Каталонский концептуальный фотограф Жоан Фонткуберта, известный во всем мире проектами, документирующими вымышленные космические полеты, гербарий экзотических псевдорастений (с описаниями на псевдолатыни) и фотодеконструкцию самого Осамы бен Ладена, считал способность сомневаться инструментом человеческого интеллекта. «Современное искусство исследует идею фальсификации как интеллектуальную стратегию, — писал он, — ведь сами понятия как „правды“, так и „подделки“ утратили всякий смысл. Всё сегодня — одновременно — и правда, и ложь».
Фотокнигу «Осеев: история города-призрака» Владимира Селезнева можно рассматривать как прекрасную иллюстрацию тезиса ироничного барселонца, предлагающую поразмышлять о феномене массовой застройки на примере пригорода мегаполиса, которым могла бы быть Москва. Жители «основанного на реальных событиях» города-призрака не только поделились в проекте своими кейсами, но и предоставили богатый документальный материал печальных квартир высоток, возведенных для (реальной/воображаемой?) жизни. На более 100 страницах фотокниги в обложке, напоминающей картон коробок для вещей, готовых к переезду, — подробная хронология мыльного пузыря из бетона и кирпича, готовая, при достаточно внимательном чтении, лопнуть. А может быть как раз нет.
В беседе с фотокнижным рецензентом Ольгой Бубич, московский фотограф, преподаватель и один из основателей школы фотографии Fine Art объясняет механику, логику и эстетику Осеева и причины его заселения людьми без фамилий.
– Ваш проект — как раз тот самый случай, когда разговор стоит начинать с названия. Что такое Осеев, какова этимология этого слова, и зачем вы решили выдумать свой топоним для обозначения «территории Московской агломерации за пределами МКАД»?
– «Осеев» — это слово, которым мне было необходимо назвать показанную в книге территорию, так как ни одно из имеющихся в наличии названий — Новая Москва, Московская область и т. д. — не подходят и верно её не обозначают. Географически это как принадлежащая, так и не принадлежащая городу территория, которая, освободившись от стягивающего её кольца МКАД, расползается всё дальше от центра столицы.
Поначалу, когда я начинал работать над проектом, мне казалось, что достаточно будет просто показать сам ландшафт и выявить ключевые особенности этих районов, но постепенно я стал замечать, что все мои фотографии — это как будто уже новая местность, огромный город-призрак, и, раз уж появился иной город, возникла идея дать ему название.
Как таковой этимологии у слова «Осеев» нет. Есть принцип словообразования: название должно было быть таким, чтобы у зрителя складывалось ощущение, что он будто бы уже слышал его или видел на карте, то есть абсолютно типичным, типа Тутаев, Осташков, Могилев, но при этом его не должно существовать на карте вообще. Также я выбирал, исходя из звучания слова. В «Осееве» есть что-то от рассеивания, растекания; графически оно тоже растягивается по горизонтали из-за двойного «ее» в русском или «eyev» в английском варианте.
– А почему, например, было не оставить в качестве названия пояснение, присутствующее в заглавии «история города-призрака»? Так, в стиле Салтыкова-Щедрина?
– От этого пояснения я, кстати, вообще собирался отказаться — пусть читатель сам решает, что это за история, но без него слово «Осеев» переставало бы считываться как название места. Меня бы спрашивали: «Что это? Псевдоним?» Поэтому я его оставил.
– В книге, помимо, собственно документальных съемок полузаброшенных кварталов, не только непригодных, но даже опасных для людей, есть фрагменты интервью. Я правильно поняла — это истории также вымышленные?
– Истории и вымышлены и нет. С одной стороны, они не принадлежат указанным в книге персонажам, так как их в реальности не существует, с другой — в основе каждой лежат реальные события, то есть каждый рассказ отсылает к одному или нескольким конкретным случаям. А в истории Елены С. (последней в книге) отражён мой личный опыт. При этом названия районов, где проживают или проживали выдуманные герои, реальны, и все действия разворачивались именно там.
– А в чем логика этого хода? Ведь проблемы, которые там перечислены — все же реальные: высокий риск вреда для здоровья, плохой воздух, неразвитая инфраструктура... Очень показательно, кстати, для понимания отношений между властями и гражданами России сейчас. Разве не более убедительно звучали бы истории жителей условного Осеева, если бы знали, что все настоящее?
– Мне нравится идея того, что книга застывает где-то в промежутке между фактом и вымыслом. И ощущение близости к одному или к другому полюсу у разных зрителей может меняться по мере изучения книги. Визуальные и текстовые материалы таким образом переходят из разряда документов в разряд образов, становятся своего рода архетипами локаций, рекламных продуктов, статей о проблемах новых районов, и т. д. То есть один синтезированный мной элемент (фото, журнал, листовка) вбирает в себя множество реально существовавших под-элементов.
Теряя репрезентативную связь с реальностью, он становится менее конкретным, но более выразительным свидетельством происходящего, подобно тому, как, например, в социологических исследованиях выдаётся общий результат, полученный из анализа многожёнства единичных мнений, не являющийся точно процитированным мнением каждого респондента, но отражающий обобщённую картину.
А вот конкретные люди мне не интересны. Я сам жил в таком районе, и я сам себе не интересен как конкретный человек, респондент. Мне интересен срез — чтобы каждый говорящий состоял бы из многоголосья ему подобных, но не был ни одним из них. То есть важны типажи: типы мышления, типы проблем, типы отношения к окружающей территории, типы страха перед её реалиями, типы коллективных взаимодействий. Конкретные люди слишком субъективны и персонализированы. Проблемы одного человека вызывают, в лучшем случае, сочувствие, жалость, желание оказать помощь. Мне же хотелось уйти от этого, сделать так, чтобы можно было сопереживать персонажу не как одному герою, а как явлению, частью которого являешься, возможно, ты сам.
– Что «вдохновило» вас обратиться именно к жанру псевдодокументалистики? Какова ваша личная история интереса к этому направлению в фотографии?
– Сложно ответить на вопрос про вдохновение. Наверное, я просто нашёл тот метод, который наилучшим для меня образом воплотил идею книги. В целом мне не близка чистая документальность и нравятся те фотопроекты, в которых, авторы работают не только с проблемами повседневности, но и с самим медиумом фотографии, подвергая сомнению его способность к документированию и объективной передаче информации, например Макс Пинкерс «Границы крайностей» («Margins of Excess») или Жоан Фонткуберта «Фауна» (из классики).
За какое-то время до издания «Осеева» мне очень понравилась книга Николаса Полли «Ферокс: забытые архивы, 1976-2010» («Ferox: The Forgotten Archives, 1976-2010»), представляющая собой полностью фейковое псевдонаучное исследование третьего спутник Марса. Также я знал о проекте Сергея Новикова «ZATO», в котором ощущение от пребывания на территории закрытого города транслируется через постановочные кадры, снятые в обычных городах. Возможно, они повлияли на меня, возможно — нет, но параллели с ними кажутся мне интересными.
– Насколько псевдодокументалистика кажется вам актуальной в качестве фотографического подхода для рассказа о российском контексте и почему?
– Сначала я бы выделил два метода: мокьюментари и спекулятивную фотодокументалистику. Первый метод представляет собой чистый вымысел, преподносимый как правда — обычно он без труда сразу распознается внимательными зрителями. Популярность такого приёма, равно как и концентрирования философской мысли вокруг симулякров, проблем подмены реальности в СМИ («Войны в заливе не было») пришлась на конец 1980х — 1990х — кстати, Фонкуберта как раз тогда и создал свои наиболее известные работы, — и сегодня он, пожалуй, уже не так актуален. А вот второй метод — спекулятивная документалистика — сегодня, в эпоху пост-правды, когда у каждого есть интернет и возможность транслировать собственную реальность, на мой взгляд, только набирает обороты. Думаю, что скоро вообще любой интересный с художественной точки зрения документальный проект будет содержать хотя бы намёк на опровержение собственной документальности.
Свою книгу «Осеев» я отношу ко второму типу. Это не мокьюментари, так как в моей истории, по сути, нет вымысла. Изначально выглядящая как фейк, она постепенно приходит к тому, что все события либо являются правдой, либо являются тем, что могло бы стать правдой. Документальность в ней опровергает недокументальность, читатель движется по направлению от неправды к истине, но истина эта, конечно, тоже вызывает много вопросов.
На ваш про вопрос про актуальность псевдокументальных исследований в контексте России я однозначно ответить не могу. Думаю, актуальность в целом та же, что и в остальном мире. Мне кажется, это вопрос времени, а не территории.
– Мне показалось, что в фотокниге слишком много фотографий заброшенных домов и отвратительно неприветливых кварталов. То есть идея ясна уже после первых, скажем, десяти постапокалиптических пейзажей — зачем вы решили все же сделать книгу такого... пугающего объема? Какое впечатление, или настроение, хотелось транслировать зрителям?
– Я сам иногда себе задаю вопрос — зачем так много? Хотя для меня лично фотографий крайне мало, так как в книге их всего 57, а черновой отбор состоял более чем из 300 снимков! Но зрителя я, конечно, понимаю — к середине книги можно устать от однообразия ландшафтов и начать заглядывать в конец, в надежде отыскать там что-нибудь новое. Но возможно, именно это однообразная избыточная монотонность и способны приблизить нас к понимаю специфики изображенных локаций. Всё-таки Москва — один из крупнейших мегаполисов Восточной Европы, и этих районов внутри и вокруг неё действительно ужасающе много. За семь лет работы над книгой я, кажется, изъездил их почти все, а некоторые — не один раз, и всё равно побывал не везде.
Помимо этого, в последовательности фотографий, на мой взгляд, можно уловить идею перехода от опустошённых мест, выглядящих абсолютно заброшенными, к почти что обжитым локациям. Я делал это для того, чтобы постепенно, по мере изучения книги, становилось понятно, что нет никакого таинственного Осеева, а вместо него есть что-то привычное и очень знакомое. То есть, беря книгу в руки, зритель, по моей задумке, воспринимает её содержание как нечто, существующую где-то далеко от него, в иной реальности, и постепенно чувствует, как она, эта реальность, становится всё более ощутимой, близкой, окружает его, возможно, здесь и сейчас. Такой плавный градиент был возможен только через большое количество изображений.
– И последний вопрос: что, как фотографу, вам дал именно формат фотокниги как способа презентации проекта?
– Книжный формат позволил отойти от классического пейзажного проекта, вроде «Удивительных мест» Стивена Шора («Uncommon Places») или «Пастораль» Александра Гронского, дал возможность экспериментировать с разными медиумами и визуальными языками и создать последовательный нарратив об истории города.
Если читать все дополнительные материалы, вклеенные в книгу (я знаю, некоторые делают это!), то история довольно отчётливо прослеживается. Книга начинается со своего рода пророчества в виде вырезки из некой газеты «Неделя», потом следует газетный материал о проектировании города, фотографии первых жителей, рекламные буклеты, предполагающие активное строительство и реализацию жилья, потом возникают проблемы, угроза расселения... Конец открытый. Тексты-рассказы жителей выстроены примерно по тому же принципу.
Физическая книга дала мне возможность сделать взаимодействие со зрителем интерактивным, побудить его изучать с разных сторон рекламные материалы (как он делал бы это в офисе продаж квартир), раскрывать страницы с интерьерами, как бы погружаясь в них.
Ещё книжный формат позволил создать перекрёстные связи между фотографиями, текстами и документами, которые, на мой взгляд, придают дополнительный интерес книге и позволяют и на третий, и на четвёртый раз просмотра находить новую содержательность. Например, внимательно изучив с двух сторон газету, в которой приводится беседа с главным инженером-проектировщиком, можно обнаружить в ней фотографию жителей города — героев одного из интервью. Изучив список так называемых архивных материалов — понять, что странный макет города то ли физический, то ли 3D, принадлежал как раз этому инженеру, а неумело слепленная кучка домов под снежным колпаком — это поделка ребёнка другого героя интервью, который по тексту так и не дождался своего заселения в новый дом. И это лишь несколько примеров!
Помимо этого, книжная последовательность и форма помогают в выстраивании взаимоотношений между правдой и фейком. По страницам разбросаны намёки и подсказки, сообщающие зрителю то о правдивости содержания, то, наоборот — о его недостоверности. Сначала ты открываешь книгу с заголовком «Oseyev. The History of a Ghost Town», но тут же видишь, что автора первой же статьи зовут О. Сейский (O. Seysky) — странное совпадение. Фотография семьи, позирующей на фоне фрагмента стены, выглядящая наиграно и слегка неправдоподобно, обретает большую достоверность, когда этот же фрагмент стены появляется на другой фотографии в ином контексте. Макет города с пустотой по центру, принадлежавший инженеру-проектировщику, при внимательном рассмотрении оказывается весьма созвучным карте города в конце книги и на обложке, которая в свою очередь является точной копией карты административно-территориального деления Москвы и области, если изъять из него линии границ города и МКАД.
Зритель волен выбирать, с какой позиции смотреть на материалы книги. Нигде не указано, что они —фейк, нигде не указано обратное. Нигде нет ни слова «Москва», ни слова «Осеев» (кроме названия). Все материалы (фотографии, листовки, газеты, тексты) не являются ни в точности достоверными, ни полностью сфабрикованными. В зависимости от того, с какой степенью доверия к автору зритель рассматривает книгу в конкретный момент, каждый её элемент может быть «считан» и с позиции утопии о заброшенном городе, и как документ о новой Москве.
Осеев/OSEYEV
История города-призрака/The History of a Ghost Town
Фотография, концепция и редактура: Владимир Селезнев
Дизайн: Екатерина Антонова
Перевод на английский: Наталья Конягина
Твердая обложка
30.5×21.2 см (вертикальный)
128 страниц
Цифровая печать
Языки: русский и английский
Тираж: 250
Самиздат, Москва 2020
