Любовь Мозолевская

Старик пришёл в себя. Ему оставалось уже не много до той минуты, когда душа покидает тело. - Ты всё ещё здесь? – Спросил он сбивчиво, еле слышно. - Да – Ответила девочка. - А чего ты плачешь? Не плачь, это только тело умирает, а душа, душа - она вечна. Помни, моя душа будет всегда подле тебя. Помнишь ту историю, которую я тебе рассказывал, когда ты бала маленькая? - Помню, деда. - И ты тогда сказала, что напишешь книгу, – он закрыл глаза, перевёл слабое дыхание, – я знаю, придёт время, и ты исполнишь своё обещание, я знаю. – Он опять открыл глаза и внимательно посмотрел на свою внучку, сидевшую на краю его кровати. - Да, деда, я помню, я всё помню. – Всхлипывая, и размазывая слёзы по лицу, почти шёпотом сказала она. – А, ты, опять всё понимаешь? - Ты прости меня, много хлопот я тебе принёс. - Да что ты, деда, каких таких хлопот? – Она совершенно знала, о чём он говорит. Последнее время старик был как маленький ребёнок, притом, что ноги его почти не держали, и в течение трёх лет, ей пришлось стать его нянькой, матерью, сестрой, сиделкой. Она была всем для него. Мать привезла его из деревни совершенно слабого и больного. Потом он немного поправился, но всё время думал, что он ребёнок. Он говорил глупости, капризничал и куражился. Но иногда, когда память и возраст возвращались к нему, он любил рассказывать ей истории из своей жизни, о прежних временах, о людях, которые были частью этого большого и трудного пути. Она помнила, как мама привозила её в деревню каждое лето, и оставляла там на всё лето. Она любила лежать рядом с дедом на жестком, набитом ароматным сеном матраце, вдыхая ароматный дым его трубки, которую дед почти не выпускал изо рта, и слушать истории. Это были разные истории. О животных и их повадках, о их жизни, об охоте, дед был охотником, но больше, воевал с теми, кто охотился в неположенное время, когда лесные жители вынашивали и вскармливали детёнышей. Много раз ему приходилось приносить в дом, оставшихся без родителей, малышей. Он подращивал их и, когда они были в состоянии позаботиться о себе сами, увозил в глубь леса и отпускал на волю. Дед всегда говорил, что звери лучше, чем люди, и что нет животного опаснее, чем человек. Но более всего, она любила слушать историю великой любви его матери и отца. Историю своей семьи, и, конечно же, её также. Тогда, когда ей было семь лет, она пообещала ему написать книгу. И теперь, когда он, умирающий, лежал подле неё, она дала обещание не только ему, но себе также, написать эту историю в память о нем, о человеке, который был ей так дорог, как, вероятно, никто на целом свете. Она прислушивалась к его сбивчивому дыханию, боясь, что жизнь оставит его тело до того, как мать вернётся с работы. И, хотя она знала, что минуты его сочтены, она не хотела потерять его именно сейчас. - Деда, ты хочешь чего-нибудь? Может воды? Или ещё чего? – Спросила она. Старик молчал, казалось, что он спал, или сознание покинуло его. Она убрала прядь седых волос, упавшую и прилипшую к его холодному влажному лбу, вспоминая, как когда-то давно, перед тем, как уложить её в постель, он заплетал ей косички, приговаривая: - « Непослушные волоски, мы в косички заплетём, чтоб волоски не мешали, не будили нас потом», а потом, укладывая её, он убирал чёлку с её лба, чтобы поцеловать ей в лоб. Она коснулась губами его лба. Горячая крупная слеза медленно скатилась по щеке, и упала на лоб старика. - Не плачь. У тебя впереди большая и красивая жизнь, и я благословляю тебя. – Прошептал он. – А я ухожу… - он замолчал, тяжело дыша, - а мама, что ещё не пришла? - Нет. Пожалуйста, дождись её, она скоро придёт. Он опять что-то начал шептать. Девочка наклонилась над ним, чтобы слышать, что он говорит, но не могла разобрать больше не единого слова. Ей даже показалось, что он говорит на каком-то странном, не понятном ей языке. Вероятно, он был вне себя опять, но уже через несколько минут он открыл глаза, взял её руку, и поцеловал её. Он коснулся губами каждого её пальчика, её ладони. Потом прижал её ладонь к своей колючей щеке. Его рука упала бессильно на подушку, и он больше не дышал. Однако, она заметила выкатившуюся из его приоткрытых глаз слезу, которая застыла в глубокой морщинке, так и не закончив свой путь.