У Калининграда, он же Кенигсберг, и в просторечии у местных Кениг, своя фотографическая судьба. Это город визуальных впечатлений, которые, как в музыке диссонансов, то возносят к вершинам гармонии, то целыми кварталами вызывают недоумение отсутствием логического единства. У Калининграда конца двадцатого столетия есть еще одна отличительная особенность: только в новом веке у города появились фотографы, родившиеся в нем и воспитанные его визуальной средой. До них образ города создавался людьми, принесшими с собой другие визуальные лады – «из прошлой жизни».
Если говорить о девяностых прошлого столетия, когда были сделаны многие, воспринимаемые ныне иконическими, фотографии Бориса Регистера, у города в это время два певца, Дмитрий Вышемирский и Борис Регистер. Одни и те же городские виды, те же башни разрушенных костелов и кварталы домов, покрытых кракелюрами и патиной, пересекаются, наслаиваются друг на друга в композициях двух авторов. И никогда их фотографии не становятся подобными. Вышемирский, как герой античной трагедии, мучается виной чужака, вторгнувшегося в оставленное пространство. Его город подобен сцене античного амфитеатра, которую зритель созерцает с высоты последних рядов. Регистер в движении навстречу своим героям, сам выходит на сцену города.
Разница не только в изменении масштабов горожан по сравнению с архитектурой; тени на городских стенах у двух фотографов живут по-разному. Тени в снимках Вышемирского как листы жести покрывают разбитый войной и временем ландшафт; острые углы теней со скрежетом наползают на город, кажется, они и есть та неизбывная причина боли, которой сочится его фотография. Тени Регистера подобны дверям и аркам; они – рама, в которой выстраивается мизансцена отношений горожан и города, что старше их на века. Масштаб снимков Бориса Регистера превращает его героев в персонажей притчи. Бывает, они одевают маски, но не для того, чтобы стать заметными на сцене амфитеатра наблюдателю, они просто обращаются к нам от имени вечных сюжетов. Не мифологические герои, превосходящие пейзаж, и не песчинки, затерянные в пространстве космической трагедии, герои Регистера – часть круговорота времен, и каждый – равновелик всему человечеству, как будущему, в лице зрителя, глядящего на фотографию, так и прошлому, создателей Кенигсберга. В притче все повторяется, не теряя достоинства и смысла, но время не движется, и в лимбическом пространстве высвечиваются основные сюжеты жизни и смерти, золотого детства, медной юности, железной зрелости и старости в патине и пятнах сырости над фундаментом…
Борису Регистеру удалось то, что называют счастьем в профессии: дорогой ценой, неизвестной никому, ежедневной работой выковать композиции своих фотографий, которые останутся от нашего времени. Так от средневековья Кенигсберга сохранились барельефы сцен городской жизни, – для украшения городских ворот, на память всем входящим в его стены.
Ирина Ю. Чмырева,
к.иск., член AICA,
ведущий научный сотрудник НИИ РАХ
