История фотографии и Петербурга в книге Александра Китаева «Субъектив»
Книгой известного петербургского фотографа, организатора издательских проектов и куратора выставок Александра Китаева «Субъектив» издательство Санкт-Петербургского университета открыло замечательную, нужную серию «Теория и история фотографии». Это не монография: тут большой блок интервью с самим Китаевым, опубликованных в разные годы в различных изданиях, много глав отдано тенденциям развития петербургского пейзажа, начиная от Ивана Бианки. Бианки, тридцатишестилетний акварелист-неудачник, на момент начала занятиями фотографией, снимавший Петербург в 1840-1850-е, — очевидный исторический любимец автора. С нежностью Китаев цитирует воспоминания Александра Бенуа о Бианки: в процесс постижения техники фотографии «он ушел с головой, уподобляясь в этом… средневековому алхимику. Ногти у него были всегда желтые от коллодиума, а весь он был пропитан какими-то химическими запахами, впрочем, не противными». Подробным и понятным описаниям фототехнологий различных эпох отдано в книге много страниц (все-таки книга имеет подзаголовок «фотограф о фотографии», и авторский краткий словарь технических терминов очень хорош), но романтическая натура неизменно берет в авторе верх: «Фотоискусство — это такой род творчества, в котором субъектив и затвор определяют выдержку, а светочувствительным материалом, определяющим экспозицию, является сам автор», — выносит Китаев в эпиграф.
Интереснейшая глава о Карле Булле — столько подробностей личной жизни первого массового производителя сухих фотопластин на русском языке мне не встречалось. Полученным Буллой в 1896 году статус «фотограф Министерства Императорского двора», с 1897 года — должность «собственного автора» журнала «Нива» с сумасшедшим еженедельным тиражом 250 тысяч экземпляров, а с 1904-го — официального фотографа «видов столицы и торжеств в Высочайшем присутствии» императора Николая II не удержали его в Петербурге — на пике карьеры в 1916 году Булла по непроясненным семейным причинам уехал жить в Эстонию, где любил отдыхать — тогда это не возбранялось, поезда между Петербургом и Эстонией не отменяли по политическим причинам. И он уехал…
Интервью стандартны (признаю это как интервьюер), они скорее пролистываются в ожидании субъективных парадоксов автора, но нужны, трижды нужны, в диалоге человеке мыслит иначе, чем в одиночку перед чистым листом бумаги или текстовым файлом компьютера, иначе спорит и иначе хочет нравиться. Раздел «В копилку грядущих фотоведов» делится на «Дискуссии», «Коллеги», «Автобиографические строчки» и «Письма». Каждая глава чем-то радует. «Дискуссии» — спокойным приятием автора революционно-лихорадочной поступи фотоэволюции. Мастер черно-белой фотографии, любитель пикториализма и фотограмм, Китаев спокойно и своевременно открыл дверь ксероксам, принтерам, компьютерам, отобравшим у традиционного фотопроцесса его прикладные функции. Глава «Серебряная фотография» обобщает в этот термин всю фотографию доцифровой эпохи и обозначает новые причины, по которым фотохудожники возвращаются в лаборатории под красные фонари.
Любимые автором пикториалисты разобраны с большой любовью и знанием дела, история коллекции Михаила Голосовского приведена подробно, с чувством гордости за ответственный фанатизм коллекционера (глава «Бескорыстный коллекционер»). Рафаэля Мангутова, сегодня эмигрировавшего в другую социальную среду, а тогда — «Рафаэля среди фотографов» Китаев запомнил как человека, снимавшего запойно много и долго шаманившего в лаборатории, доводя даже неудачный кадр до магической картины вселенной.
В «Автобиографических строчках» можно узнать о жизни заводского фотографа, «подснежника», каковым Китаев проработал несколько десятилетий. Осенью 1978 года Китаев поступил на работу в Ленинградское Адмиралтейское объединение фотографом третьего разряда (что это значит, увы, не объясняется). Для Китаева, мечтавшего в детстве о море, поступавшего в мореходку и не поступившего из-за «неправильного цветоощущения», это был некий знак судьбы. Фотографом он наплавался в разных морях, на разных кораблях. На правах штатного фотографа Китаев стоял у истоков создания заводского исторического музея Адмиралтейских верфей, этого «государства в государстве», снимал корабли, что само по себе было визуальной информацией с грифом «совершенно секретно». Описывает и случай, когда для коллеги из ТАССа пришлось снимать атомный арктический ледокол, ретушировать всю находящуюся на нем военную технику — а потом мириться с тем, что под обошедшим мир фото стоит фамилия тассовского фотографа. Но в основном работа была другая — Доски почета и съемка на пропуска. Пользуясь служебным положением фотографа на военном заводе, Китаев своеобразно «отмаливал» поденную работу — обеспеченный фотопленкой и фотобумагой сверх меры, он бесплатно делал портреты всем знакомым, у кого в том была нужда.
Со временем, освоив репродуцирование и печать книг, Китаев собрал библиотеку дореволюционных книг о Петербурге, печатал запрещенных Ахматову, Цветаеву, Булгакову — сегодня разрешенных и обесценившихся.
Свой уход с завода в конце 90-х годов Китаев оценивает спокойно и мудро: «Произошло то, что и должно было произойти — уволившись с завода и став „свободным художником“, я перестал быть свободным»…
Письма — Валентине Беляевой, Валерию Вальрану, Светлане Слугиной, Наталье Краевской, Маше Гурьевой, Солмаз Гусейновой — содержат ту эпистолярную полемичность и интимность тона, что, с одной стороны, неописуема, а, с другой стороны, еще больше раскрывает Китаева как человека мыслящего, открытого, задушевного и много сознательно работающего над тем, чтобы росло мастерство и глубина видения, а не пафос. В письме к Солмаз Китаев цитирует свою записную книжку 1987 года: «Стремление многих современных фотографов создавать индивидуальные знаковые системы, кодируя изображения шифром, ключ от которых лишь у шифровальщика, приводит к неуклонной потере зрителя. Можно любоваться филигранной техникой, можно, рассматривая, до предела напрягать интеллект, … но если не задеты душевные струны зрителя — произведение так и останется, пусть драгоценной, но игрушкой».
В работах Китаева тем временем живет душа, сбереженная на Адмиралтейских верфях. И разрозненные, казалось бы, тексты «Субъектива» сообщают фотоработам добавочные смыслы.
