Многие фотографы современной России испытывают необходимость развернутого личностного называния, реализации внутренней темы. Документальный жизненный материал бывает для этого недостаточно податлив. И тогда обращаются к методу инсценировки, хотя нравственно он и дискредитировал себя, извращая истину и помогая создавать лживый миф о счастье советского человека. Но имманентное свойство этого метода - предпочитать вымысел правде факта - может быть и пороком, и достоинстом.

Творческие возможности инсценировки продемонстрировала в Северной столице американский фотограф Дебора Турбевилль. Ее работа "Студия Петербург" может служить ободряющим прецедентом для исканий ее российских коллег-фотохудожников. Экспозиция состоит из отдельных снимков разного масштаба, ставших элементами единого произведения, жанр которого следовало бы определить как фотофильм. Цельность его при всей внешней, предметной простоте материала строится не на повествовательно-сюжетной, а на эмоционально-музыкальной основе. "Истории" из жизни отдельных людей даны крайне обрывочно, непроясненно. Основной акцент - переживание героев фотоповествования. Пейзажи и интерьеры Петербурга, Павловска, Стрельны, Ораниенбаума становятся проводниками тех же настроений, во власти которых пребывают персонажи.

Турбевилль очень тонко воспринимает и выявляет интонационные нюансы позы, жеста и мимики, состояния природы, светотеневого и фактурного звучания кадра. Она работает как талантливый режиссер-психолог, знающий силу сдержанных, непроизвольно выраженных чувств. Даже редкие состояния аффекта, которых требует развитие мелодической линии, кажутся уместными и необходимыми. Она отлично отдает себе отчет в том, что вне пиетета перед естественностью и достоверностью самонадеянно рассчитывать на успех инсценировки.

И поэтому актеры драматических и музыкальных театров Петербурга, которые ей преимущественно позировали, сняты так, будто они не играют заданную роль перед объективом, а живут подлинной жизнью, случайно увиденной и незаметно зафиксированной на фотопленку.

И чтобы еще убедительнее выдать сон о Петербурге за явь, Турбевилль искусно использует стилистику изображения, присущую старым архивным фотокинодокументам, снятым не всегда профессионально, зачастую нерезко, к тому же пострадавшим от времени, с царапинками, пятнышками и прочими дефектами негативов. Смутные очертания предметов помогают увидеть их пластическую энергию, пластическую соединенность друг с другом и - что существенно для образного строя произведения - создают феномен их бренности, печального ухода в небытие. Турбевилль снимает не физическую реальность, а духовно-психологическую. Она дает убедительный пример того, как можно сформировать, используя нужную натуру, визуальную светописную ткань соответственно чувствам и представлениям.

Автор постигала давно привлекавший ее Петербург издалека с помощью его знаменитых горожан - выдающихся литераторов, композиторов, хореографов. Ей удалось расслышать одну из несомненно существенных мелодий города, полную затаенной скорби, благородства, драматизма. Расслышать, еще не ступив на берега Невы. И эта мелодия служила в дальнейшем, в процессе съемки, камертоном, по которому настраивалось звучание кадра. Несоединимость двух сердец, стремящихся друг к другу; тень грядущих неудач на молодых, свежих, приятных лицах; горькие воспоминания; поруганная красота; усталость воли; верность долгу и призванию; подвижничество; непобежденная доброта; энергия непримиримости.

Турбевилль удается передать очень тонкий, трудноуловимый и очень петербургский эффект - тяготение тайной печали над жизнью людей и вещей, печали, идущей из прошлого и простирающейся в будущее.

Она показывает заброшенные и израненные дворцы - воплощение разоренного уюта и гибнущего изящества; угрюмые старые дома на заснеженной улице; мрачные запертые ворота, фигуры мужчин и женщин, мятущихся или ушедших в себя.

Огонь человеческой души, погребенный под пеплом обманутых надежд, С лейтмотив фотоэссе Турбевилль. Он непременно сопровождает частные темы и психологические коллизии произведения, которые выбраны не без подсказки Ф. Достоевского, А. Ахматовой, О. Мандельштама, В. Ходасевича, Л. Гинзбург (список можно продолжить) и нашли отклик и понимание у американской фотохудожницы.