Тема: …И появились Свет и Тьма…
|
В М …И появились Свет и Тьма… |
|
| .......................................................................................................................................... Необходимое примечание: Все события и персонажи данного повествования - вымышленные. Любое совпадение с реальными именами и событиями - случайно. ......................................................................................................................................... В одном провинциальном городишке жил себе один фотограф. Да и не городок это был, если уж честно – так, село, немножко похожее на маленький город. ПГТ, короче. А что такое «пгт»? Это ещё не город, потому что живет в нём всего 5 тысяч народу, на улицах пасутся куры и гуси, а гуляя вечером на Главной Площади, всегда рискуешь наступить на коровью лепёшку. Но это – уже и не село, потому что есть в нём два ресторана, шесть магазинов, крытый рынок и городская (!) больница, а главное – потому, что тут уже не знают все и всех в лицо, по именам и нравам, и с незнакомыми людьми на улице здороваться уже не принято. Но, несмотря на последнее обстоятельство, Абрама Моисеевича Герценштейна в городке несомненно знали все. Без исключения. Более того – был он местной знаменитостью. Было о нём известно, что жил он когда-то в Москве и работал фотокором, да не где-нибудь, а в "Известиях"; в местной поселковой библиотеке даже заботливо хранилась подшивка с фотографиями Мастера. О том, почему Моисеевич в своё время бросил и Москву, и престижную работу, и оказался в Богом забытом городке газовиком, ходили легенды. Говаривали и о пагубном влиянии «пятой графы», и о непопулярных политических взглядах фотографа, и даже о том, что самому Брежневу-де не понравился снятый Абрашей портрет, но, справедливости ради, следует сказать, что чаще других называлась причина совсем другого рода: сколь простая и обычная, столь же и поэтически возвышенная; эта «причина» обладала неотразимо-смущённым взглядом огромных карих глаз – именно такой она была на немногих сохранившихся тогдашних фотографиях Маэстро… И вот, ради этой кареглазой беды по имени Раиса, Абраша в хлам разругался с родителями, бросил газету (правда, тепло попрощавшись с Главным и оставшись себе корочки внештатного корреспондента) и уехал в никому не ведомую глушь, в только-только появившееся новое украинское поселение, где, буквально два года назад, нашли невероятных размеров и богатства газоконденсатное месторождение, и куда получила распределение его ненаглядная Рая-Раечка-Раёчек… С тех пор немало утекло воды в близлежащей неторопливой речке; «Известия» уже давно не печатают Герценштейновских фотографий, а сама газета теперь – «иностранная пресса», так как нет больше одной большой Страны, а вместо неё появилась кучка маленьких, но очень гордых державок, раздираемых противоречиями – это совсем не нравилось Абраму Моисеевичу, но его почему-то забыли спросить… Вот уже пять лет, как умерла Раиса и похоронена на местном кладбище… Дети – их дети – выросли; дочка снова зовёт в гости в далёкий Лос-Анжелес: надо бы съездить, да как-то боязно; у сына теперь своя фирма в Днепропетровске; когда он приезжает в гости к старику, и они, как когда-то, сидят с удочками на шатких мостках, старик старается не замечать троих молодых людей с очень широкими плечами и сосредоточенными взглядами, подпирающими соседние деревья… Что ж: не забывают старика – и то хорошо!.. …И все же, триста шестьдесят дней в году наш фотограф принадлежал только себе самому. Работа, которую ему позволили исполнять при местном клубе после ухода на пенсию, не занимала ни много времени, ни сил; услуги художественного фото, которыми мастер когда-то добавлял масла к «честной» краюхе своего хлеба, сегодня оказались никому не нужны, да и само это маслице, вроде бы, теперь было и не нужно, ибо доставалось теперь (а при желании – и с икоркой) легко; «территории» для фотосъёмки на свадьбах давно жёстко поделили между собой молодые, пусть – и не столь талантливые, но прыткие и с нужными связями люди; районная газета иногда печатает его фотографии, но предпочитают старые, и всегда с большой неохотой за них расплачиваются… Конечно: на праздники, да на все торжественные мероприятия, устраиваемые местным Газопромысловым Управлением, приглашают снимать именно его, Герценштейна, но… Но что-то перестала греть стариковскую душу эта почётная обязанность в последнее время!.. И старый фотограф начал искать Красоту и Совершенство. Понятно, что искать их он начал с фотокамерой – тем единственным способом, который он знал и которому посвятил всю свою жизнь. И вот стали появляться в «портфолио» старого репортёра снимки, которые, кроме него самого, не видел больше никто. Потому, что сняв удивительной красоты рассвет или заиндевелое кружево январского леса, угрюмое молчание ельника или прозрачную, строгую красоту строевых сосен, обиженно-удивлённую мордашку карапуза, впервые в жизни осознавшего, что такое обман и вероломство Взрослых или чарующие изгибы прекрасного девичьего тела, а потом напечатав фотографию, он непременно находил в ней недостатки, недочёты, фальшь, которых почему-то, не было видно до того, как изображение попадало на плоскость фотоматериала… И никак невозможно было эти недостатки исправить, ибо на место исправленных, тут же «вылезали» новые, и так – до бесконечности!.. Пару раз фотограф рискнул показать такие фото другим; люди восторгались фотографиями, восхищались мастерством творца, но ни их похвалы, ни восхищенья почему-то не успокаивали ищущую душу… …И фотографии рвались в клочья и отправлялись в мусорное ведро, негативы сжигались, а потом – потом новые поиски, новые негативы, новые отпечатки со своими неустранимыми недостатками… Потихоньку по посёлку поползли упорные слухи, что Моисеич-то, похоже, свихнулся на старости лет: водит по вечерам к себе домой всем в посёлке известных девиц… ну – не слишком «тяжёлого» поведения, распивает с ними там дорогой коньячок (а самые злые языки утверждали, что и травку они там покуривают!), а потом – запирается с ними в, якобы, «студии» (при плотно занавешенных окнах!), и чем они там занимаются часами за полночь – одному Богу известно… И что именно для того, чтобы замолить этот свой грех, ходит потом старик в недавно построенную в посёлке церковь – это еврей-то!.. Ну да, короче, известно же: «Седина в бороду – бес в ребро»… Стали на Моисеича косо поглядывать на улице, самые нахальные – даже подмигивали бесстыже: знаем, мол!.. Но – увы! Ни плотские утехи, ни спиртное, ни дурь (а таки попробовал старик и это средство в погоне за Совершенством!) не могли дать ответа на его вопрос; Истина – казалось бы: вот она, протяни руку и возьми! – всё никак не давалась… Герценштейны никогда не были истовыми иудеями, кроме того, синагоги в посёлке, естественно, не было, зато была Православная Церковь – старый фотограф зачастил было туда, но и среди ладана, благоговейной тишины и икон не смог он найти ответа на сокровенное… И не замечал до поры старый фотограф, занятый своими поисками, что всё труднее становится ему взбираться на низенькое крылечко своего дома, и насколько часто теперь приходится останавливаться, гуляя по лесу, чтобы унять стеклянно-пронзительные уколы в левой стороне груди… Не замечал до тех пор, пока однажды, прямо в посёлке, остановившись покалякать по-стариковски со своим старинным другом «за жизнь», не понял вдруг, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, какая-то невидимая безжалостная рука сдавила сердце, а потом асфальт, нелепо вздыбившись, вдруг ударил безжалостно в стариковское лицо… И наступила темнота… …Сначала появилось ощущение спокойствия. Было не тихо и не шумно – спокойно, ощущалось полное умиротворение; потом пришло ощущение тела: тело было большое и как бы отдельно, в теле гнездилась боль, но боль эта удивительным образом не волновала, оставаясь в стороне, где-то там, в теле, в той его части, которая когда-то была левой стороной груди… Ещё кололо что-то у локтевого сгиба левой руки, но это было и вовсе уж ничтожным неудобством… Потом старик вдруг обнаружил, что сквозь закрытые веки, пробивается какой-то свет; свет этот показался каким-то враждебным и неприятным, а потому раскрывать веки совсем не хотелось: за их закрытыми шторами было так уютно и безопасно… Между тем там, за закрытыми веками, где-то во внешнем мире уже давно кто-то вполголоса разговаривал. Двое. В одном из голосов старик узнал своего сына: в его интонациях сквозили знакомые командные нотки… - ...Доктор, я вас спрашиваю – как это могло произойти? - Мда… Знаете – случай действительно удивительный, я бы даже сказал – уникальный!.. - Вы хотите сказать, что мой отец прожил 68 лет с врождённым пороком сердца при том, что я знаю, что он никогда на сердце не жаловался?.. - Я сам не могу в это поверить. В его карточке… Так вот оно что!.. Порок Души, они, кажется, сказали?.. Тогда понятно, почему был недостижим Идеал!.. Вот оно что… Зря, выходит, искал?.. И что ж никто не сказал-то?.. Обидно… - Доктор, что можно сделать? Вы же знаете: я человек не бедный, я для отца ничего не пожалею; если нужно – лучшие европейские клиники, лучшие специалисты… - Молодой человек, боюсь вас огорчить, но… Но, думаю, даже самые могучие светила кардиологии здесь будут бессильны! Обычно с таким пороком новорождённые живут без операции не больше месяца, ну – год от силы, а тут… Подумать только: 68 лет порок компенсировался неимоверным напряжением сердечной мышцы! Это невероятно, но это так… А сейчас… Ну как вам объяснить? Вот у вас есть машина? - Конечно. - Так вот, представьте, что вы, не останавливаясь… …Нет, они всё-таки говорят о пороке сердца, а не души… Сердца… А это – всего лишь мотор, насос, орган… Вон оно – и сейчас болит: это совсем не так, как болит душа!.. Как болит душа, старик знал очень хорошо – он вспоминал об этом каждый раз, когда брал в руки фотокарточку своей Раи – Раечки… - … Представляете, что будет с двигателем уже через неделю? А здесь – почти 70 лет… Сейчас у него вместо сердечной мышцы – бесполезная тряпка… - Пересадка?.. - Поздно… Он не выдержит переезда даже в Киев. А ещё – нужно ждать трансплантанта – неделю, а то – и месяц… Да и операцию он в таком состоянии не выдержит… …Так, значит – всё… Обидно – Главного-то так и не нашёл!.. Обидно… Но почему? Господи – ПОЧЕМУ?.. Почему всё так сложно?.. Неужели потому, что несовершенен этот мир?.. Эта мысль внезапно пронзила всё естество старого фотографа, как озарение! Ну конечно же – это весь Мир несовершенен, а камера, в отличие от нашего зрения, всегда отображает его истинную картину! Господи, как же он раньше-то этого не понял – ведь доказательством тому – вся его жизнь?!. Интересно, а можно ли было бы сделать его лучше? Если бы ОН был Им?.. Крамольная мысль эта требовала обдумывания, но бормотание там, за закрытыми веками сбивало с правильной мысли, мешало… Нужно было открыть веки, прекратить это бормотание, оборвать этот никому не нужный разговор… - …Доктор… - тон уже не был командным, в нём звучало уже не требование, а лишь надежда: - Доктор, что же делать?.. - Прощаться… Прямо сейчас. Ему остались считанные часы… В лучшем случае… - Но доктор! Завтра из Лос-Анджелеса прилетит моя сестра – она не видела отца уже три года!.. Ответом был горестный вздох врача: - Ну я же не Господь Бог… «Боже, Маринка завтра приедет – у неё Раечкины глаза!» Старик снова почувствовал, каково это – когда болит душа: болело там же, где и сердце, но – совсем отдельно, по другому… Неужели он снова увидит эти глаза, сможет провести рукой по шёлку дочкиных волос?!.. Неимоверным усилием старик разлепил веки и открыл глаза, но Свет – тот Свет, который всю жизнь служил фотографу верой и правдой, Свет, без которого не была бы возможна ни одна его фотография, вдруг обернулся смертельным врагом; милионноваттным потоком отразившись от беленного извёсткой потолка палаты, свет ворвался нестерпимой болью в расширенные зрачки старика, погасив остатки его сознания, и в этот миг ослепительной боли, фотографу наконец открылась та Истина, которую он искал всю свою жизнь… И не слышал уже он того, как его сын с криком «Господи, доктор – он приходит в себя, он открыл глаза» наклонился над его, уже бездыханным, телом, и того, как кардиомонитор, выдав последний синус, с прощальным писком нарисовал фатальную прямую, как заметушились по палате врач, медсёстры, тщетно пытаясь заставить биться вновь его измученное сердце… Его уже не было там, внизу, с ними, но люди, которым он оставил своё тело этого не понимали, впрочем – ему уже не было до этого дела… Сейчас его окружал ослепительный Свет, и странно: Свет уже не был болью, хотя, вроде бы – ничего и не изменилось; порой казалось, что Свет – это неизъяснимое блаженство, порой он превращался в шикарнейший букет немыслимых ароматов, переходящим в нестерпимое зловоние, порой Свет становился Тьмой, через мгновение превращаясь в феерическую череду вкусов мыслимых и немыслимых яств; постепенно фотограф понял, что Свет не окружает его извне, а исходит от него самого, хотя где он, и что он сам собой представляет, было уже неясно… И ещё – вместе со Светом его покидали и все остальные чувства, вкусы, запахи, ощущения… Наконец, не осталось ничего. Это не было Тьмой, так как даже полная Тьма предполагает где-то наличие Света; это не было Покоем, так как даже полный, блаженный Покой предполагает где-то Тревогу… Это было Ничто, и это было совершенно новым и непонятным… Здесь не было ни Пространства, ни Времени, и в этом Ничто фотограф ощутил присутствие чего-то ещё, кроме себя самого… - Ну вот ты и здесь, приветствую! – ощутил фотограф голос этого Нечто… - Это Ты, Господи?.. - Неужели ты ожидал встретить здесь кого-то ещё?.. - Прости, Господи, я не ожидал, что это будет так… - Этого невозможно ожидать… Я… Я сам не ожидал… Вечность назад… Впрочем – оставим это. Ты Понял? - Да! - Ты готов? - Нет! Господи, если мне будет позволено всего несколько вопросов… Почему я?.. - Я избрал тебя… Сразу, как только ты родился… и должен был умереть! Я позволил тебе жить в долг. Сейчас – и вечно – ты этот долг вернёшь… - Господи, прости меня, но… Но твой мир несовершенен?.. - Мой мир совершенен, ты ведь это знаешь… Я его создал идеальным. Но ты – ты сейчас создашь свой. И он – будет лучше Моего хотя бы потому, что ты видел Мой мир, и знаешь, в чём его Идеал… - Как это возможно? - Ты – Фотограф. Ты – Знаешь. Я тоже был фотографом и Знал, теперь – твой черёд… Здесь – Ничто, в котором скоро будешь лишь ты один, ты создашь свой мир здесь… - Как, Господи?! - У тебя есть всё для этого – у тебя есть Слово! Ну как, готов ты теперь? - Да! Но… - Что? - Но мне страшно, Господи!.. - Почему? - Я боюсь сделать ошибку, Господи!.. - Почему?.. Твой Мир – всё равно будет совершенен! Как и мой. И твой Избранный создаст мир, который будет лучше твоего!.. - Долго мне ждать Избранного, Господи?.. - Недолго. Всего одну Вечность. Прощай! И фотограф остался один. Один среди Ничто. «Это очень важно – уж мой-то мир должен быть лучшим из миров! С чего же начать? Как построить идеальную композицию? Чем и как заполнить Пространство и Время? Как вдохнуть Жизнь в череду картинок? Когда-то я это знал… Знал… С чего же начать, для того, чтобы получить идеальное фото? Ну конечно же – конечно же со света! Невозможно снять хорошее фото без правильного света!» - ДА БУДЕТ СВЕТ!.. |
|
24 сообщения в этой теме
Я всегда был за многообразие высказываемых мнений, так как при отсутствии оного картина получается не объективная.
Что до рассказа, я попробую его сегодня дочитать до конца и высказаться, но пока у меня что-то голова болит, а такие вещи надо читать вдумчиво.
А красоту, чего её искать-то? Её не искать, а вспоминать надо. Красота - в доброте, ну и конечно же, никак не в голых девках....
А вот участвовал бы в НонСтопе, то и столько не прожил бы, бедолага!
Это почему же? ;-)
Впрочем - чего спорить: во времена, когда все читали "Известия", Интернета ишшо не было :-)
Вы сговорились?
Драматическая часть рассказа добротно написана.
Философская часть... Ну ладно. Я не философ.
Вот только не понятно, зачем разыгрывать такие драмы, чтобы потом выдавать смысл открытым текстом? Тем более такой, как "Невозможно снять хорошее фото без правильного света!" По моему скромному мнению, для этого никого не надо ни убивать не ослеплять.
Почему ни у кого не удаётся то же самое не на драмме, а на комедии замешать? :-/
"Человек строит бога по образу и подобию своему"
Так что смысл всё-таки в том, какими свойствами автор наделяет Творца (или творца).
Я, честно говоря, не хочу здесь разводить бодягу, но вот, например, мне прикольно такое сочетание:
<<Ответом был горестный вздох врача:
- Ну я же не Господь Бог…>>
<<- Нет! Господи, если мне будет позволено всего несколько вопросов… Почему я?..
- Я избрал тебя… >>
Скромнее надо быть, товарищи Творцы. Скромнее. :-)
Когда узнали, что доброе хорошо, появилось зло
Поэтому бытие и небытие порождают друг друга
Трудное и легкое создают друг друга
Длинное и короткое сравниваются
Высокое и низкое соотносятся
Звуки образуют мелодию
Начало и конец чередуются
Потому-то мудрый свершает в бездействии
Учит безмолвно, вызывает перемены безучастно
Творит бескорыстно, начинает без усилий
Завершая, не гордится
Не гордится, и его не избегают
В конце хорошо продуманно - этакая реинкарнация... :))