Перебирая недавно архив, нашел афишу, приглашающую посетить выставку в Новой академии изящных искусств, располагавшейся тогда на сквотерской еще «Пушкинской — 10». Выставку ни много — ни мало, — Анни Лейбовиц. Получил ли сам автор приглашение на вернисаж — вопрос риторический. Для девяностых, и даже начала двухтысячных кажется, такого понятия, как пиратство — не существовало. Разве можно было назвать каким-нибудь плохим словом процесс бескорыстной пропаганды и бескорыстного же потребления культуры, доступ к которой до недавних пор был строго ограничен?
Эпоха была такова, что делать можно было все, но смелые идеи посещали далеко не всех. Качественные, и не очень, ксерокопии работ известных фотографов на их персональных или групповых выставках стали, в какой-то момент, явлением рядовым, и докатились до Москвы.
Времена героического просветительства, насаждаемого Тимуром Петровичем Новиковым, не прошли даром. Кое-какой образовательный багаж публика получила, да и как знать, может быть память о давней выставке в Русском музее где, между прочих, скромно, но со всей серьезностью, был представлен Мэпплторп, и навела куратора, Аркадия Ипполитова на блестящую идею выставить его фотографии в Эрмитаже в 2008 году, попутно доказав конгениальность эстетики этого фотографа маньеристам.
Вот и Лейбовиц, уже не пиратским образом, а подлинниками и даже собственной персоной, снова в России. После гастролей по Америке и Европе ее «Жизнь фотографа. 1990 — 2005» оказалась в Петербурге, затем — в Москве, в Музее личных коллекций, где представлена чувствительно полнее, чем в Северной столице. Более того, она включает несколько фотографий, которые до этого нигде не выставлялись. «Небольшие артистические отклонения», как выражается сам фотограф, делаются для каждой новой выставки с этим названием. По-разному она была скомпонована в Бруклине, в Сан-Франциско, в Берлине, в Вене… Кураторы перекраивали ее, и сама Лейбовиц этому не сопротивляется, — полностью не повторила книгу ни одна из экспозиций.
Интересно, что в этом случае не альбом играет роль каталога выставки, а выставка иллюстрирует книгу, собранную автором шесть лет назад. Появление этого издания связано не с желанием провести ретроспективу, завершением определенного творческого этапа, как это водится, а с творческим переломом, вызванным биографическим «Я не разделяю личную жизнь, и свою художественную деятельность». 1990 — 2005 для автора — это годы жизни с Сьюен Зонтаг, появления на свет дочерей и смерти отца.
Работая с современным искусством, кураторы Эрмитажа, как правило, пытаются срифмовать выставочный проект с историческими и иными аспектами бытования занимаемого им помещения. Здесь «Жизнь фотографа» оказалась, может быть, наиболее камерной, и наиболее концептуальной — музей, если говорить незатейливо, слегка подмял выставку под себя. Разместили ее в святая-святых — в самом укромном и скромном уголке Зимнего дворца — в императорских покоях, где, собственно и протекала семейная жизнь царской семьи. Что хорошо — простота этих непарадных залов если не идеально, то более любых других эрмитажных, подходит фотовыставке, значительная часть которой — камерные произведения.
И в Петербурге, и в Москве «Жизнь фотографа» начинается инсталляцией, составленной из сотен фотокарточек малого формата, беспорядочно развешанных на стенах, как в большой прихожей частного дома. Дальше — семейные хроники. Об одной из фотографий Лейбовиц рассказывает подробно — она поймала свою мать в тот момент, когда та не позировала. Ни ей, ни отцу эта карточка не нравилась, казалась некрасивой и вульгарной. Не нравилась до тех пор, пока они не побывали на открытии одной из выставок, где увидели, какое живое любопытство она вызывает у публики. Из семейного: умирающая Сюзен Зонтаг, коллекция ракушек Сюзен, Сюзен в Париже, Сюзен, Сюзен, Сюзен…
Частью «семейного альбома» воспринимается и следующая часть выставки, хотя тут Лейбовиц, — та, что известна миллионам — «Самый успешный фотограф-портретист, начавшая в снимать для «Rolling Stone"1970-х». Преобразив внешний вид этого издания, она утвердила и собственный стиль в фотографии. Концептуальная ясность, не допускающая множественности интерпретаций и толкований, но при этом, пользуясь терминологией психологов — инсайт, — что-то существенное и глубокое, вдруг понятое о человеке. Цельное и ясное высказывание. Никаких серий, — ведь фотографии делаются в основном для обложек. Каждая «несемейная» фотография этой выставки раскрывается как афоризм, который придумывается Лейбовиц не только по поводу портретируемого, но, кажется, и по поводу того, каким он сам хотел бы себя видеть. От этого и ощущение особой интимности происходящего. Синди Шерман не хотела фотографироваться вовсе. Лейбовиц позволяет ей спрятаться среди похожих на нее и одетых как она моделей. Портрет Ричарда Аведон — диптих. Левая часть — фотограф, правая — его камера. Мэтью Барни — и безо всякого грима выглядит чертиком, сатиром.
Когда говорят, что «искусство чему-то учит», настораживаешься, готовясь обнаружить в следующем за этим утверждении фальшь и профанацию. Чтобы сказать главное про эту выставку, надо набраться мужества, и все же произнести: «Жизнь фотографа» учит нас понимать и ценить мгновения жизни. Как написала Сюзен Зонтаг по другому поводу: «Сегодня главное для нас — прийти в чувство. Нам надо научиться видеть больше, слышать больше, больше чувствовать».
