Хулиганствующий элементъ

Однажды, субботним вечером, я возвращался после городской съёмки домой. Когда я езжу в метро, и нечего читать, я обычно размышляю либо о фотографии, либо о женщинах, что в конечном счёте почти одно и то же. Так и в этот раз, сидя в полупустом вагоне метро, я думал о тех женщинах, что волей закономерной случайности оказались моими временными попутчицами, придя в результате к выводу, что женщин, способных вызвать у нас истинное возбуждение, высшую степень чувств - очень мало, но тех, что способны подарить нам спокойствие - совсем уж считанные единицы.

На остановке в вагон вошёл слепой с белой палочкой, лет пятидесяти, нарочито-назойливо стуча ею по ботинкам пассажиров - один из попрошаек, коих много в московском метро. Подавали ему хорошо, загулявший народ всегда щедрее. Я не проявил чувства жалости, - когда лень лезть за копейками в карман, то хочется неверить во всех этих слепых да нищих. Настойчиво обстучав всех пассажиров палочкой, слепой подошёл к выходу. Поскольку и мне тоже было пора выходить, я помог ему выйти на перрон, поддержав за рукав, он же нечаянно коснулся рукой моего фотоаппарата, что висел у меня на груди. "-Никон, шестьдесят пятый, объектив не родной" - улыбнувшись, тихо произнёс он. "-Вот тебе и слепой!", -подумал я, но вслух удивился: "Откуда Вы знаете, Вы же не можете его видеть?!". "Слепой", продолжая улыбаться одними губами, ответил - "-А я тоже фотограф". Слепой фотограф? - да в самом смешном из юмористических рассказов до такого маразма ещё не доходило! Может, он больной? Да нет, вроде бы, вполне нормальный. Почувствовав, что его слова поставили меня в тупик, он предложил присесть на скамеечку прям тут же, у мраморной стены, и поведал мне следующую историю.

Раньше я видел. После окончания иняза мне предложили поступить на службу в органы, туда, что сейчас называется модным словом "спецслужбы". Как истинный романтик, я с удовольствием согласился, и определили меня в самое интересное управление, занимающееся сбором разведывательной технической информации, представляющей интерес для нашей страны. Все мы в молодости были под впечатлением фильмов про Шона Коннери, и мою душу грело то обстоятельство, что теперь мы с ним вроде как коллеги. Это была очень захватывающая работа, со множеством приключений и сложнейших технических приспособлений, служащих только для одной цели - освободить огромные и многочисленные коллективы различных конструкторских бюро от необходимости выдумывать новое, и вместо этого, направить энергию конструкторов, разгадывающих в рабочее время кроссворды, в нужное русло, заставив их разбираться в чужих чертежах и мыслях. Если Вы, молодой человек, думаете, что развитие спецтехники остановилось на этапе прослушивания разговоров по вибрациям отражения лазерного луча от стекла в окне, то Вы сильно отстали от прогресса. Впрочем, в силу ранее взятых на себя обязательств, я не могу рассказать Вам о современных технологиях, но поверьте мне, что пока ещё никакому Шону Коннери не снилось то, с чем мы работали.

Я участвовал в нескольких операциях, они были успешны, и ничего не предвещало надвигающейся катастрофы. И вот, во время последней спецоперации в Китае нас вычислила их контрразведка, и только по счастливой случайности мне удалось уйти живым, но и их агентура не зря получала свои юани - в поезде, после Хабаровска, где-то в районе Новобурейска мне подсыпали в чай какой-то яд, так, что хотя лучшие врачи госпиталя КГБ в Благовещенске и бились за мою жизнь, и я всё-таки выжил, но полностью ослеп...

Мне определили пенсию, очень хорошую пенсию, но я не хотел больше жить. Жить дальше было просто невозможно, и я стал подумывать о самоубийстве, с каждым днём всё больше, и всё более детально разрабатывая его сценарий. Это несравнимое ни с чем чувство - писать сценарий своей собственной жизни, пусть даже только одной, самой последней секунды твоей жизни, но эта секунда пройдёт под твоим, и только твоим управлением, даже вопреки божьей воле. И вот, окончательно решившись на этот последний шаг, я пошёл в метро, присел в последний раз на скамеечку перед последним вагоном, точно так же, как мы с Вами сейчас сидим, ведь путь мне предстоял долгий, а по обычаю полагается посидеть на дорожку. Да что я говорю Вам!..., я просто боялся того, что должно было произойти в следующую минуту. Рядом присел какой-то тёплый человек. Поначалу он молчал, потом представился буддистским монахом. Я не мог видеть его лица, но я чувствовал, что оно просто торжественно светилось. Я сидел понуро и молча, а он, положив свою тёплую руку мне на плечо, тихо-тихо сказал мне, ну что ты, друг мой! Смерть - это совсем не страшно, уверяю я тебя, это одно из самых приятных переживаний, это привилегия, которая даётся каждому человеку, но, к сожалению только раз в жизни. Она даётся даже в два раза чаще, чем роды, потому что рожать позволено только женщинам, а возможность умирать дана каждому. Ты можешь воспользоваться этой привилегией в любой момент своей жизни, ты можешь воспользоваться ею прямо сейчас, эка невидаль, ну в самом деле!, можешь отложить её на завтра, никто не в силах отнять у тебя эту привилегию, никто. Только разве тебе не интересно, что ждёт тебя завтра? Дни меняются, и меняются времена. Кто не боится смерти, тот ничего не боится. - Он встал и пошёл прочь. Меня всего знобило... Нет, не от холода, рядом со мной сохранилось тепло его души. Я всё понял...

На следующее утро мне действительно позвонили. Звонок был с моей прежней работы, мне предложили срочно приехать. Этот звонок был не похож на обычные звонки, когда просили заехать за продуктовым набором к предстоящему празднику. Это было что-то другое... Я выехал немедленно. И, как оказалось, предчувствие меня не обмануло - мне предложили снова видеть! Как мне объяснил начальник отдела специального оборудования, они разработали и изготовили первый в мире искуственный глаз со встроенной фотокамерой. Крошечная цифровая фотокамера должна была соединяться небольшими проводами с окончаниями нервов различных отделов мозга, что давало человеку возможность как собственно видеть, так и, при мысленном желании, делать фотографии всего того, что попадало в поле зрения этого прибора, причём совершенно незаметно для окружающих. Знаете что... оказывается, для того, чтобы плакать, необязательно иметь глаза...

Операция прошла более чем успешно, и я снова обрёл зрение. Зрение это было точь-в-точь таким же, как и моё бывшее, потерянное мной, зрение, я не замечал никаких неприятных эффектов или побочных явлений. Мир форм и фактур снова обрёл свои краски и свет; да Вы, молодой человек, наверняка, даже и не догадываетесь, какое это наслаждение - видеть Свет... Первое, что я увидел, было лицо симпатичной девчушки. Впоследствии оказалось, что она работает тут медсестрой, и зовут её Наташой... она стала мне как родная... Впрочем, извините, я отвлёкся.

Как Вы понимаете, возможность видеть мне дали не просто так, я должен был испытать на себе эту новую технологию, которую в случае успешных испытаний можно было использовать в нашей профессии, а в перспективе и в медицине для обычных людей. Интерес для изобретателей нашего КБ представляло, конечно же, не столько то обстоятельство, что я стал видеть, сколько исследование возможностей использования этой самой встроенной фотокамеры. Мне тоже было весьма интересно испытывать первым в мире такое устройство.

Как я уже сказал, управлялась фотокамера прямым сигналом моего мозга, простым желанием что-то сфотографировать. Существовала также связь в обратном направлении, то есть от камеры к мозгу, с тем, чтобы я мог видеть, а также для контроля характеристик камеры, и срабатывания затвора. В конечном счёте, отснятая информация передавалась по радиоканалу с выделенной спецчастотой вовне, на приёмник, а там расшифровывалась нашими специалистами и получающиеся при этом графические файлы просто распечатывались на принтере или могли быть просмотрены на экране обычного компьютера. К прибору прилагались очки для теле- и макро- съёмки, которыми, впрочем, я так никогда и не воспользовался.

По истечении двух недель адаптации к новому устройству меня выписали из госпиталя и дали задание просто гулять там, где я сам пожелаю и фотографировать то, что захочется. Это задание было, пожалуй, самым чудесным за всю мою карьеру. После нескольких месяцев, проведённых в кромешной тьме, мне было приятно бродить по городу, любоваться всем, что я видел. Сам незная почему, я сфотографировал какую-то скамейку в парке, красивые бутылки из-под сока в витрине овощного магазина, потом я обнаружил дохлого голубя на краю дороги, мне казалось, чтов нём что-то есть, на всякий случай сфоткал и его, среди тысяч деревьев мне показался красивым тополь, что рос у дороги, а закончил я тогда свою фотосессию снимками ночного метро. Должно красиво получиться, подумалось мне, зелёный огонёк светофора, горящий при вьезде в тёмный тоннель.

Следующим утром я прибыл в управление, уж очень мне было невтерпёж увидеть получившиеся фотографии! Я даже ёрзал на стуле от любопытства! И вот, их наконец-то раскодировали и принесли из лаборатории. И тут меня ждало невероятное потрясение!!! На первом снимке был изображён портрет моей первой девчонки, Майки, которую я так любил!Вспомнилось, как я впервые поцеловал её, дело было в летнем парке, мы сидели на скамейке, и я неуклюже поцеловал её в губы, запомнив запах свежести её кожи навсегда... Но позвольте! - я никогда не фотографировал Майку! Я вообще не видел её уже 30 лет! В этом конкретном кадре я снимал скамейку, ни о чём таком не думая! Я совершенно не понимал, что случилось!!!

Следующий кадр представлял собой изображение окна в моей квартире, снятое с того самого места, где было изголовье моей кровати, когда я был маленьким; и почему-то навевал мысли о том, что я сейчас маленький и заболел; я вдруг вспомнил случай из детства, когда я заболел, а мой папа пошёл в лыжный поход на весь день, а я лежал с температурой в кровати и весь день смотрел на то, как в окне по небу летят облака, поздним вечером мой папа вернулся из похода, купив по дороге бутылочку сока для меня, родители переругались между собой из-за меня и мама наотрез запретила мне пить этот сок, и поставила эту бутылочку сока на кухонном столе; ночью же, когда все уснули, я встал и пошёл на кухню чтобы посмотреть на тот сок и проплакал там целый час. Наутро мама выбросила сок в ведро. Но я не мог снять этот кадр, даже если бы захотел! Той кровати давно уже не существует, да и окно давно уже выглядит не так, как в те времена, сорок пять лет назад! Я просто снимал красивую бутылку в витрине! Значит, происходит что-то не то.. никто, кроме меня не замечал ничего странного... Всех интересовало только качество получившихся снимков. Оно было не очень хорошим.

На следующем снимке был изображён очень красивый таёжный пейзаж, я сразу же узнал это место. Когда я был в стройотряде на Дальнем Востоке, мы с моей, другой уже, подружкой часто по вечерам сидели на поваленном горелом дереве на вершине трёхсотметровой сопки, и смотрели на то, как нестерпимо - красивый туман течёт внизу по реке, и взгляд простирался на восемьдесят километров вдаль, с голубыми горами на горизонте. Иногда мы замечали горлиц и радовались им. Я и не знал тогда, что подружка уже две недели спит с другим человеком... Вот почему я захотел сфотографировать этого несчастного голубя! Похоже, что я начал догадываться, что случилось с этим прибором.

Следующая фотография подтвердила мою догадку. Вместо тополя у дороги было изображено, как мы с моим папкой делаем скворечник. Мне было тогда уже лет десять; скворечник мы повесили на самый высокий тополь у дороги около нашего дома; потом, когда проспект расширяли, тополь спилили вместе со скворечником. Стало ясно, что прибор работал не так, как хотелось его конструкторам, он снимал вовсе не то, что я хотел снять - вместо этого, он снимал те образы, которые, незаметно для меня самого, подсознательно возникали у меня в мозгу, когда что-то затрагивало струны моей души, что-то казалось мне красивым, и я хотел сфотографировать ту или иную сцену. Этот прибор снимал причины, а не следствия... Поэтому полностью закономерным было то, что на последнем снимке, где должен был быть зелёный огонёк светофора в ночном метро я видел фотографию того, как я проводив Майку, возвращаюсь на последней электричке домой.

Как я уже сказал, никто из специалистов не заподозрил неладного, все были недовольны качеством получившихся фотографий, и в конце концов пришли к заключению, что прибор нуждается в доработке оптической системы. Мне предложили лечь на операцию на пару дней, с тем чтобы привести прибор в порядок. Немного подумав, я согласился.

Лёжа в госпитале, и пользуясь своим, мягко говоря, знакомством с Наташкой, я попросил её тайно от всех произвести исследование схемы соединений проводов, при помощи компьютерной томографии. Результат несложно было предугадать - провода были соединены неправильно, и прибор слал на выход не изображения с камеры, а визуальные образы, возникающие в глубинах мозга.Я посмотрел на Наташку. Она молча смотрела на меня. Мы оба прекрасно понимали, что это всё значит и каким образом это открытие может быть использовано нашими спецслужбами. Что там какие-то чертежи и узлы специзделий, когда наконец-то стало технически возможно установить контроль за подсознанием человека! Когда глаз вынимали, никто не заметил неладного, спасибо Наташке, отвлекла внимание, позвонив в операционную по внутреннему телефону в самый важный момент. Она же помогла мне бежать. Я предпочёл быть слепым, наверное это Вас удивит. Больше спецслужбы меня не видели, хотя
очень жаждали меня встретить. Так что, молодой человек, я в некотором роде был тоже фотографом. Правда, совсем недолго...

Сказав это, он нащупал прислонённую к стене белую палочку, пожелал мне удач в творчестве, поднялся, и медленно побрёл прочь, неуклюже стуча палочкой по полу. Меня почему-то знобило....

Хулиганствующий элементъ (c) 2003г.