Московский дом фотографии открыл выставку Александра Слюсарева. В новом веке художник постоянно участвует в проектах этого музея: на последнем Фотобиеннале он показывал свои снимки Флоренции, на предыдущем – сразу две серии – «Пейзажи конца и начала века» и «Филевская пойма». Сейчас наконец можно увидеть большую слюсаревскую экспозицию на втором этаже МДФ.
Влияние Слюсарева трудно переоценить. Его метод съемки и его манера суждения о фотографии повлияли на десятки коллег. При этом человеку, никогда не входившему в слюсаревский «ближний круг», судить о его творчестве довольно сложно. Так как до сих пор не было издано ни одного полноценного альбома его работ. А слюсаревские выставки последних лет, к сожалению, весьма далеки от того, чтобы дать ясное представление о масштабе его работы. Так и нынешняя экспозиция – ее, пожалуй, можно назвать «выдержками из неизданного». Она представляет фрагменты отдельных серий мастера, но не дает отчетливой ретроспективы, на которую можно было надеяться к его шестидесятилетию.
Александр Слюсарев никогда не плыл по течению. Он не следовал ни соцреалистическим нормам советского репортажа пятидесятых, ни моде шестидесятых на конструктивизм и «документальную съемку», ни семидесятнической жанровой фотографии, ни уж тем более инсталляционному поветрию девяностых. Он совершил нечто очень важное для советской фотографии – сделал шаг, значение которого даже сегодня трудно оценить до конца... Его можно сравнить, скажем, с французским скачком от «традиции качества» к «авторской теории» Франсуа Трюффо. А по глубине разрыва с предшествовавшей традицией рывок Слюсарева скорей сравним с прямым прыжком от «драмбалета» к танцу-импровизации или от «Повести о настоящем человеке» к белому стиху.
Слюсарев вышел за пределы предметности. И понял, что вся окружающая реальность для фотографа является только разными сочетаниями элементов изображения. Интересны не сами по себе «машины», или «небо», или «взгляд сверху вниз», но образы, которые могут существовать мгновение, возникать и исчезать. Слюсарев увидел это раньше всех своих сверстников. И на основе этого видения-понимания построил собственную систему.
Фотография – это «светопись» в самом буквальном смысле слова. Форму в ней создает свет. И потому имеет значение не физическая плотность материала, но его светопроницаемость и его отражающая способность. Поэтому Слюсареву особенно любопытны такие поверхности, как, например, бельевая ткань, когда она развешена на веревках, или стекло машины в дождь.
Предметы развоплощаются под прямым воздействием света. Они утрачивают свою цельность и связность и обретают новые измерения. Скажем, внутри дощатого пола под воздействием отражения в луже вдруг прорастают деревья. Это новое пространство абсолютно реально, потому что оно видимо, и в то же самое время оно иллюзорно, потому что существует ровно до тех пор, пока мы видим свет, отраженный в луже. Именно эта форма, порожденная светом, является для фотографа более важной, чем «материя». Поэтому фотограф, по сути, – визионер: человек, который наблюдает за превращениями света.
Лучшие фотографии Слюсарева оставляют очень странное ощущение. Потому что через них просвечивает чересчур ясное, почти болезненное видение автором реальности – такое, какое бывает в моменты экстаза, прямого откровения. Это ощущение всеобщей мгновенной связности всех вещей друг с другом. То, что и называется «гармонией». Нечто неуловимое.
