда. Люди целуются. Люди смотрят. Люди спят. Люди живут. Люди одиноки. Люди умирают. Люди бродят по улицам. Люди составляют своими тенями
Вернее он ни в коем случае не поддается описанию словами — смысл образа… или же смысла нет — есть смена картинок, есть постоянное отчуждение от прошлого. Есть окукливание прошлого в своем замкнутом янтарном неподвижном мире. И вся тоска этого современного состояния заключается именно в том, что никогда ни под каким предлогом не удастся проникнуть в то фотографическое зазеркалье Виногранда, которое так легко можно наблюдать, перелистывая страницы. Но люди ждут. Они всегда ждут.
