Александр Китаев
Петербургский свет в фотографиях Карла Даутендея
СПб, «Росток», 2016 – 204 с. (Серия ФОТОРОССИКА)
ISBN 978-5-94668-188-9

По вопросам приобретения и распространения обращаться:
fotorossika2015@yandex.ru,
rostokbooks@yandex.ru;
www.rostokbooks.ru

Книга известного петербургского фотографа, куратора, историка фотографии Александра Китаева рассказывает о разных этапах жизни и творчества выдающегося пионера фотографии Карла Даутендея, создавшего первые достоверные фотографические запечатления представителей высших слоёв российского общества.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей фотографии и культурой Петербурга.

Имя пионера фотографии Карла Даутендея малоизвестно не только широкой публике, но и специалистам, между тем, 19 лет жизни и творчества Даутендея прошли в столице Российской империи, и он стоял у самых истоков отечественной светописи. Не вдаваясь в перечисление причин сложившегося положения вещей, отметим лишь одну – на протяжении почти всего XX века государственное устройство России, мягко говоря, не способствовало изучению дореволюционной культуры, и, как следствие, огромный пласт документов и материалов по истории отечественной фотографии оказался мало освоен и описан. До настоящего времени едва ли не единственным источником знаний о жизни и творчестве фотографа служила никогда не публиковавшаяся на русском языке художественная автобиография его сына, известного немецкого художника и поэта Макса Даутендея. И вот теперь, на 204 страницах книги Александра Китаева, известного российского фотографа и историка фотографии, мы впервые читаем подробно изложенную и подтверждённую документами выверенную биографию светописца. Кроме того, в ней воспроизведено более 170 превосходных редчайших фотографических сокровищ, предоставленных отечественными и зарубежными государственными собраниями, а также частными коллекционерами России и Германии. Здесь же автором опубликованы десятки документов, относящихся к ранней поре отечественного фотоискусства.

Полная взлётов и падений жизнь Карла Даутендея, захватывает. Он родился в крошечном саксонском Ашерслебене. В 1839 г., в год рождения фотографии, потерял отца и выучился на оптика-механика. В 1841 г. купил в Лейпциге камеру-обскуру и, самостоятельно освоив дагерротипию, вступил на полный коммерческих рисков и конкурентной борьбы путь профессионального портретиста. В 1843 г. новообращённый художник изготовил дагерротипные портреты герцога Леопольда Дессаусского и его семейства. В том же году, заручившись письмом к российской императрице, 24-летний саксонец прибыл в Санкт-Петербург. В скором времени он стал одним из лучших дагерротипистов столицы, а в 1847 г., раньше большинства своих коллег, покончил с дагерротипией и перешёл на перспективную фотографическую технологию по методу Тальбота. Изготавливая портреты представителей высших слоёв российского общества, к началу 1850-х гг. мастер-новатор занял лидирующее место в петербургском фотографическом мире. В середине 1850-х гг., после изобретения коллодионной технологии и тотального шествия т. н. «визитных карточек», он вновь наособицу – первым в России внедрил фотолитографию, снимал лучших представителей русской культуры и распространял их портреты через журналы и художественные салоны. В Санкт-Петербурге Даутендей был дважды женат. Первая жена, родив ему четырёх дочек, покончила с собой. Вторая жена-петербурженка родила ему здесь сына. В 1862 г. семейные и деловые обстоятельства сложились так, что фотограф вынужден был покинуть Россию и поселиться в Баварии, в Вюрцбурге, где его ждали новые взлёты и падения. Здесь, начав дело с нуля, назвавшись «фотографом из Петербурга», он вновь стал ведущим портретистом и обеспеченным человеком. В немецкий период его жизни скончалась от неизлечимой болезни его вторая жена, родившая ему ещё одного сына, покончил жизнь самоубийством его первенец, а младший сын, наотрез отказавшись продолжить дело отца, стал, как уже говорилось, поэтом и художником.

Книга Китаева «Петербургский свет в фотографиях Карла Даутендея» больше, чем просто биография одного из первых фотографов, работавших в столице императорской России. Автор, погружая читателя в социальную атмосферу николаевского, а затем пореформенного Петербурга, довольно подробно рассказывает о началах фотографии в России и Европе, показывает, как профессиональное окружение мастера, так и психологическую среду, в которой приходилось действовать первопроходцам светописи. Книга написана понятным языком и отлично иллюстрирована первоклассными артефактами ранней фотографии.

Великолепные работы Карла Даутендея более 150 лет пребывали в забвении и теперь празднуют своё настоящее воскрешение. Книга Александра Китаева проливает свет не только на удивительную жизнь и фотографическое наследие пионера фотографии, но делает захватывающе интересной историю культуры второй половины XIX века.

Дмитрий Северюхин,
доктор искусствоведения, профессор

 

 

Комментарий Александра Китаева

Им не было скучно

Со дня своего обнародования в 1839 году светопись принялась стремительно завоёвывать мир. Фотографы, пребывая в безоглядном и безостановочном движении, то карабкаясь на скалистые пики, то ныряя в глубины океана, в исторически короткое время захватили земной шар, после чего устремились в бездну вселенной и стали всё чаще проникать в космос людских душ. Ретранслируемое более двух веков подряд журнально-газетное – «Фотография в наши дни достигла необыкновенного совершенства», – неувядаемое клише заголовков сводок о её боевых действиях. Эта атака фотографов по всем фронтам, на все сферы человеческой деятельности, на сложившиеся веками устои мироздания, сопровождалась (и сопровождается) непрерывной модернизацией и совершенствованием светописного инструментария, умножая арсенал политиков и духовников, учёных и художников, воинов и мирных граждан. Однако и сегодня начало этого грандиозного всеобъемлющего вторжения остаётся малоизученным. Несмотря на давнее заявление Беньямина – «Туман, окутывающий истоки фотографии, всё же не такой густой…», – попытки прикосновения к роднику остаются совершенно рудиментарны, и, как следствие, сегодня многие авангардные фигуры пионеров светописи едва просматриваются сквозь толщу немилосердных лет. Тому немало причин, и не след их здесь перечислять, но важно отметить, что неприятие технической природы нового искусства сыграло с человечеством недобрую шутку: более века самым надёжным убежищем для инкунабул ранних лет фотографии оставались лишь легко уязвимые шкафы регистратуры да семейные альбомы. Конечно, воздействие светописи не было столь явным и зримым, как паровой двигатель, строительство железных дорог, внедрение электричества и воздухоплавания, но из всех порождённых в «железный век» и ошеломлявших современников технических новинок лишь фотография имела шанс обрести статус ещё одной музы и влиться в их хоровод. Но так не случилось.

«Фотография освободила живопись от скучной работы, прежде всего – от семейных портретов», проронил Огюст Ренуар, сделав карьеру светского портретиста. Как раз эта, по мнению именитого импрессиониста, невесёлая работа, стала амплуа Даутендея и большинства первых профессионалов светописи. Им не было скучно, и «руководители солнца» всего за первые полвека существования светописи наполнили семейные альбомы таким числом запечатлений, сколько не сделали бы все вместе взятые ренуары всех стран мира. Миллионы землян охотно предстали перед их светописными снарядами и сохранили для потомков свой достоверный облик. Между тем, вхождение фотографического портрета в повседневную практику, в быт, (область изящного – табу!) происходило далеко не мирно и вызывало подчас жёсткое неприятие многих интеллектуалов. Во второй половине XIX века «нового рода живопись» поносили, унижали, но нет ни одного хулителя, который бы не пришёл к фотографу снять с себя портрет, а потом с гордостью не разослал бы его друзьям и родственникам. И тем не менее с тех пор, как «люди заставили солнце – красу и движущую силу вселенной – быть живописцем» (Булгарин), от высокомерия ценителей прекрасного и мещанского небрежения исчезло несть числа драгоценных «снимков с натуры». В короткий по историческим меркам срок светописных произведений утрачено, пожалуй, намного больше, чем любых других памятников культуры от войн и революций, пожаров, наводнений и прочих стихийных и рукотворных бедствий.

Для меня нет сомнения, что Карл Даутендей – одна из ключевых фигур в фотографии XIX века, и изучение его жизненного и профессионального пути имеет важнейшее значение для понимания происходящих в то время в обществе и в фотографии процессов. Мастер стоял у истоков излюбленного ныне рода деятельности рода человеческого и прожил вместе с фотографией, умножая и совершенствуя её, более полувека. Светопись за время пройденной ими совместно дистанции эволюционировала от серебряной дощечки, на которой Дагерр заставил солнечный луч запечатлевать мир видимый, до открытия клиентом Даутендея Конрадом Рентгеном неизвестных лучей, способных рисовать на светочувствительной стеклянной фотопластинке невидимое.1 Однако, подавляющее большинство созданных Даутендеем запечатлений на сегодня утрачено, а уцелевшие рассорены по разным странам. (Последнее, впрочем, не удручает, ведь интернационализм – родовая черта фотографии.) В такой стартовой обстановке началась работа по воссозданию биографии первопроходца.

Давление, оказываемое практичным Карлом Даутендеем на своего романтического отпрыска, оказалось столь мощным, что, сопровождая «блудного сына» в кругосветных путешествиях, преследовало его долгие годы. Возможно, напряжение спало лишь тогда, когда из-под пера уже не молодого и известного писателя Макса Даутендея вышла книга «Дух моего отца». В ней, отставив свои любимые блуждающие рифмы, Максимилиан внятно и талантливо пересказал слышанные с детства рассказы отца о первых опытах в фотографии, о пережитых им в России передрягах и его страстном, но тщетном стремлении передать дело своей жизни в сыновьи руки. Кроме этого бесценного источника, мы обязаны писателю ещё одним кладезем: проведя жизнь в непрерывных странствиях, он каким-то чудом сумел сохранить архив отца, часть которого позже оказалась в муниципальном архиве Вюрцбурга в составе «фонда писателя Макса Даутендея».2 К слову, собрания семейных фотографических портретов при земной жизни их первых обладателей, равно как и при жизни первого поколения наследников, не вызывали никакого общественного интереса и носили функцию исключительно фамильной памяти. (И в этом их отличие от портрета живописного.) Лишь в бурном для Европы XX веке, при внуках и правнуках, многие семейные архивы поневоле оказались в музейных фондах, и то лишь в качестве вспомогательного утилитарного, иллюстрационного материала для тех или иных исследований в области материальной культуры.

И тут невозможно не обратить внимание на разницу между семейным альбомом клиента-обывателя и собственным архивом фотографа. И в том и в другом: дорогие сердцу лица, но если в первом – оконченные и оплаченные образчики чужого труда, то у их автора-исполнителя – иное. Каждый фотограф знает, что как раз снимки, сделанные «для себя» и «для своих», а не для капризного клиента, есть самый верный ключ к пониманию устремлений, исканий и методов работы коллеги. Кто, как не ближайшие родственники и друзья, могут с должным смирением и пониманием терпеливо сносить экзерсисы осваивающего новации светописца? Кто, как не они, превращаясь в безропотных статистов, становятся первыми моделями ищущего совершенства артиста, участниками его нескончаемых опытов, его рискованных экспериментов, во время которых, отправляясь в неизведанное без страха неудачи, портретист может пробовать новую оптику, тестировать фотоматериалы, ставить сомнительный свет, отрабатывать новые позы, приёмы композиции и т. д. и т. п.? Даутендей, как и многие фотографы всех грядущих генераций, оттачивал своё мастерство на съёмке близких людей, и по счастью в нашем распоряжении оказалось довольно много таких фотографий. Мне не должно впадать в искусствоведческий анализ, да и Даутендей никогда не называл себя художником, но удивительно, с каким изяществом выстроены его снимки с дочерьми, с сыновьями, с другими родственниками, как точны и непринуждённы многие одиночные портреты в его исполнении – всё это признаки не только высокого мастерства и изрядно развитого чувства прекрасного, но и безусловного таланта.

Не претендуя на полноту обзора всех сохранившихся работ Карла Даутендея, автор ставил своей задачей выявить лишь фотографии, раскрывающие и поясняющие основные этапы профессиональной деятельности мастера и вехи становления некогда новой профессии – фотографа. Удалось ли это – судить читателю.

А. Китаев