В «Новом крыле» Дома Гоголя проходит выставка «ShotList», посвященная идеальным кадрам, не состоявшимся по разным причинам. Корреспондент МОСГОРТУРа сходил на выставку и попробовал увидеть, какие же снимки «упустили» в свое время фотографы.
12 фотографов, 12 неснятых кадров и 12 историй о том, какими эти кадры могли бы быть и почему они не случились. «ShotList» — художественная выставка, где текст соединяется с изображением. И то, и другое — авторское высказывание. Количество снимков у каждого автора разное — кому-то хватило одного, а кому-то понадобилась серия. Рядом с фотографиями тексты, спрятанные за черными «затворами» штор. Инструкций к просмотру нет, каждый сам решает, с чего начать — рассмотреть снимки или прочесть историю.
Солженицын — это святое
Фотограф, кинооператор и фотожурналист Артем Чернов представил только один свой снимок. Однако, посмотрев на того, кто запечатлен на фотографии и узнав историю, которая осталась за кадром, понимаешь, что этого достаточно. На черно-белом снимке — Александр Солженицын, читающий что-то по листку, на своей первой именной премии. Автор фотографии работал тогда в «Независимой газете» и присутствовал на церемонии как журналист. И вот после торжественной части, когда всем присутствующим вынесли бокалы, наступил тот самый момент, который так и не превратился в кадр.
Артем Чернов так говорит об этом: «Я в это время стоял с камерой внизу под сценой. Солженицын был передо мной с рюмкой водки, хорошо помню, что это было не вино, а именно водка, и когда Александр Исаевич начал пить, я навел камеру, и у меня сложился кадр — пьющий Солженицын. Это был какой-то странный и очень смешной кадр. Я почувствовал, что это было бы то, что надо, как раз для газеты, такая фотография в духе «Коммерсанта», потому что я видел, как он откинул голову и отставил локоть, все входило в кадр, и оставалось только нажать спуск. Но что-то меня остановило. Я не стал это фотографировать. Потому что кадр был какой-то глумливый. Будь на этом месте, допустим, Михалков рука бы не дрогнула. Но Солженицына не хотелось. Так его точно никто еще не снимал. И я не снял. Наверное, это хорошо».
Детское отделение
Идеальный кадр приходил и к Артуру Бондарю. В 2009 году он только начинал свой путь в фотографии и трудился в киевском информационном фотоагентстве. Очередная съемка открытия отремонтированного старого корпуса при Институте нейрохирургии была скучной. Закончив с работой, Артур поднялся на другой этаж и попал в детское отделение нейрохирургии. Ребята, лежащие на каталках, и матери, прогуливающиеся со своими перевязанными детьми — все, кого тогда увидел фотограф. В тот день он ничего там не снял. Просто стоял полчаса у входа и смотрел.
Он вернулся в клинику через неделю и снимал ее жизнь несколько месяцев. Фотографий было сделано много, но запомнилась именно та, которую сделать не удалось.
«В какой-то из дней я гулял по больничному коридору туда-обратно, как делал десятки раз до того. В одной из палат дверь была приоткрыта. Я еле видел сидящую возле окна женщину с ребенком на руках. Она плакала и гладила ребенка по голове, казавшейся невероятных размеров. На тот момент я уже знал, что эта болезнь называется гидроцефалией (тяжелое заболевание, которое поражает ткани, окружающие головной мозг). Они сидели на кровати прямо возле окна, и больничная занавеска рассеивала дневной свет, превращая его в ореол за спиной женщины. Это был очень личный и интимный момент. Наверное, я мог приоткрыть дверь, зайти в палату и сфотографировать их, но я этого не сделал. Я просто смотрел на них через щель и переживал этот момент вместе с ними. Тогда я задал себе, как мне кажется, важный вопрос: насколько необходимо и оправданно было мое присутствие там как фотографа, и насколько я имел право быть там как посторонний человек? В тот момент я не смог найти для себя убедительного ответа на этот вопрос и через несколько минут просто ушел.
Когда история про клинику была готова, и я разослал ее в десятки газет и журналов, никто так и не осмелился ее напечатать. Лишь спустя три года журнал «Фокус» опубликовал снимки. А после мне позвонили из журнала и сказали, что один из состоятельных людей увидел эту историю и захотел помочь младенцу, который был на одной из фотографий».
Женщина за чертой
В практике каждого фотографа есть моменты, когда снимать нельзя и невозможно. По разным причинам. Этическим, профессиональным, из-за чистой случайности или страха за жизнь, свою или героев. Но есть моменты, когда причин не сделать снимок нет, однако боязнь перейти тонкую грань дозволенного оставляет кадр лишь в памяти фотографа. Такая история произошла и с Оксаной Юшко — фриланс-фотографом из Москвы. Почти десять лет назад девушка не смогла нажать на кнопку фотоаппарата в обычном московском троллейбусе.
«Вокруг меня в троллейбусе ехали люди, им всем не было до меня никакого дела. И почти так же им была безразлична та женщина с тремя детьми. Равнодушие было понятно: все долго ждали застрявший в московских пробках троллейбус, и теперь мечтали побыстрее добраться домой. Женщина тоже выглядела уставшей и немного растрепанной. Ее желтые волосы, подсвеченные вечерним летним солнцем, рассыпались по плечам и над младенцем, который тихонько заплакал. Женщина спокойно достала грудь и начала кормить. Окруженная двумя старшими детьми, она в тот момент, казалось, находится совсем в другом мире. Троллейбус не поворачивал долгое время, и солнце так и светило на нее, мелькая перекрестками и редкими деревьями, отгораживая остальных пассажиров, остававшихся в тени. Тем сильнее хотелось нажать на кнопку… Я вышла на своей остановке, так и не нажав на кнопку. И, конечно, я потом много об этом думала. Та женщина с детьми есть на многих моих фотографиях из Чечни, из детского дома под Питером, из роддома в Зее. Она есть на всех моих снимках, когда я, как и в тот день, боялась переступить черту, нарушить тонкую грань дозволенного, потревожив своим присутствием человека».
На выставке рядом с историей Оксаны, ее снимки женщин с детьми. Мать, держащая одного младенца на руках, когда другой спит рядом. Фотография на кухне, где мама обнимает маленьких мальчика и девочку, целующих ее в щеки. Кадр детской кроватки и снимок взрослых матери и дочери. Женщины и дети разных возрастов и национальностей. В разных условиях и обстоятельствах. Нет только той, идеальной, с которой все началось.
Несбывшиеся портреты
Таблица Брайля, темный силуэт на фоне окна, мальчик с закрытыми глазами в плавательном круге и две пары рук, что-то мастерящих. Черно-белые снимки телеоператора и фотографа Григория Ярошенко и текст, скрытый за черными шторами, рассказывают, как несколько лет назад Григорий провел в детском доме для слепоглухих детей в Сергиевом Посаде полторы недели — он приезжал туда каждый день и снимал. Григорий собирался делать портреты детей, но не сделал.
«Я помню, меня поразила фраза, которую я там слышал несколько раз от разных детей: «Можно мы вас потрогаем и понюхаем?» Я подумал, надо снимать как-то совершенно по-другому, нужно попытаться, — не знаю, насколько это получилось, — встать на сторону ребенка. Не все дети были слепые, были и плохо видящие, с разной степенью болезни. Я подумал: надо стать немножко кем-то из них. И я даже провел такой небольшой эксперимент, дал камеру на несколько дней детям, даже, кажется, две камеры, и сказал: «Снимайте, что хотите». Я подумал, мне надо подождать, пока что-то снимут они, и попробовать воспроизвести их стиль что ли. Что потом я и сделал. Пару дней я не приезжал, мне было интересно, что у них получится. Они не слишком много сняли, получилось что-то совершенно отличное от портрета, а я так ни одного портрета и не снял… Может, и не надо было».
Деревенская «чернуха»
В начале 2000-х фотокорреспондент газеты Людмила Зинченко отправилась в деревню «Лугово» снимать праздник. Местные жители подготовились к мероприятию: в самой большой избе накрыли стол, все пришли нарядные и веселые. Чем меньше становилось угощения на столах, тем более радостным и раскрепощенным становился народ. Через четыре часа «деревня лежала: лежали под столами, лежали в сенях, на дровах, под забором классически лежали, лежали в кустах, на дороге…». И вот, когда корреспонденты собрались уезжать, Людмила увидела тот самый кадр, который мог стать главным отражением всего праздника.
«Клубное мероприятие закончилось, мы погрузили пустой бак и прочий клубный реквизит в кузов, залезли сами, трактор загудел, оглушив тишину, накрывшую деревню, и в этот момент я увидела, возможно, лучшую фотографию в своей жизни. Потому что молодой папа, тот, в белой рубашке, не стоявший, как и все, на ногах, полз на карачках по дороге и из последних сил толкал впереди колясочку с младенцем. Но я не сделала эту фотографию. Почему? Ведь могла бы крикнуть трактористу: «Подожди 5 минут, я выйду». Что остановило? Не моральный вопрос, в смысле, что неудобно перед людьми, которые мне доверялись, снимать о них нечто постыдное, не он, хотя мог бы. Это другое. Человек, снимающий постоянно, скажем так, профессионально, накладывает на себя определенные стереотипы, предубеждения, которые часто еще называют стилем. Так вот тогда, несмотря на то что работала в газете, я бредила не газетной фотографией, а фотографией другой, ну не то, чтоб «арт» (прости господи), но что-то в этом роде. Так вот, в тот момент меня остановила мысль, что «я же так не снимаю, жесткая социалка, «чернуха» это не мое». К моим профессиональным обязанностям этот кадр не относился, значит, этот кадр был за рамками рабочих обязанностей, стало быть, мой, личный — свободный. И передо мной неосознанно стала стена самоцензуры, которую я сама и построила, загнав себя в рамки какого-то там «стиля». Вот тут выяснилось, что свободы-то и не было».
Выставка «ShotList» открыта в «Новом крыле» Дома Гоголя до 26 мая.
Фотографии — Антон Усанов
