Алексей Мякишев
ХОДЪ. История одного паломничества
Издательство Treemedia, Москва, 2018
ISBN 978-952-68977-3-8
Фотографии: Алексей Мякишев
Дизайнер: Валерий Бухнин
Тексты: Георгий Колосов, Дарья Еремеева, Алексей Мякишев
22х22 см, 121 стр., 55 ч.б. фотографии, рус.\анг.,
твердый переплет, суперобложка
Сайт книги pilgrimage-book.com
Перед вами ладно скроенная книжка. Простая, крепкая. Надежная. Как срубленная изба. Как колодец. Как часовня или обетный крест. Такие, что остались на Русском Севере, где жизнь продолжается по своим законам, не согласующимся с логикой больших городов.
На протяжении шести с лишним веков в начале июня (по новому стилю) на реку Великую из Вятки (города, что был Хлыновом, стал Кировом) идет крестный ход. В память образа Св. Николая Великорецкого, – иконы Св. Николая, что была обретена на реке Великой еще во времена Суздальско-Нижегородского княжества, еще до завоевания его Москвой… Трудным пешим путем идут на реку три дня 90 километров и с нее возвращаются другим маршрутом, еще 70 км за три дня. Идет православный люд, стар и млад.
В советские годы, когда бабушек в светлых платках, идущих на Великую, гоняла милиция, они собирались в условленных местах за городом, чтобы потом тихо идти маленькими группками, шепча молитвы… В конце 1980-х, на волне приятия государством церкви, когда и тысячелетие Крещения Руси было справлено громко как культурное, не только культовое событие, Великорецкий крестный ход становится известнее, в него идут уже не только вятские, но приходят паломники из дальних мест.
С начала 1990-х, что случилось по разным причинам для разных авторов, в этот ход идут фотографы. Великорецкий крестный ход становится фотографическим. К концу 1990-х, пока мобильная связь не была тотальной, на домашние телефоны в начале июня в Москве фотографам документалистам и репортерам можно было не звонить: большинство были там… В какой-то момент пошли шуточки о турах для иностранных коллег, которые и сами без туроператоров ехали до Кирова, а потом шли вместе с паломниками три дня в одну сторону, день на реке и три дня обратно. Действительно, случались и автобусные кампании для любителей с камерами, проезжающих мимо вереницы не замечающих их людей, да не о казусах речь.
На самой реке Великой на 6 июня служат литургию. В этот день, пока паломники там, совершаются некоторые ритуалы (например, хождение под корнями легендарного дерева, на котором явилась та икона), что кажутся столь дремучими, будто древнее самого явления. И все это едино, неразрывно, чтение Псалтиря и собеседование с природой, исповеди и хоровое исполнение духовных песен…
Это предыстория книги. Ее каноническое изложение без всяких вкраплений фотографических баек дано на первых страницах издания вместе с картой маршрута. Автор текста Георгий Колосов. Несколько неожиданно от классика российской фотографии, кто сам в Великорецкий крестный ход прошел больше тысячи верст, читать столь отстраненный выдержанный до сухого остатка текст. Георгий Мстиславович не позволяет в нем проступить своему опыту паломничества, ни бытовому, ни духовному. Как будто он в книге лишь историк, Нестор, стоящий на другом берегу. Вся работа текста по приближению читателя книги к фотографиям (не все читатели обладают видением, это, увы, издателям и авторам фотографических книг приходится принимать во внимание), – эта работа возложена на Дарью Еремееву, которая честно признается во первых строках, что в ход не ходила, и все знание о нем, все переживание его рождено фотографиями автора, Алексея Мякишева. Оба текста помещены в начале издания, сквозь их призму, историческую и «мнения чувствительного зрителя», предстоит читателю «Истории одного паломничества» идти от снимка к снимку.
Дизайнер книги Валерий Бухнин выбирает для «Истории» неторопливый, как маятник кадила, ритм движения от разворота к развороту. Устройство книги держится на выборе всего лишь двух размеров снимков: бОльшего, что с правой ударной полосы слегонца выпрастывается на левую полосу, и малого, когда снимок на странице помещен, будто в паспарту, в белое поле. И неброская вариативность держится лишь на чередовании горизонтальных и вертикальных снимков малого формата. Левая полоса отдана в издании под подписи к фотографиям. В большинстве своем они короткие, только место и год. Колонцифрам, что дают возможность быстрой ориентации внутри книжного блока, место не нашлось. Да то – куда спешить? На весь корпус издания лишь несколько расширенных текстов, словно паузы или перебивки, разнообразящие перелистывание от фотографии к фотографии, как некие тексты для увеселения не-умеющего-смотреть-фотографии (которому может стать скучно). Сам по себе прием проверенный, успешный. Еще бы тексты перебивок приближались по форме к совершенной отстраненности фотографий…
По коротким подписям к снимкам, сверяясь с картой хода, кажется понятной их последовательность: мы идем вместе с автором, от деревни к деревне… следом приходит сомнение: порядок фотографий выстроен по ритму, по композиции, что перетекает из кадра в кадр, но этот ряд не соответствует самому маршруту «хождения», мы оказываемся то на пути к Великой, то уже, побывав там, на обратной дороге. Мне возразят, что карта в начале издания – дань увлечению социологией, а композиция издания построена не на историко-документальном, но на пластическом базисе. И что названия, постоянно отсылающие зрителя к карте (уж коли ружье на стене повесили в первом акте), не более, чем подписи к фотографиям, а не еще один дополнительный смысловой пласт книги… Пластическое начало построения доминирует и над смешением мест, и над смешением дат. Но второе – концептуально – редкий наблюдатель заметит в крестном ходе, в который Алексей Мякишев со товарищи ходил с 1993 года по 2018-й, перемены в лицах и костюмах: не то место, не то состояние народа, чтобы проявлять сиюминутное. Важно, что книга стала итогом пятнадцатилетних паломничеств и памятником запечатленным духу «ХОДА» (так вторым названием помечен и титул, и суперобложка, причем «ХОДЪ» на них напечатан исчезающим серым, будто фон или мелодия, звучащая подспудно сквозь все издание).
Что есть эта книга и каково место «Истории одного паломничества» Алексея Мякишева среди множества других фотографий, посвященных хождению на реку Великую?
Когда закрываешь книгу Мякишева, последний снимок под ее обложкой – портрет тех, кто был в «фотографической группе» в один из самых памятных, 1997-й, год. Там и сам Колосов, и Владимир Семин с супругой, Алексей Перминов, Ларри Тауэлл, Павел Смертин… в другие годы там был Валерий Щеколдин и многие другие… Почему 1997-й знаменит? Фотографии Семина с выходящими из-под корней женщинами в белом были и на персональной выставке следующего международного фестиваля ИнтерФото в Москве, и на страницах зарубежных журналов; снимки Тауэлла произвели впечатление на читателей-зрителей его следующего альбома… И все-таки, когда говорят мне о Великорецком ходе, первая визуальная история, которая приходит на память – сюита Георгия Колосова, вся построенная на невозможном – на преломлении света в фокусе его монокля, когда кажется, что свет нетварный становится осязаемым. Колосовская сюита или цикл – коль так привычнее фотографическому читателю, – снимался почти два десятка лет, да и сейчас его нельзя считать завершенным, он – путь, в котором движение означает все, известно начало маршрута, а вот конец неведом. Колосову удалось в этой работе, наверное, впервые даже среди собственных съемок, найти возможность говорить фотографическим языком о духовном, не стремясь его изобразить, но выражая.
Вторая знаковая работа, сделанная во время Великорецких ходов, это история Павла Смертина. Как и для Колосова, для него участие в паломничестве привело к изменению не только стилистики съемки, но невозможному (снова это словцо, без которого никуда, если говорить в смешанной компании рационалистов и верующих) и очевидному изменению внутреннему, душевному. Смертин сумел в своих фотографиях прийти к формулам символическим. Будто на протяжении недели хода происходившее вокруг него было не повседневным, но означающим, знаковым. Что и было запечатлено. Будто вокруг фотографа разворачивалась не физическая борьба усталых путников с километрами тяжелой дороги, но панорама духовного восхождения.
У Алексея Мякишева все иначе. Перемены, неизбежные в этом ежегодном очистительном пути, скрытые. Стилистика достоверная. Он как будто знает, что для преодоления этого пути важны не экстазы, не экстатические откровения, не бурные всплески эмоции, но терпение и неторопливость, упорство. Куда ты, мил человек, побежишь вперед всех, – а коль устанешь? кто тебе даст испить? кто постелит еловый лапник, кто укроет пологом от непогоды? – Только в соборном действии множества идущих и есть этот крестный путь. Интересно, что пройдя до Великой неоднократно, с иными паломниками по десятку раз, Алексей Мякишев не делает никого из них постоянным героем своего рассказа, не за их судьбой он следит, за самим ходом. А судьба их в эти значительные дни и так видна: вот идет молодая пара, давая друг другу обеты верности; вот малец с иконой в окладе, что с каждым шагом становится тяжелее, и бечева впивается сильнее в тонкую выю. Вот справные чтецы с окладистыми бородами; батюшки с радостной привычкой к ежегодному торжеству; послушники; монахини и мирские… На ум приходят сравнения этой истории Мякишева с задумками больших художников, живописцев и литераторов, запечатлеть целый народ стоящим перед Богом. Показать, что есть церковный люд, портретами, подробно, в рост, представить достоинство и скромность людей, что равны перед Богом и друг другу братья и сестры. Мякишев внимательно всматривается в лица, поразительные в своей откровенности взгляды… умягченное выражение портретов этой серии дарует зрителю надежду: мир милосерден.
Почему-то из множества проектов, снятых о жизни христианской церкви, в связи с мякишевским циклом приходит на память большой проект Джона Демоса из Афин, завершившийся тяжелым богато изданным фолиантом. У Демоса все в движении, в диагоналях, в косом обрезе кадра, будто на ветру под ярким греческим солнцем с иссиня-черными тенями. И большой формат его книги – продолжение той же линии громкоголосого победительного пения греческой церкви, не знавшей от соплеменников гонений и притеснения. У Мякишева – тишина и без-тенность серых кадров, будто все снято в сумерках, в робости побороть тишину. Так и малый формат книги в темно-серой, как валуны в лесной глуши, обложке. Собираешься в ходъ? – Дело доброе, сокровенное. Дело, о котором не кричи, хвалиться нечем, вот пройдешь-выдюжишь, тогда и расскажешь.
Все-таки хорошо этой книжке нашли форму, под стать ее фотографиям.
