Артём Шульга

Обрывки
(Поэтическая поэма полу-романъ)

Глава четвёртая (утерянная). Восстановленная
О том, как кто-то кого-то чего-то зачем-то почему-то как-то не понятно как-то где-то когда-то что-то во сколько-то за сколько-то при каких обстоятельствах то?


Действующие лица:
Одна правдивая пронзительная поучительная история одного человека из одного города с одной главной улицей именовавшейся в честь одного крайне достойного человека, но кого именно уже ни один житель улицы, да и всего города не помнил. Один ещё, быть может, и помнит, но и о нём все давно забыли и жили так, будто ничего и не было. А между тем кое-что всё же было, просто все думали, что никто не помнил. Но я же знаю! Значит, кто-то не забыл или сделал вид, что забыл, а сам помнил, передавая из поколения в поколение, донеся, как нечто сокровенное, в сущности, сущую безделицу. Потому как любая безделица, передающаяся из поколения в поколение, обретает мистический смысл ровно там, где его отродясь не было, а значит, в добавок, передаёт и мистическое знание, которое никто в него не закладывал, делая его настоящим. То есть мистическим, а не выдуманным.


---
*Некоторые места, в следствии разнообразныхъ событий, могут быть затронуты чернильными пятнышками.




Долгие годы я не мог научиться оперировать свежим хлебом. Как только я не пытался сохранить его питательную свежесть… На это требовалось время и специальные навыки которыми я в ту пору не обладал.
Я всегда старался купить самый свежий хлеб, чтобы отсрочить неминуемое. Иногда дело доходило до смешного, я требовал испечь его при мне! Часто люди относились с пониманием и шли на разнообразные уступки, реже приходилось прибегать к длительным уговорам и дополнительной оплате. Годы совместной жизни делали меня всё более терпимым и уступчивым. Я уже не срывался на ничего не разумеющего пекаря, когда мне по случайности или незнанию ранним вечером могли предложить хлеб утренней выпечки. Я спокойно отказывался и шёл дальше.
В то время я ещё не мог позволить себе роскошь домашнего хлеба. Я боялся однажды сжечь его!.. и никогда больше не увидеть… Это вселяло в мою душу панический страх потерять близкого. Жгучий страх лишить кого-то природной красоты, а то и вовсе жизни. Нет, этого я не мог себе позволить!
По праздникам, когда мой маленький городок опустевал, я впадал в депрессию. Я старался заранее прикупить необходимое количество наисвежайшего хлеба и держать его в холодильнике на приемлемой для его самочувствия температуре. Я не мог представить свою жизнь без этого румяного пушистика, столь умело созданного любящими руками из абсолютно, казалось бы, для этого непригодной материи — сущего порошка, который и пахнет то не особо приятно.
Моя безалаберность, в былые годы, до сих пор гнетёт меня. Сколько было невосполнимых потерь в моей жизни! Бывало, я оставлял хлеб в одиночестве, а сам шёл прохлаждаться с друзьями. Я наслаждался мимолётными проявлениями жизни в то время как у меня дома умирал хлеб! Его жизнь таяла незаметно, сперва так, что неопытный покупатель мог в первый день ничего не заметить. В то время как из хлеба при комнатной температуре и обычной влажности медленно испарялась жизнь.
Позже я нашел способ сохранять его тело. Я стал мумифицировать разрезанную плоть в раскалённой духовке, получая лёгкие золотистые ломтики, словно вылепленные из небесного песка. Я складывал их на антресоли в надежде сохранить покой души безвременно покинувшей тело.
Я боролся. Вся моя жизнь превратилась в нелепейшую борьбу с необузданной стихией. Хлеб не мог надо мной сжалиться. Это было против его природы. Весь мир, казавшийся созданным для любви и благополучного существования, оказался пустой иллюзией. Я боялся выйти из дома. Кошмары, где полчища разноцветных собак пытаются отобрать у меня мой хлеб, преследовали меня, стоило только закрыть глаза и погрузиться в дрёму. У меня появлялись навязчивые мысли, что кто-то попросту хочет отобрать у меня мой хлеб! Можете представить себе моё состояние в те годы… Я стал раздражителен, всё вызывало у меня подозрение. Я перестал доверять людям. Единственно возможным для себя я видел лишь контакт с людьми выпекающими хлеб. Я называл их хлебными мастерами. Служа моему культу, они имели глубокую степень посвящения и только им я мог довериться. Другие люди пытавшиеся контактировать со мной вызывали у меня негодование, боязливость, отвращение, ярость… сложный невыразимый букет переплетённых между собой чувств и переживаний.
Неизвестно сколько бы всё это могло продолжаться, если бы однажды один из величайших хлебных мастеров моего города не посоветовал мне уехать. Я понял, что это знак. Никогда раньше я не был за пределами города. Сама мысль о том, что за пределами моего любимого городка с прекраснейшей главной улицей течёт жизнь, живут другие хлебные мастера, выпекая другой хлеб, пугала меня и возмущала одновременно.
Много позже, в один из ветреных зимних дней, я решился уехать. Во что бы то ни стало я решил найти хлебную страну, о которой мне перед сном в детстве (словно невзначай) упомянула мама. Я хорошо запомнил отличительную особенность, такую как булки на деревьях. Вроде бы сущая ерунда, ведь не столь важен способ производства, как сама суть хлеба.
За сим я оставляю историю своей жизни в почтовом ящике одного крайне достойного человека, но кого именно уже ни один житель улицы, да и всего города не помнит. Один ещё, быть может, и помнил, но и о нём все давно забыли и жили так, будто ничего и не было.

46 января 2444 года