Только что в Москве, в рамках очередной ярмарки «Fotobookmarket», подвели итоги онлайн конкурса макетов фотокниг и зинов, организованного по инициативе Катерины Савиной, Леонида Гусева и Аллы Мировской. Международное жюри в составе 20 человек выбрали победителем проект Василия Пиндюрина «Littorea» — изящное экзистенциальное исследование альтернативного прошлого Петербурга, выполненное в лучших традициях магического реализма: как концептуальная идея, так и ее аккуратное воплощение очаровывают и погружают в иной, выдуманный, мир и, что немаловажно для российского социального контекста, помогают на время переключиться в спасительный режим гибернации.
Однако, насколько гибернация и побег сейчас являются популярными смысловыми направлениями в искусстве такого, по сути уже домашнего и интимного, жанра как фотокнига?
Усилила ли неутихающая пандемия и кризис власти желание творческих людей строить домики-миры на одного, сублимируя тревогу в погружение в семейные архивы и изучение истории родного края — неважно, интересуется ли автор при этом тяжелыми сталинскими 1930х, эксплуатацией радиоактивного могильника в своем районе или романтическими приключениями женщины, ищущей мужа-иностранца в перестроечные 1990е? Как член жюри конкурса, я имела возможность внимательно изучить все 20 с лишним макетов и теперь делюсь личными наблюдениями.
Несколько лет назад, по приглашению Аллы Мировской, в качестве эксперта мне удалось побывать в российском городке Угличе на большом, по меркам любителей фотографии и фотокниг, фестивале, где я получила любопытный опыт общения и рецензирования работ широкого круга профессионалов и любителей данного вида искусстве. Помню, один из выводов после энергичного портфолио-ревю был связан с опасениями относительно очевидного перекоса тематики проектов в сторону исключительно персональных историй и откровений, редко выходящих, как мне тогда показалось, за рамки кабинета психолога. Многие приносили проекты, завязанные вокруг обретения некой родовой идентичности, искали и находили (или нет) родственников, выкладывали таймлайны и ментальные карты размышлений и делились архивами.
Кто-то, в буквальном смысле, собирал книгу-семейный альбом, кто-то что-то в ней закрашивал, творчески отрезал или перемежал листками с калькой.
«Все это, несомненно, очень любопытно, — отвечала я, — но вы уверены, что такая фотокнига может быть интересна кому-либо помимо вашего близкого круга?»
Признаюсь, и теперь, приступая к знакомству с проектами фотокнижного конкурса, я немного опасалась очередных откровений: давайте смотреть правде в глаза — я не психолог.
Но выборка «Fotobookmarket-2021» действительно порадовала. Авторы подавляющего большинства дамми, имея точку отсчета в истории семьи или личном вызове, смогли перейти на качественно иной уровень и зацепить другой пласт культурных и социальных проблем — предложить увидеть в семейной трагедии или сложной замолчанной истории отражение коллективных травм. И здесь хотелось бы выделить следующих авторов: Кристина Разумова («In[?]fertility»), Кристина Рожкова («DACHA»), Мария Гостева («Овраг») и Альбина Гапеева («Jungle Love»).
Эти четыре фотокниги рассказывают о вещах, о которых «приличным людям» говорить как-то... непринято и некомфортно — все они словно идут против течения. Кристина Разумова, например, поднимает тему мужского бесплодия и стигмы, связанной с медицинскими диагнозами в области репродуктивных функций. Мария Гостева обращается к истории Дмитровского исправительно-трудового лагеря, созданного в 1930е для строительства канала «Москва-Волга им. В. И. Сталина». Альбина Гапеева ироничным языком с блестками смелой романтики конца 1990-х рассказывает о привлекательности большого мира заграницы, свойственного этому периоду, и перерабатывает эпистолярные закрома ищущей любви «героини из родительского гаража». А Кристина Рожкова погружается в личное исследование феномена российских дач среднего класса, привлекшее ее специфическим тесным отношением между телесностью и природой.
У всех авторов, подчеркну еще раз, перечисленные темы пропускаются через фильтр личного, а визуальный материал, выбранный для рассказа, часто выходит за рамки прямой или постановочной фотографии: в проекте о бесплодии логично присутствуют сканы и снимки больничных документов; «Jungle Love» практически полностью состоит из архива писем, тревел-фотографий и газетных вырезок — объявлений о знакомстве; значительная часть визуального контента «Оврага» — архивные документы сталинской эпохи.
Однако, были в списке предлагаемых для оценки проектов, и такие, где продуктивного выхода на более высокий (помимо персонального) уровень значимости пока не случилось. Среди них — фотокнижные макеты Ольги Михальчук, Ирины Бузиной, Александры Михайловой и Ирины Кравчиной. На мой взгляд, несмотря на ряд сильных сторон каждого из них, эти проекты нуждаются в доработке. В книге «Брод» Ольге, возможно, стоит усилить акцент на природной составляющей полилога девочки, «однажды проснувшейся с ощущением», и большого противоречивого мира вокруг, а Александре Михайловой («Defective Pixels») и Ирине Бузиной («Холодная комната») — расширить и четче структурировать выборку.
Три проекта имеют доверительный личный характер и касаются значимых для авторов вопросов, но, при подобной планке интимного и, в хорошем смысле, «кухонного» разговора о жизни, хочется, чтобы фотографы имели возможность высказаться полностью — зацепить эмоциональным, максимально используя потенциал выбранного жанра. Что как раз прекрасно получилось у Кристины Разумовой, работающей с такой же сложной и болезненной темой в «In[?]fertility».
В недавнем развернутом интервью ресурсу «Bird in Flight» Кристина прокомментировала историю создания фотокниги, из которого становится очевидно — три слоя нарратива ее проекта четко соответствуют трем уровням потенциального подхода к диагнозу. Потому как любая медицинская проблема, возникающая перед парой, — это одновременно вопрос и физиологии, и психологии, и социума, имеющего в нашем регионе отнюдь не всегда нормальную поддерживающую реакцию. То есть личное на самом деле почти обязательно — публичное. И в плане качества и эмпатической тональности этой самой обратной связи в России (предположу, что в Беларуси и Украине также) многое еще стоит сделать.
В третью группу макетов, по критерию подхода к работе с содержанием, я бы вынесла проекты Елены Калюжной, Ники Оксенчук, Ольги Андреевой и Дмитрия Печурина — авторов, обративших внимание на большие и, определенно, недостаточно отрефлексированные события и явления российской истории разной степени давности. Елена Калюжная предлагает вернуться к анализу последствий и влиянию на человеческие судьбы войны 2009 года в Южной Осетии, Ника Оксенчук — вспомнить конфликт в Грозном, Дмитрий Печурин — задуматься о близости радиоактивного могильника и строительной площадки скоростной автомагистрали Юго-Восточная хорда.
Самым необычным и даже неожиданным в этой категории выглядит тема, выбранная Ольгой Андреевой: в проекте «Тарифы и время» автор обращает внимание на серию захватов самолетов в СССР, которую она определяет как «ранний терроризм».
Отставляя за скобками подробный анализ плюсов и минусов каждого из макетов, могу отметить, что именно такого рода острых и важных для понимания сегодняшней России высказываний мне когда-то не хватило на портфолио-ревю в Угличе. Замечательно, что они появляются — препятствуя, каждая по-своему, тенденциям искажения истории и замалчивания определенных трагических и постыдных ее страниц.
Таким образом, подводя краткие итоги макетов конкурс Fotobookmarket, представленных на конкурсе в этом году, можно констатировать, что побег в архив — тенденция, упомянутая мною в начале этой рецензии, — постепенно начинает вырастать в более многоуровневые проекты с сильным потенциалом. Обретя правильный язык для звучания, семейные драмы и «поиски отцов» перестают казаться значимыми исключительно для узкого круга вовлеченных людей и начинают сиять пропастями коллективных незалеченных травм.
На первый взгляд банальная детская история про бабушкины страшилки «не ходить к оврагу, где исчезают люди» выявляет жуткое замалчиваемое, непроработанное прошлое региона — «перековку» трудом репрессированных режимом людей в 19030е, расстрелы и трагедию нескольких поколений. И подобных дыр неотрефлексированных дыр в сложной новейшей истории региона пока, к сожалению, достаточно много.
