Тяжелое дыхание асфальта

© Игорь Мухин, Из серии «Тяжелое дыхание Зимы, часть II»

Отрадно наблюдать, как на фотографиях конкурса «Серебряная камера» появляются признаки жизни: падает снег, клубится туман, дышит асфальт… Люди пока ещё не дышат, но все впереди: фотографы постепенно и осторожно осваивают огромный город. Многие из них пробираются по нему, как слепые: одни — ползут ощупывая объективом камни мостовой, канализационные люки, другие — поднявшись на ноги — на ощупь изучают стены домов, водосточные трубы, натыкаясь порой на ограды, машины и мусорные баки… — видимо увертливые люди им почти не попадаются на высокохудожественном пути.

Впрочем, и у зрячих фотографов взгляд чаще запутывается в нависающих над городом электрических проводах, строительных лесах и предохранительных сетках, опутывающих бедственные здания, — на людей их объектив даже не поднимается. Может быть, слишком много в Москве людей — раз смотреть на них им уже не хочется?.. Да, пожалуй, мы устали от людей, заметив (сначала в них, а потом и в себе) слишком много нечеловеческого; и потянулись к собакам, кошкам, ища в них друзей; но устав и от этого, всё чаще останавливаем свой рассеянный взгляд на облупленных стенах домов или на трещинах на асфальте, пытаясь хоть среди этих грустных следов увядания и разрушения найти гармонию и успокоение, а может быть, лишний раз тайком порадоваться тому, что мы ещё живы наперекор жизни, тоже давшей трещину.

Во всяком случае, «стены» и «трубы» сняты с любовью, красиво и хорошо: есть тени, свет, фактура, есть выверенная, почти супрематическая композиция, — но всё это напоминает лишь учебные работы, за которые строгий Лапин мог бы отечески похвалить. Если это — элементарная учебная работа, то — прекрасно! Если же это элементарное или, не дай бог, разорванное сознание «художника», которое не может воспринять мир в целом, в его взаимосвязях, но способно видеть в нем лишь отдельные плоскости и разрозненные детали, — то это хуже. Это уже напоминает болезнь. Хотя, скорее, это элементарное нежелание подумать, сделать лишний шаг — и проткнуть плоскость, как это когда-то удалось незабываемому Буратино. Тогда перед ним, если помните, открылась дверь в тайну, ключ от которой он уже имел. Да, священное недовольство собой «взыскательного художника», мне кажется, неприметно уходит в прошлое; и взамен ему приходит гордое самодовольство посредственности, уверенной в своей гениальности.

Однако, действительно гордых, идущих своим путем художников, на выставке представлено очень мало. Зато глаза устают от бесконечных подражателей популярных Слюсарева, Мухина и даже Савельева. Причем уровень подражателей растет; и иногда довольно трудно отличить, например, Мухина от «немухина», что может и радовать. И некоторых радует.

По дурацкой привычке читать все, что написано под снимками, я прочел и эту надпись: «Totalrealism», серия «Люди как люди»[1]. Интересно, подумал я, кто берет на себя смелость претендовать на всеобщий, полный и совершенный реализм в современной фотографии? К тому же привлекало, что кто-то обратил внимание и на людей. Но посмотрев серию, мне показалось, что кто-то путает «тотальный реализм» с брутальным натурализмом, если не с полнейшим беспределом. Хотелось бы отметить маленькую, но существенную разницу: реализм взывает к сочувствию, натурализм вызывает брезгливость.

Вот, например, фотография совсем маленького мальчика (рожденного с недоразвитием рук), который спокойно, доверчиво и бездумно смотрит прямо в объектив и держит своими ручонками отломанную игрушечную ручку, причем эта кукольная ручка ещё и «окровавлена». Ситуация трагическая. Жалко и мальчика, и несчастных его родителей. А отломанная лапка как пресловутый бартовский «пунктум», вероятно, согласно ожиданию фотографа, должна «взорваться» в мозгу зрителя и извергнуть из глаз сокрушительные слезы. У меня же эта фотография вызывает раздражение — не горестным мальчиком! — а неумелой (и хорошо, если неосознанной) спекуляцией на его горе: здесь есть констатация ужасного факта, но нет и признаков искусства. Эта фотография — всего лишь обвинение, может быть, фармацевтической промышленности, может быть, — чему-нибудь иному… Но искусство призвано не обвинять, а очеловечивать, пробуждая лучшие, когда-то свойственные нам, чувства.

На соседнем снимке изображена уродливая старуха, дополнительно искаженная ракурсом при съемке и сидящая рядом с ней собака. Скажу сразу, я не против показа уродства: уродство всего лишь обратная сторона красоты. Уродство, может, и существует в мире для того, чтобы мы больше ценили красоту. Но я против того, чтобы мы усиливали уродство в фотошопе. А над и без того перекошенным лицом несчастной старухи, кажется«, поработала «кисть» фотохудожника и именно в фотошопе (или я не прав — тогда простите). Азарт фотографа можно понять, можно понять и его желание поразить зрителя в самое сердце … но зачем же называть это реализмом? — ведь гораздо почетней и безответственней считаться художником-постмодернистом.

На другой стенке недалеко от упомянутых фотографий располагается фотосерия совсем другого автора — «Я — не инвалид»[2]. На четырех фотографиях изображены: безногий человек, спокойно и даже равнодушно позирующий вместе со своими стоящими в стороне протезами; он же в спортивном костюме делающий в парке зарядку; его руки, держащие спортивные медали; и опять он, на этот раз сидящий за компьютером.

Как удалось автору фотографий не сообщить ничего о личности своего героя? — это, видимо, профессиональный секрет; но, тем не менее, из всех четырех снимков серии мы гораздо больше информации получаем о протезах, спортивном костюме и медалях героя, чем о нем самом. Непонятно: благодаря чему герой снимков не чувствует себя инвалидом? Кто здесь бесчувственней? Зритель? Фотограф? Или герой? В этих снимках нет даже советского казенного оптимизма, есть только казенное равнодушие.

Поверить тому, что герой снимков равнодушно отнесся к потере ног, я не могу: ведь он же не робот! Психологически точный фотоочерк о таком человеке мог бы послужить обнадеживающим примером и даже укором, для многих из нас, нытиков по-натуре, если бы показывал моменты изнурительной борьбы с собой, трудности преодоления. Но эти снимки показывают нам лишенного слабостей, чувств и переживаний супермена, а опыт супермена бесполезен для нас, несовершенных людей.

Меньше всего мне хотелось бы, чтобы мои строки были восприняты как критика отдельных снимков отдельных авторов. Тогда бы не стоило о них писать и беспокоить фотографическую общественность. Речь идет о тенденциях и путях, которые мы выбираем.

P. S. Прошло две недели; я снова посетил выставку и с ужасом перечитал свои заметки: боже, как я был несправедлив! Не все так плохо! И, кажется, местами даже очень хорошо… Жизнь продолжается! — и это главное. Радостный дребезг цветных снимков не дает зрителю заснуть. Жуткие фотографии «тоталреализма» не пугают, а радуют. Я сам видел! — как вдоль ряда нестерпимо «реалистических» снимков шла потрясающе красивая девушка, и неотрывно на них глядела, а на ее ярко-красных прелестных губах цвела восхитительная плотоядная улыбка. Я долго ждал, что она собьется с шага, упадет в обморок или расплачется. Но, нет. Я привык верить красивым девушкам, (может быть, они и есть та красота, которая, наконец-то, спасет мир) — и немедленно пересмотрел свои мизантропические взгляды. Теперь каменные стенки — грели мою душу; водосточные трубы пели, как флейты у бедняги Маяковского, многочисленные провода, зловеще перечеркивающие небо, — вселяли уверенность, что оно не обвалится; а небывалое по наглости строительство, развернувшееся на просторах Москвы и на полях снимков, эту уверенность лишь утверждало. Нет, много чего хорошего есть на выставке! Идет снег, но сдерживая тяжелое дыхание, сквозь него идут люди; летит грязь, но еще быстрее сквозь нее летят мотоциклы; уходящее поколение мечтательно смотрит в будущее; девушки трудолюбиво бьются на рингах и неутомимо раздеваются на подиумах, чтобы только порадовать нас, старых … фотолюбителей. Чего грустить? Сколько новых имен! Всё перемелется — мука будет. Мукá или мýка? Не всё ли равно? Главное, что-то будет.

* Название статьи составлено из названий проектов конкурса