Геннадий Меергус

Моя мама была самым добрым человеком на свете.
Конечно, я совсем не хочу сказать, что остальные люди злые, но мы ж все знаем математику, максимум не обязан быть единственным.
Я только знаю точно, что не было и не будет человека добрее моей мамы.

Однажды, когда мне было лет 15, мама пришла с работы и сразу, не раздеваясь, начала складывать какие-то покупки в холодильник, и при этом рассказывала мне что-то про какого-то человека, который был удивительно добр.
И как-то так получилось, что в процессе этой беседы, я спросил её, а добрый ли человек я. По её мнению.
Мама выпрямилась, отвернулась от холодильника и посмотрела на меня сосредоточенным, суровым взглядом.
А, надо сказать, была у неё привычка напускать на себя суровое лицо, когда надо было ответить на серьёзный вопрос.
Чтобы ответ не выглядел необдуманным или утешительным.
Например, когда её просили что-нибудь попробовать на вкус, она делала суровое-пресуровое лицо, как будто очищала доску перед доказательством теоремы, пробовала маленький кусочек, потом как будто бы размышляла о чём-то, покачивая головой, и только потом снисходительно говорила "да, пожалуй, это очень вкусно". Она старалась отвечать честно, раз уж спросили. Непредвзято.
И вот она стоит и смотрит на меня, а я смотрю на неё, и потихонечку умираю от страха, вдруг этот человек ангельской доброты и терпения сейчас не признает меня добрым.
И тянется это невообразимо долго. Секунды полторы. Может даже две.
И в это время я уже мысленно падаю в какую-то глубокую пропасть, и начинаю думать, как же мне жить дальше, зная, что не так уж я и добр, как хотелось бы.
И потом она говорит с суровым лицом, задумчиво склонив голову, как будто отвечая каким-то своим мыслям, "да, пожалуй, ты добрый мальчик".

Что-то похожее есть в "Истории Любви" Сигала, в пятой главе.
-- Оливер?
-- Да?
-- Я не то чтобы люблю тебя... (о боже, что это?) Я очень люблю тебя, Оливер.

Позвоните родителям.