Фотография к автору легендарных спектаклей «Серсо», «Васса» и «Взрослая дочь молодого человека» пришла раньше театра, в 11 лет, вместе с фотоаппаратом «Москва-2», подаренным мамой. Дальше были «Пентакон», «Хассельблад», «Горизонт» для узкой и широкой пленки. Фотолюбитель с более чем полувековым стажем, Васильев отдает пленке суровое предпочтение, любит шуршание и щелчки оптических камер, ценит тяжелые и сложные механизмы. Выделяет широкоугольники, умножающие возможности бокового зрения. Свое фотолюбительство лелеет — считает, что если бы взялся однажды за фотографию профессионально, перестал бы снимать.
Его пейзажи безлюдны, разве что отвернувшийся человек может стать частью пейзажа. На выставке «Фотокинез» человека уже не разглядеть, он стал неинтересен автору. Несколько десятков размытых, разогнанных до скорости света пейзажей. Исследование движения света. Безумные и в то же время жестко структурированные цветовые пятна.
Ощущения:
1. Снято визуальным аскетом, долгое время находившемся в стерильном белом пространстве (интерьер васильевского театра — неизменно белый). Автор успел увидеть в белом цвете что-то запредельное. Выйдя на улицу, получил ожог, избиение сетчатки и сумел зафиксировать на пленке этот полученный от разнообразия цветовой палитры ожог.
2. Снято человеком, желающим скрыть маршрут своего путешествия. Какие-то обрывы, холмы, цветы, дома. Где? Неважно. Куда-то ездил. Что-то чувствовал. Любил то, что видел. Готовился к встрече через объектив. Снимал. У всех свои свидетельства экзистенции у Эйфелевой башни, на Синае или Афоне.
3. Так устал быть среди людей, что ушел в мир цвета, бессобытийность, чистое цветовое настроение. В допредметный, сияющий и ревущий хаос, в архаику понятий. Тоска по началу мира, грандиозной незавершенности — а «в незавершенности вещи выглядят лучше». Избрав предметом театра и в целом искусства прекрасное, а не полезное, докопаться, ободрав руки, до архаических пластов повседневности сквозь броню цивилизации — отчаянный путь.
4. Достиг таких скоростей восприятия и обработки информации, что через фотографию ввел ускоритель медлительному миру, этому никогда не выходящему из спячки сурку.
Для Васильева в воздухе всегда достаточно подвижных пылинок, чтобы поддержать и закрепить возникшую иллюзию. Когда-то давно он испортил зрение за монтажным столом — и предметы для него могут двоиться по вертикали. Со временем эффект усилился и теперь пылинки для Васильева складываются в мощные энергетические потоки, цветные ауры, которые несутся куда-то по заданному режиссером вектору. Пылинкам радостно их нарушенное равновесное состояние, проявленное, замеченное камерой.
Управление энергетическими потоками — одна из основных тем работы Васильева-режиссера. Энергия на территории театра разрабатывается через голос, движение, драматическое мастерство. Произнесенным словом васильевский актер, посвящающий занятиям речи и восточным единоборствам много часов в день, может создать энергетический столб от пола до потолка. Эта же пробивающая энергия мчится и по работам «Фотокинеза» (фотокинез является частью биокинеза, связан с управлением движения света, создает энергощиты и генерирует энергию, способную их пробить). Для Васильева-фотографа, никогда не пользующегося экспонометром, слышащего свет через понятия «жарко» и «холодно», в порядке вещей услышать и заснять бег сока в травяном стебле, томление нектара в цветке, гул породы в скале, рев и шепот на дне чаши греческого театра тысячи лет спустя.
* Авиньон, Франция, отель «La Mirande», до конца лета.
