Выставка Сергея Чиликова «Жизнь в Емелево» открыта в московской Крокин галерее по адресу: Б. Полянка, 15 с 18 марта по 18 апреля 2004

Название у села сказочное — Емелево. Но Сергей Чиликов утверждает, что оно действительно существует в наших пространствах. И что лет десять назад он сделал там большую серию снимков. Правда, такого рода снимки Чиликов мог бы сделать и в других местах, и в другие годы: персонажи, попавшие в его объектив, принадлежат к единому народному миру, который жизненные перемены обходят, в основном, стороной. Что здесь снимать? — Пейзажи да «типы», то есть деревенский лубок. А вот чтобы из-под кожи закрепленных поколениями обычаев вытащить то, что ищет Чиликов, здесь надо жить долго.

© Сергей Чиликов

У заезжего фотографа подобная возможность отсутствует — на это просто нет времени. Зато есть возможность инсценировки, позволяющая это время сжать. В этом смысле фотограф делает то же, что и современный агротехник, который искусственно «выгоняет» за один сезон кактус такого размера, какого бы тот в природе достиг лет за десять. Правда, документальное на вид изображение при этом оказывается совершенной постановкой.

Надо однако понимать, что такое «постановка» в принципе. Это отнюдь не одна какая-то подделка жизни. Не только «быстросуп» вместо вкусной куриной лапши. И производили инсценированную документальность на свет далеко не только бесчисленные исполнители идеологических заказов. Фотография вообще, будучи фиксацией всегда находящейся в движении жизни, есть ее остановка, закрепление на месте — постановка. И эта постановка — даже не ее собственная изобретение: она переняла ее от более старых форм визуального искусства.

Так получается, что, по отношению к документальной, постановочная съемка является первичной: не то, что остановить для фотографирования, а даже просто привлечь взгляд прохожего видом камеры уже значит изменить, инсценировать естественное течение жизни. Самое жизнеподобное (ну, за исключением кино) из искусств в результате всегда испытывает недостаток достоверного. Поэтому постоянно находится в поиске жизни как своего главного энергоресурса. И как только появилась техническая возможность мгновенной съемки, фотография сразу же устремилась в сторону максимальной документальности, а фотографы стали переходить на позиции невмешательства в идущие процессы. Каждый из них как бы говорит:«Это не я придумал, такова действительность сама по себе».

Из принципа невмешательства вырастает не только эстетика «решающего момента» Картье-Брессона, но и хищническая практика папарацци — вещи, казалось бы, совершенно разные. Но будь то экзистенциальная романтика или масс-медийный цинизм — в любом случае это метода, позаимствованная из шпионского арсенала. Так или иначе, фотографическое невмешательство оборачивается нарушением чужой privacy, оказывается морально подозрительным подглядыванием.

У Чиликова же, напротив, ничего циничного нет. А вместо романтического «влечения к жизни» полным-полно здоровой эротики. Он просто следует природе фотографической профессии — делает очевидную постановку. У его героев, не избалованным вниманием внешнего мира, есть, понятно, свой идеал должного поведения «на людях», которому они следуют совершенно инстинктивно и почти все одинаково. Эту застывшую позу, Чиликов каждый раз ломает (или утрирует), вовлекая модели в свою собственную игру. Особенно ведутся на такое разогретые балагуром-фотографом молодухи: они бодро манипулируют юбками и соблазняют наш глаз своими экологически чистыми формами. Однако девичьи пьески не исчерпывают всей программы: прочие персонажи — мужики, старики и малые дети — тоже представляют каждый свой оригинальный театр. В этом прелесть самодеятельных актеров: они могут отчебучить такое, что актерам профессиональным не снилось, и в их гротескной игре всегда будет уйма реальной жизни. Ее-то энергию и «собирает» чиликовский объектив. Собирает тщательно, до капли — чуть продляя мгновенье, растягивая выдержку, отчего часть изображения очень даже документально смазывается. Будто бы все происходило не чуть-чуть дольше, а наоборот — быстрее, а потому целиком в кадр еще и не вместилось. Сумма хитростей создает эффект естественности. И в результате театр жизни превращается в жизнь театра. Сказка Емелево видится былью. А Чиликов все это называет своей системой, утверждая, что работает она исключительно эффективно.